Драко уже не контролировал собственные движения, вколачиваясь в тугую глубину. Не чувствовал, насколько сильно тянет Грейнджер за волосы, насколько сильно впивается пальцами в ее бедро, так, что останутся синяки. Звуки ее криков вперемешку со всхлипами и подступающая разрядка под корень снесли его самоконтроль.

Грейнджер вскрикнула, и ее бедра задергались от оглушительного оргазма, а Драко рваными короткими толчками продолжал вбиваться в нее, чувствуя, как она сокращается вокруг него. И то, с какой частотой и силой она сжималась, подвело Малфоя к разрядке.

Он гортанно простонал и потянул ее на себя за волосы, придерживая рукой за талию, чтобы она не упала. Гермиона прогнулась в спине и Драко укусил ее за плечо, изливаясь в нее.

Они простояли так не больше минуты, переводя дыхание, затем Гермиона высвободилась и на четвереньках добралась до подушки и рухнула, кое-как завернувшись в уже скомканное одеяло.

Малфой молча пошел в душ, и Гермиона как ни старалась себя пересилить и дождаться Драко, все же заснула под приглушенный шум воды в ванной. Она так устала. И речь не только о сегодняшнем дне.

Вид спящей Грейнджер заставил Драко улыбнуться. Он застегивал рубашку, стоя в проеме ее комнаты, и думал о том, что ему по-прежнему спокойно рядом с ней. Как бы она себя ни вела — злилась на него, демонстрировала недовольство всем своим существом или же искренне улыбалась ему — рядом с ней было хорошо. Будто она его панацея. Излечивала от всего.

Здесь, в ее скромной квартире или в номере гостиницы — где бы они ни встречались — ему было одинаково хорошо. И каждый раз, когда закрывал за собой дверь, он до дрожи боялся, что в следующий раз она его отвергнет. Что не будет следующего раза. Потому что прекрасно понимал, насколько она истощена, насколько ей больно каждый раз видеть его и знать, что через какой-то час он снова уйдет. Уйдет в свою жизнь, в которой для нее места нет.

Он винил себя за то, что откровенно не разговаривал с ней, что заставил ее думать, будто она для него всего лишь вариант досуга. Ему столько хотелось ей сказать, но язык не поворачивался. Он ненавидел себя за это. Он такой — черствый, грубый, местами резкий в высказываниях, но Грейнджер любит его до беспамятства. Любит, прекрасно зная, сколько в нем дерьма. И от этого сжимается сердце.

Драко заставлял себя не возвращаться к ней. Однажды уйти и не вернуться, чтобы дать ей шанс жить нормально. Каждый раз говорил себе, что это будет последний. Но не получалось.

Он даже думал, что она опоила его, поэтому и задал ей этот вопрос. Его тянуло к ней так же сильно, как много лет назад, и он едва ли мог найти этому объяснение.

Но сегодня она просила его уйти. Впервые Гермиона сказала это.

«Конкретно сейчас хочу, чтобы ты ушел».

И, наверное, так будет лучше. Она справится без него. Ей обязательно станет легче.

«Мое терпение лопнуло».

Первый шаг к свободе она уже сделала.

Драко наклонился и оставил невесомый поцелуй у нее на лбу. Она часто целовала его так. А он ни разу. Слишком интимным казался ему этот жест, слишком трепетным, а Малфой едва ли был трепетным. Особенно в отношении Грейнджер.

Ему не хотелось уходить, и, казалось, теперь они поменялись местами. Гермиона уснула, даже не дождавшись его. Ей теперь плевать, что он станет делать дальше. Уйдет или останется? Она предпочла лучше заснуть, чем узнать это.

Она спит. Ее больше не волнует Драко Малфой.

Телевизор все еще работал, на столике все так же стоял полупустой бокал и початая бутылка белого. На диване валялась вторая пустая. Может, Грейнджер выпила ее не в одиночку? Может, действительно было свидание?

Может, ты, Малфой, не первый, кто сегодня побывал в ее постели?

Взгляд зацепился за виднеющуюся из-за диванной подушки деревянную коробку. Странная вещица для хранения на диване.

Драко присел и вынул изделие из-под подушки. Оно больше напоминало шкатулку. Внутри была куча сложенных в несколько раз листов пергамента, и Малфой мысленно усмехнулся, удивляясь, как же Грейнджер допустила, чтобы бумаги хранились в таком беспорядке.

