– Оля спрятала за диванную подушку памятное платье, в котором она была в тот страшный день. Я думаю, это подсказка.

– Говорите, Андрей снял для вас квартиру в хорошо охраняемом доме? Значит, камеры нам всё и расскажут. Едем.

Охрана лишь при виде удостоверения нехотя допустила нас к видеотеке. Камера возле нашей квартиры. Совсем ранее утро. В наши двери заходит мужчина. Одежда, походка – готов поклясться, что это Ягуар. Меньше, чем через час, он выводит Олю с Аней. Преступник приобнял девушку, но только мне заметна её поступь на негнущихся ногах. Вячеслав быстренько переходит на камеры двора. Они идут к машине.

– Стоп, – потребовал я. Пауза. – Это машина Андрея.

Вячеслав приблизил картинку, вглядываясь.

– В машине его не видно.

– Андрей ушёл от нас вчера вечером.

– Тогда нужна картинка с камер за вчерашний день, – следователь уже перешёл в видеоряд задним числом.

– Где-то около восьми вечера, – ввернул я.

 Перемотка. Люди, снег, машины. Вереница мелькающих картинок.

– Вот он!

Фигура Андрюхи идёт к воротам дома. Вышел за периметр. Закурил. К нему подошёл кто-то. Снова он. Небольшой диалог и… Андрея заслонили, повалили в салон авто, пара резких движений Ягуара – и друг остался в тачке. Дверь салона закрыли, и авто двинулось прочь.

– Сразить майора? – Вячеслав метал молнии. – Этот сукин сын определённо что-то сделал. Нам лучше поторопиться. Если верить моему чутью, кому-то из них скоро крышка, – опер тут же взялся за телефон.

ОЛЬГА

Тахту застелила тряпками, что хранились в углу помещения, лелея надежду, что они не такие грязные. Повторно дала малышке жаропонижающее, поэтому Аня уже чуть живее играла с погремушками.

Андрей сошёл с лица. Бледность его кожи и сине-чёрные губы пугали меня всё больше и больше. Капли пота градом стекали по его лбу и щекам. Я пыталась отвлечь мужчину, каждый раз сменяя повязку.

– Тоха найдёт, – еле слышно просипел он. Андрей зачем-то пытался меня успокоить. – В моей тачке GPS-трекер, Оль… Полиция сразу же нас найдёт. А ты – умничка, – он вяло улыбнулся. – Догадалась дать ему подсказку.

Я слушала его, старалась мягко улыбаться, но в это время усердно молила Бога спасти нас… Спасти его.

Стальная дверь громыхнула, заставив метнуться к Ане и взять её на руки. Ягуар посмотрел на меня, потом на Андрея. Пнул мужчину по ноге, словно проверяя, издохла ли псина. Раненного перекосило от адской боли.

– Живой ещё, – протянул с сожалением.

– Ярослав, – не своим голосом произнесла я.

От этого имени он встрепенулся, словно ему засадили звонкую пощёчину.

– Прошу тебя, помоги ему. Не убивай!

– Тебе что тут, благотворительность? – его лицо скривилось.

– Ярослав, ради Ани… Я умоляю тебя, ради твоей дочери, – губы задрожали то ли от страха, то ли от гнева.

Капельки слёз замерли в глазах, но ненависть к этому человеку была сильнее всех чувств.

– Не неси чушь, – он усмехнулся и потянул руки к ребёнку. – Дай мне дочь.

Нервы окончательно расшатались, и я с силой оттолкнула его, зашипев:

– Дочь?!

Перехватила ребёнка за шкирку, держа, как котёнка.

– Она – ублюдок, твой ублюдок… А родила я её, чтобы потом убить. Слышишь, мерзавец? Как ты! Помнишь? Убить твоего ребёнка за то, что ты позволил убить моего. Но я этого не сделала, – мне дико захотелось швырнуть в него Аню, как какую-то куклу. – Я сохранила ей жизнь, сволочь. Выходит, для тебя, скотина! Чтобы ты полюбовался на своего выродка! И ты теперь говоришь о благотворительности?! Чтоб ты сдох, мразь!

Его глаза налились кровью, а лицо вытянулось в напряжённой гримасе. Схватив за затылок, рванул к себе впритык, требуя смотреть на него в упор. Его губы побелели от гнева. Я же буравила мужчину ненавистным взглядом, не замечая, как слёзы катятся по лицу. От наших резких движений Аня захныкала и раздалась плачем, словно отрезвляя его и меня. Оттолкнул, отпуская, и, не дав мне опомниться, вырвал девочку из моих рук.

– Нет, Аня! – тут же набросилась на него с кулаками. – Отдай… Не трогай, ребёнка!

