Первый звонок к началу представления вырвал Егора из тупика пустых рассуждений. Основная масса народа двинулась в зал, но девушка, на Егорово счастье, осталась на месте. Он собрался с мыслями, сделал глубокий вдох, коротко взглянул в угол зеркала на стене и двинулся в направлении стола.

– Здравствуйте, а вы что в зал не торопитесь? – как можно более легко и уверенно произнес Егор.

Девушка с сомнением измерила его взглядом и, на секунду замерев в задумчивости, сказала:

– Ты что, здесь работаешь?

– Нет, совсем наоборот: ничего не понимаю в этих модных режиссёрах, открываю новые культурные горизонты, ищу более сведущую компанию…

– Познакомиться хочешь? – с насмешкой спросила девушка, еще раз окинув Егора уже более подробным взглядом.

– Я Егор.

– Не интересует. – сухо бросила девушка.

– Но постойте, вы не понимаете, что теряете…

– Сказали тебе: не интересует. Гуляй, нищеброд! – прошипела девушка, поглядывая на экран своего телефона.

На Егора буквально свалилась растерянность, повисла на плечах и застряла в мимике еле уловимой гримасой. Он безвольно отступил в сторону и группа из десятка спешащих на представление, подстегнутая вторым звонком, втолкнула его в зрительный зал, только слегка затормозив перед входом для контрольного предъявления билетов женщине строгого вида в хищных узких очках.

Впрочем, рассеянность отступила, как только Егор, продвинувшись по проходу, занял свое место. Теперь ему вспомнилась бывшая жена, точнее ее «истерический тренерский курс», называемый их семейной жизнью. Егор думал о том, что возможно она и лишила его всякого романтизма и научила смотреть на женщин трезво, но все это не имеет особенного значения, если не разбираешься в людях в принципе. В итоге сам собой напрашивался вывод о необходимости социализироваться в большей степени, чем теперь, и обязательно изучить хотя бы азы психологии и физиогномики, иначе от таких попаданий впросак можно вообще разочароваться в людях.

За какофонией оркестровой настройки, раздался третий звонок, двери закрылись, и свет в зале погас. Голоса аудитории утихли, откуда-то снизу послышался глубокий ритмичный стук барабана, и в лучах вспыхнувших софитов, по центру проступили четыре троса с грузами на концах. Своей грушевидной формой, грузы походили на кожаные бурдюки, подвешенные примерно в трех метрах над сценой. Снизу доверху тросы были обвешаны прозрачными тряпками с рваными краями. Вдруг с пола взлетели куски тонкой блестящей материи, имеющие очертания неровных овалов, и медленно, покачиваясь из стороны в сторону, поднялись на уровень чуть выше грузов и замерли, колыхаясь и часто дрожа контурами своих растрепанных краев. Из темноты сцены вперед выступили три арлекина на длинных ногах-ходулях, ряженные в комбинезоны из черно-белых ромбов и красные двууголки. Раздалась приглушенная тревожная музыка и клоуны громко зашептали нечто неразборчивое, должно быть по-итальянски, и ухватив каждый по куску материи, скрутили их так словно выжимали, и один за другим обвязали вокруг тросов. Вдруг арлекины нарочито-мерзко расхохотались и, взявшись кланяться и то снимать, то надевать свои шляпы, неспешно отступили назад и плавно растворились в темноте, а тросы стали медленно синхронно раскачиваться.

Егор пока не особенно понимал, что происходит на сцене, кроме того за тот краткий отрезок времени, пока идет спектакль его отвлекала соседка слева, пожилая женщина с взволнованным лицом, издающая громкое сопение, и тем громче и интенсивней, чем тревожней музыка и активней сценические действия. Егор даже вспомнил, что есть прибор для измерения кровяного давления, издающий подобные звуки, но, к сожалению, забыл, как он называется. «Тонометр!» – вдруг радостно подумал Егор и чуть было не рассмеялся собственному импульсу, а помешала тому соседка справа, спихнувшая его руку с подлокотника, пока пыталась примостить бинокль к глазам. Это дело оказалось пустым, потому что на сцене в этот момент снова погас свет и, если бинокль не был снабжен прибором ночного видения, это не имело смысла. Зал освещали только три тусклые лампы, установленные под балконом, хотя и этого света Егору оказалось достаточно, чтобы понять, как ему «повезло» с местом. Вокруг него – и спереди и сзади –сидели сплошь пожилые женщины (кстати, эта с биноклем тоже юность уже растеряла). Егор про себя назвал это свое положение: «Знакомься, сколько хочешь!» и вновь направил внимание на сцену, осветившуюся новым действием.

