В начале 1950-х годов Мишель де Брюнофф посещал самые шикарные танцевальные вечера и известные театральные премьеры, бывал за кулисами балетных спектаклей и на вернисажах, не забывая о модных дефиле haute couture, куда ломился весь парижский бомонд в первых числах февраля и в конце июля. Его журнал публиковал «постоянный отчет обо всем, что составляло шарм Парижа»[84]. Vogue – это еще и справочник who’s who в стиле café society[85], который излучали леди Диана Купер[86], Розита Винстон, Карлос де Бейстеги[87], Артуро Лопес Вилшоу[88]. Последний – чилиец, чье огромное состояние выросло на гуано (эффективном удобрении, производившемся из экскрементов морских птиц), был женат на очень элегантной женщине, которая никогда не улыбалась. Певший на память куплеты Мистангет[89], Артуро любил шансонье, бистро и смешных молодых ребят. Злые языки говорили о нем: «Он не такой, как эти Виндзоры, которые говорят только по-английски и живут в Париже лишь из-за кутюрье и ювелиров». Стиль café society делал Париж не только столицей искусства, но еще и столицей празднеств.
Париж собирал в свою коллекцию крупных птиц с любым оперением, которые встречались в отеле «Ритц» или по пятницам в ресторане Maxim’s. Они назначали встречи по телефону из своей парижской квартиры или посылали телеграмму из Буэнос-Айреса или Нью-Йорка. Здесь встречались элегантные чужеземки, молодые эстеты, супруги послов, светские декораторы. Они придумали чудесный коктейль из сухого розового вина, а из бистро сделали модное место, где женщины в вечерних платьях бросали на скатерть свою дамскую сумочку, чтобы наесться пирогов с кровяной колбасой, оставаясь при этом все время на виду, называя по имени важных персон этого мира. Они селились в отеле l’Eden Roc, заказывали ланч в ресторане Tour d’Argent.
Мишель де Брюнофф был светским человеком, в его профессии важно быть и принятым у Мари-Лор де Ноай[90], и увидеть спектакль «В ожидании Годо» в театре «Вавилон», и похвалить или отвергнуть пышный рукав или плоский карман, и поздороваться с Жаном Жене[91], который разглагольствовал в кафе Flore в белых штанах и розовой рубашке.
Он также появлялся каждый четверг у Мари-Луизы Буске[92], одной из последних женщин – хозяек собственного салона, где бывали Лиза Дин[93], герцогиня де Ларошфуко и Мари-Лор де Ноай. Прошли годы, и вот бывшая любовница писателя Анри де Ренье[94], которая принимала раньше академиков и литераторов в своей квартире на улице Буасьер, теперь открыла свои двери куда более пестрому обществу café society. Она определяла тогда парижскую жизнь. «Кто пойдет в гости к женщине не юной, не красивой, не богатой? Весь мир стремится к ней, потому что она умна», – признавалась писательница Вайолет Трефузис, которую несчастные любовные отношения с Витой Сэквилл-Уэст[95] заставили отдалиться от женщин.
В нескольких шагах от редакции журнала Vogue, на площади Пале-Бурбон, корреспондентка журнала Harper’s Bazaar принимала гостей в очаровательной квартире, обставленной в стиле XVIII века.
Здесь всегда была возможность встретиться с кем-нибудь важным в одной из маленьких комнат анфилады: с критиком, декоратором, человеком театра… Здесь не обязательно вести себя невинно. Здесь люди «появлялись», «проходили мимо», как это делали Сесил Битон, Жюльен Грин[96], Жан Кокто, Бернар Бюффе[97], в сопровождении Пьера Берже, ментора его славы.
