В мире, столь ненавидимом Брэдбери, сжигают фантазию. Мрачную и светлую, реалистическую и потустороннюю, детскую и взрослую; с одинаковым ожесточением вырывают страницу за страницей из книг научных фантастов и детских сказочников. Ножницы цензора, словно гильотина, работают без устали, растет список жертв: Шекспир, кэрролловская Алиса, неизвестно кем и когда придуманный Дед Мороз - всех под нож! Всех, у кого хотя бы раз прорвалось это запретное и неискоренимое: фантазия, мечта, удивление...
А за горизонтом уже видно время, когда участь фантастов разделит и вся остальная литература.
Зачем страсти, когда есть страстишки. Зачем история, когда рядом повседневность автомобилей, холодильников, стиральных машин. Какие там книги! Насколько лучше и доступнее телевидение (а в будущем, вероятно, и "говорящие стены", описанные в романе Брэдбери "451° по Фаренгейту"). И самое зловредное, самое крамольное в этом скучном, бесчеловечно расписанном по пунктам мире духовных скупердяев это, конечно, сны и фантазии, светлые грезы и мрачные кошмары-пророчества.
Можно сколько угодно спорить, "фантаст" ли Рэй Брэдбери, но достаточно проникнуться его горькой убежденностью, вынесенной из детства и закаленной в последующие годы: когда начнут жечь книги, первыми на костер поведут фантастов, - и сомнения разом исчезнут.
Он был и до конца останется с ними, с писателями-фантастами и их созданиями. Бок о бок со всеми отверженными, запрещенными и "иссеченными" цензорскими ножницами, со всеми, загнанными в темницы безвестности и приговоренными к казни. Да и как им не быть вместе!
Теперь, когда трудно приходится им, отверженным, Рэй Брэдбери немедля бросится на помощь. Он хорошо помнит, что сделали для него в годы детства фантастические книжки, чём он им всем обязан.
Начиная прямо с того двадцать восьмого года...
"ПОБЕГ"
Жюль Верн был моим отцом.
Уэллс - мудрым дядюшкой.
Эдгар Аллан По - приходился мне двоюродным братом; он как летучая мышь - вечно обитал у нас на темном чердаке.
Флэш Гордон и Бак Роджерс - мои братья и товарищи.
Вот вам и вся моя родня.
Еще добавлю, что моей матерью, по всей вероятности, была Мэри Уоллстонкрафт Шелли, создательница "Франкенштейна".
Ну кем я еще мог стать, как не писателем-фантастом - в такой-то семейке.
И вновь прильнем к иллюминаторам "машины времени". Опять перед глазами проплывают картины детства Рэя Брэдбери. Но после того памятного осеннего дня 1928 года, когда была сделана остановка, скорость движения машины резко возросла. Время уплотнилось, сжалось гармошкой, и от былого неторопливого чередования "кадров" не осталось и следа: они вдруг стремительно понеслись куда-то, наскакивая друг на друга, как в старинном кино...
Итак, девочка, родители которой снимали квартиру в том же доме, что и семейство Брэдбери, дала Рэю журнал, каких он сроду не видывал. Сразу же бросилось в глаза название: "Эмейзинг Сториз", что можно было перевести и как "Удивительные истории", и как "Поразительные", и даже как "Невиданные". Ярко-красные буквы заголовка шли, уменьшаясь, слева направо и снизу вверх как шлейф улетающей вдаль ракеты. А ниже, под шлейфом...
Но что же это было такое - журнал "Эмейзинг Сториз"?
В феврале 1904 года на американскую землю впервые ступил двадцатилетний юноша с аккуратно зализанными волосами, умным и цепким взглядом и недюжинной даже по американским меркам практической хваткой. Багаж молодого инженера из Люксембурга, Хьюго Гернсбека, был небольшим: личные вещи да изобретенная им самим электробатарейка нового типа, которую он надеялся запатентовать. Все сбережения он привез с собой в бумажнике - что-то около двухсот долларов.
Юноша был полон радужных надежд: главным своим "капиталом" он почитал собственную голову, битком набитую всякого рода идеями и проектами. И не без оснований надеялся на выгодное размещение этого "капитала" в Америке. В начале века всех жаждущих славы и признания молодых художников тянуло в Париж; "Парижем изобретателей" стала Америка. Жажда выдумывать, постоянно пробовать что-то новое и при этом во всех своих начинаниях непременно быть первым - эти качества Гернсбека как никогда соответствовали духу времени и страны, куда он переселился.
Два демона искушали его: электричество и издательское дело. Он так и не выбрал окончательно между ними, а предпочел соединить то и другое вместе: в 1908 году основал первый в мире журнал радио, "Современное электричество", который возглавлял бессменно в течение ряда лет. Через два года вышла его книга о радиотрансляции - тоже первая в своем роде. Не забывал Хьюго Гернсбек и "просто" изобретать: по его чертежам, например, был построен первый домашний радиоприемник и первый же мегафон...
А в голове Гернсбека бурлили новые идеи. Случилось так, что в апрельском выпуске журнала за 1911 год осталось несколько свободных полос, и тут-то ему пришла в голову мысль поразмышлять немного и о будущем, о том, какой станет столь милая его сердцу техника через... ну, скажем, семьсот пятьдесят лет. И Гернсбек в спешке - номер уходил в набор - пишет первую главу "романа о жизни в 2660 году" под названием столь же неудачным, сколь и трудным для запоминания: "Ральф 124 С 41 +".
Сейчас о литературных достоинствах этой книги можно говорить лишь с улыбкой. Но вот что касается прогностических откровений, то тут ирония неуместна: в начале века Гернсбек с легкостью писал о контроле над погодой, о широком применении пластмасс, о гидропонике, магнитофонах, телевидении, микрофильмах, приборах для обучения во сне, грезил об использовании солнечной энергии и космических полетах. Многие из этих предсказаний оказались поистине пионерскими.
Что и говорить, чутье у этого люксембуржца было отменным. И хотя от литературных опытов он в дальнейшем благоразумно воздерживался, идея специальной литературы "о будущем" не выходила у него из головы. А книги Уэллса, Эдгара По и Жюля Верна помогали оттачивать идею, направляли мысль Гернсбека в требуемое русло.