Он развернул первый попавшийся пергамент.

12 октября 2002 года

…Мне всегда казалось, что между нами есть какая-то связь, и поэтому мне хочется думать, что сейчас ты тоже вспоминаешь обо мне. Хочу, чтобы ты знал — я очень люблю тебя. Ты говорил, что это пройдет со временем, но, как видишь, время проходит, а моя любовь к тебе — нет…

…С любовью, твоя Ламби.

Руки задрожали. Малфой даже не дочитал и спешно развернул следующий.

3 марта 2003 года

…Как бы я ни хотела тебя забыть, у меня не получается. И, наверное, не получится никогда. Если бы мне предложили заново прожить тот последний год в школе, я бы согласилась. Мне было так хорошо с тобой, и я бы многое отдала, чтобы ты снова был рядом…

…С любовью, твоя Ламби.

5 июня 2003 года

…Сегодня я узнала, что ты переехал во Францию. Я сожгла три экземпляра «Пророка» с твоей колдо на первой полосе. Мне так больно, Драко. Ты бы знал, как мне больно…

…С любовью.

Кое-где на пергаменте расплылись чернила. Она плакала, когда писала это. В прошлый День рождения, когда Малфой принимал гостей в новом особняке под Парижем, Гермиона рыдала, продолжая признаваться ему в любви, давясь горечью, которой и так была сыта уже по горло.

Взгляд снова упал на текст.

«Ты бы знал, как мне больно».

Он медленно встал, даже не собрав пергаменты обратно в шкатулку, и еле передвигая ногами, вернулся в ее комнату.

Драко всегда думал, что его невозможно сломить, сделать больно. Но Гермиона смогла. Смогла заставить его чувствовать.

Сколько их было? Писем в той коробке? Неважно. Каждая прочитанная строка была словно ударом под дых — хотелось корчиться и морщиться от той боли, что сквозила в каждом исписанном тонким почерком пергаменте.

Знала бы ты, Грейнджер, как больно сейчас мне.

Малфой принял решение молниеносно, сомнений не оставалось. Он подошел к ее письменному столу и осторожно открыл верхний ящик, чтобы не шуметь. Ему нужно найти перо и чистый пергамент.

Но резко стало не до этого. Грейнджер никогда не перестанет его поражать.

В ящике поверх каких-то безделушек лежала фотография в рамке. И Малфою снова стало нечем дышать.

На изображении Гермиона полным обожания взглядом смотрела на Драко, а он смотрел в объектив. Тогда Тео в шутку сфотографировал их на магловский аппарат, который прислали Гермионе родители по ее просьбе. А эту рамку чуть позднее он сам подарил ей, чтобы она поместила туда фото, когда проявит его.

За секунду до того, как Тео нажал на кнопку, Гермиона сказала Драко, что любит его.

Малфой дрожащими руками вынул из ящика обычный листок, который первым попался под руку, и взял со стола перо, которое почему-то раньше не заметил. Нужно быстрее уйти, иначе ему станет дурно. Нужен кислород.

Он обернулся и в последний раз посмотрел на спящую Гермиону, прежде чем обмакнуть перо в чернильницу, оставить послание и уйти.

Уже утром Гермиона, не до конца проснувшись, увидит разбросанные по дивану письма, а после подойдет к своему столу и заметит их с Драко первую и единственную совместную фотографию в рамке, которую она всегда хранила в ящике стола, а рядом с ней записку, торопливо написанную неровным, но знакомым почерком:

Поужинаешь со мной сегодня, Ламби?

Комментарий к I. О гибели

Всем привет!

Знаю, история непростая, и изложена она непросто, но надеюсь, что хоть кому-то она понравится.

Буду рада вашим лайкам и отзывам:)

И если вам зашла эта работа, то у автора есть еще одна: https://ficbook.net/readfic/11541341 Вдруг;)

========== II. О спасении ==========

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

Только вот трудно спасаться, когда ты захлебываешься и тонешь. Тебе нужна чья-то рука. Которая или вытащит, или утопит окончательно. Прекратит твои страдания.

Гермиона дождалась своей спасительной руки. Руки, которая не позволила ей утонуть. Руки, которая сейчас протягивала ей чашку с ароматным черным чаем с лимоном и медом. Как она любит.