На таких «четвергах Мари-Луизы», где люди смотрелись в «зеркало Парижа, известное до самого Техаса»[98], создавались прославленные карьеры в мире искусства и моды. Некрасивая и сморщенная как чернослив, эта старая дама была необычайно умна, она поднимала глаза на Юбера де Живанши и говорила, опираясь на палку: «Приветствую вас, вы будущее французской моды…»
Мишель де Брюнофф дал Сен-Лорану единственный совет: «Получите аттестат зрелости». Ему надо было возвратиться в Оран и стать обычным лицеистом. «Только избранным душам, людям с огромной внутренней силой позволено покинуть домашний кров, чтобы броситься на гладиаторскую арену Парижа», – писал Бальзак в романе «Утраченные иллюзии».
Ив сел в самолет с чувством смирения, оно всегда помогает жаждущим славы уйти в тень, чтобы позже выигрышно появиться. В течение недель, отделявших его возвращение от даты экзамена, он еще больше работал, запершись у себя в комнате и постоянно рисуя кумиров, которые завладели его воображением. «Однажды школьный цензор стремительно вошел в класс и похвалил Ива, заметив, что он обладает необычайной одаренностью к рисунку и дизайну моды. Мы слушали его, слегка удивленные: то будущее, которое прочили однокласснику, показалось нам расплывчатым, но все же вызывающим зависть. Впервые о нем говорили вслух, и, мне думается, что это было помимо его желания. Скорее всего, годы, проведенные им в лицее Ламорисьер, не были для него лучшими моментами жизни…» Это искреннее свидетельство принадлежит его соседу по парте, Этьену Тиффу, позже он стал профессором латинского языка в департаменте лингвистики и филологии в Университете Монреаля.
Ив Сен-Лоран, разумеется, не появлялся на спортивных мероприятиях каждый четверг на стадионе «Мажента»; игнорировал воскресные встречи в «Клиши», в кафе лицея Ламорисьер, где перемывались новости, где встречались ученики, объединенные мужской дружбой вокруг футбола и голов SBA, футбольной команды из Сиди-бель-Аббеса, города-штаба Иностранного легиона. Он не участвовал ни в горячих партиях в карты в дортуарах интерната, ни в драках подушками, ни в походах в лавки, когда надзиратель спал в своей комнатенке. Он был приходящим учеником, уходил домой тогда, когда другие бежали в столовую, или же вечером, когда они неохотно шли в класс на продленку. «Он был простым парнем, замкнутым, не очень идущим на контакт», – вспоминал о нем один ученик.
Ив не имел привычки «жульничать» в школе и с домашними заданиями, как его сестры, и все же он остался на второй год. В июне 1953 года он был оставлен на дополнительное вечернее занятие Ивом Вье-Лесажем, профессором философии, с которым контакт сразу не заладился: «Этот мальчик искренне ненавидел меня! Он никогда не получал больше чем четверку или пятерку из двадцати баллов. Он был интровертом. У него не было никаких отношений с товарищами по классу», – вспоминал этот поклонник Декарта, некогда выпускник Артиллерийской школы Фонтенбло, «лейтенант запаса с двумя нашивками».
В 1953–1954 учебном году в классе Ива преподавал профессор Жан Коэн. Бывший лицеист в роговых очках (которого исключили из лицея в 1942 году, в момент отмены декрета Кремьё) давал ученикам менее традиционный курс обучения: «Своим ученикам я рассказывал о Сартре…» За это он получил предупреждение дирекции. В компании нескольких интеллектуалов, таких как Поль Бенишу, он основал небольшую группу единомышленников, чтобы бороться с обществом, которое он воспринимал как «общество презрения». Его терпимость не мешала ему одергивать во время урока ученика по имени Ив Матьё-Сен-Лоран: «Я не выносил, если ученик отворачивал голову. Он ничего не записывал. Я подошел к нему. Он рисовал женские платья! Я сказал ему: “Как вы можете заниматься такими пустяками на уроке философии?” Он покраснел. С тех пор я его больше не видел. Только потом, еще один раз, через десять лет… Он снова покраснел при встрече…»