Била в спину, в голову, дикой кошкой царапая ему руки и шею. Мужчина прорычал от болезненных ранений и, развернувшись, влепил мне мощную оплеуху, свалив с ног. Ударилась головой об арматуру, торчащую из бетонного пола.

– Оля, – слабый возглас Андрея, плач малышки и резкая тошнотворная темнота.

Когда пришла в себя, с трудом различила зов раненого:

– Оленька…

Я поднялась, возвращая голову на место.

– Оля, – его сиплый голос было еле слышно.

– Да… Всё хорошо, – подползла к нему. Снова нервно сменила ветошь.

– Она – его дочь… Он её не тронет… – пытался успокоить.

– Эта мразь почувствовала себя отцом, – яростно отжала тряпку в таз с водой и промокнула ей лоб Андрея, одновременно, прислушиваясь к звукам за дверью. Тишина.

– Оля, я умираю.

– Нет, – твёрдо прорычала. – Я не дам тебе… Держись!

– Оля, – голос его стал вдруг твёрже. – Я давно не чувствую ног и рук. И двигать меня нельзя. Я – не жилец. Оставь меня тут… Постарайся отвлечь его, сбежать…

– Замолчи! – голос сел от кома в горле. – Больше никто не умрёт… Борись! Я не могу больше никого терять! Ради меня, прошу, Андрюш, борись!

Он замолк, упокоив голову на моих коленях. Ласково гладила его по лбу, уходя в новый болезненный транс. Как тогда, когда держала на руках мёртвого сына. Негромко напевала что-то из старых хитов, раскачиваясь. Тело Андрея испустило тяжёлый грудной выдох, дёрнувшись. Посмотрела на него. Тронула за шею. Пульс ушёл прямо из-под моих пальцев.

Слёзы ручьем потекли по щекам.

– Андрюш? – без реакции. – Андрюш, пожалуйста… Нет…

Погребла его вмиг отяжелевшую голову в свои объятия и горько заплакала. Рукоять пера смотрела на меня. Мне нужно защищаться!

– Прости меня, – чмокнула мужчину в холодную щёку и потянулась к ножу.

Засел глубоко. Собрав в себе все силы и подавив тошноту, рванула лезвие из брюшины. Сорвала с тахты тряпку. Из какой-то бесполезной палки сымитировала нож, который как бы по-прежнему в нём. Накрыла мёртвое тело.

Ноги подкашивались от страха, но рукоять в моей руке вселила храбрость. Звук шагов за дверью. Лязг затвора. Сюда идут. Заткнула перо за пояс джинс.

ЯРОСЛАВ

Я долго сидел на диванчике, наблюдая, как дочь слюнявит свои кулачки, с силой давя ими на дёсны. Похныкивала. Потрогал лобик, вроде температуры нет. Сунул в детскую ладошки резиновую уточку, что в сердцах купил в детском отделе аптеки. Девчушка тут же рьяно вцепилась в неё ртом.

– Немного тебе для счастья надо, – умиленно засмеялся и уткнулся носом в рыжую головку. Втянул детский запах.

Ощутив меня, малышка покачнулась, отбросив утёнка, вцепилась пухлыми ручками в лицо. Найдя нос, также принялась пробовать его на новый зуб.

– Не-е, Анка, папке нос ещё нужен, – сладко чмокнул девчушку в щёчку.

Вытер лицо от её слюней и снова дал ребёнку игрушку. Лёг на диван рядом с ней. Разглядывал, как она сражается то с игрушкой, то со своими ручками да ножками, то периодически с моими ладонями. Тихо говорил ей первое, что взбредёт в голову. Опыта общения с дамами данного возраста у меня не было, потому нёс всякую ахинею. Глазки ребёнка сонно смотрели по сторонам, но дочь явно изо всех сил храбрилась, чтобы не уснуть. Спеть бы ей, но кроме "На моей Луне" из репертуара "Мёртвых Дельфинов" ничего в голову не шло, потому просто забубнил мелодию из какого-то старого мультика.

Через полчаса Аня сладко сопела. Накрыл её своей курткой и подложил внутрь утёнка.

Сел, напряженно вспоминая слова Ольги. Она родила её для того, чтобы убить. Вдруг представил Аню мёртвой. Крохотное сердечко не бьётся, мягкие ладошки не обнимают, рядом нет её запаха. Холодок ужаса потёк по венам. Судорожно отбросил эти эмоции.

Я лишь пару часов с дочерью, но уже боюсь себе представить, каково это – потерять её навсегда. А Оля? Сколько ему было? Года три-четыре? Она любила своё дитя все эти годы, жила им… И в секундный и бесповоротный миг пришёл я и позволил забрать его. Не дал даже в последний раз обнять, сказать что-то важное.