На фоне древних развалин появились деревья (судя по заостренным макушкам кипарисы), формируя собой просторную аллею, в ее центр выскочила высокая дородная женщина с распущенными черными волосами. Егору сначала показалось, будто она обнажена, но несколько секунд спустя стало ясно, что это всего лишь купальник телесного цвета. Кстати, масса людей в зале, по всей видимости, тоже посчитали женщину голой, что было хорошо слышно по сбивчивому, хранившему нераскрывшееся возмущение шуму, прокатившемуся по головам. Женщина растерянно металась от одной стороны аллеи к другой и, вскидывая ладони вверх, иногда призывно вскрикивала: «Amore! Amore! Amore!». Некоторое время спустя, сверху спустились еще два персонажа и повисли на том же уровне, на котором висели грузы тросов в самом начале. Тот, что слева, был в длинном белом балахоне в белом же парике и с крыльями, а тот, что справа, – с рогами и мохнатыми копытами. Оба держали в руках некие подобия удочек: у черта на конце лески висел золоченый рог изобилия, у ангела большое бледно-алое сердце, пульсирующее внутри слабым светом. Обе приманки повисли чуть выше уровня головы женщины, как вдруг заиграла дудочка заклинателя змей.

Егор встряхнулся, соседка слева вновь начала сопеть, а та, что справа, – неожиданно предложила Егору бинокль. Егор молча помотал головой и надавил на уголки глаз кончиками пальцев стараясь снять напряжение. «По реакциям этих старух можно измерять перепады действий!» – подумал Егор, и края сцены поглотила темнота, оставив видимой только аллею.

Героиня приподнялась на цыпочках и аккуратно прикоснулась к сердцу кончиком пальца, – раздался тонкий камертонный звон. Она улыбнулась и потянулась к рогу точно так же, коснувшись и его, но на этот раз заиграла громкая и насыщенная классическая музыка. Женщина повторила прикосновения еще и еще раз, пока не начала метаться в хаотично скачущих тонких красных лучах, изображая смятение. Героиня замерла так же неожиданно. Она мечтательно подняла лицо, и слева в затемнении проступило и исчезло сердце, пронзенное тремя мечами, а справа, такой же короткой вспышкой, проявился и угас образ богатого стола, усыпанного яствами. Женщина села на корточки, обхватила голову руками, и темнота поглотила ее.

Объявили антракт. Егор с нетерпением вышел из зала и стоя у зеркала в уборной и умывая лицо, отметил, что у него совсем нет привычки ни к такому освещению, ни к таким креслам, и уж точно к подобным представлениям. Глаза резало на ярком свете, стоило выпрямиться – спина «заныла», а та часть рассудка Егора, которая отвечала за понимание образности и содержания спектакля вообще, билась внутри в каких-то ментальных корчах. «Надо же было растянуть такое на полтора часа!» – думал Егор, желая срочно перекусить. Отстояв очередь в театральном буфете, Егор приобрел бутерброд с красной рыбой и кофе, отошел к только что освободившемуся столу и было снял пленку с бутерброда, как его окликнул приятный женский голос:

– Прошу прощения! Вы позволите? Все остальные столы заняты… Если, конечно, вы никого не ждете…

– Не жду. Пожалуйста! – сдвигаясь к стене, машинально произнес Егор, вместе с тем думая: «Вот она, моя удача!».

Девушка оказалась довольно приятной и ожидаемый Егором подвох, допустим в виде сопровождающего ее мужчины, оказался пустым опасением. Она не только представилась, но и сделала это первой, что, по мнению Егора, прямо указывало на ее общительность в не меньшей степени, чем симпатию к нему. И вот, казалось бы, куй железо пока горячо – шути, рассуждай, спрашивай, в общем, увлекай девушку разговором! Но нет, теперь Егора словно подменили – он слишком сосредоточился на бутерброде, чтобы говорить на абстрактные темы. Эта девушка была прекрасна, но она только пила кофе и ничего не ела, а жрать при ней бутерброд с рыбой Егор не мог, опасаясь спугнуть.