— Мне нельзя было в больницу, Имриш. Никто не может контролировать себя, когда лежит без сознания. Или в коме. Точно не знаю, где я был. Но организму это не мешает. Он просто запускает механизм самосохранения и начинает пожирать тех, кто слабее. В случае с больницей — всех вокруг. Вот и весь секрет.

— Серьезно?

— Примерно то же самое случилось на войне. — Тамзин повернулся ко мне спиной и продемонстрировал шрам под лопаткой со стороны сердца. — Меня подстрелили, а потом притащили в полевой госпиталь. Итог был тем же, но с более глобальным размахом. Я поглотил почти всех раненных пехотного полка, выжил, и за мной начали охоту. — Он вновь развернулся лицом, оно выглядело печальным. — Сегодня люди погибли не по моей воле, Имриш. Я этого не хотел. И если бы мог, то вернул бы все, как было. Лучше бы я потратил полгода на восстановление, чем… позволил бы всему этому случиться.

Его слова прозвучали искренне. Я хотела и потому поверила ему. Но эмоциональные качели, раскачавшиеся слишком сильно, вновь унесли меня прочь. Как только в голове разрешался один конфликт, я тут же находила другой.

— Так получается, это моя вина? — Похоже, за меня заговорила накопившаяся усталость. — Томас говорил мне, что тебе нельзя в больницу. Но не объяснил, почему. Я не знала, что все так выйдет!

— Имриш? — Маг недоуменно вскинул брови. Я и сама удивилась, как легко меня пробрала паника. Она буквально подхватила меня волной цунами и смыла в водоворот переживаний.

— Тамзин, это же ужасно! Я ведь ничего не сделала, чтобы вытащить тебя. Я думала, что в больнице тебе будет лучше. Да и та врач меня в этом убедила. Черт! Может, все-таки есть какой-нибудь способ повернуть время вспять? Один день это не двадцать лет. Давай попытаемся хоть кого-то спасти?

Маг молча смотрел на меня. Вероятно, о чем-то раздумывал, но ничего не отвечал.

— А те люди в пустыне? — Все, меня понесло. Мысли понеслись галопом, и их можно было остановить либо ударом по голове, либо выстрелом. Я мельком посмотрела на рюкзак. — Если бы я не медлила тогда в шатре, то, возможно, многие бы выжили. Не было бы толп мертвецов из гостей, а Эллен бы не гонялась за нами в виде трехметрового чудища!

— Имриш, это было двадцать лет назад, — спокойно произнес Тамзин. Заживший шрам на его лице — тому доказательство. — Пожар бы случился в любом случае, и многие бы погибли. Этого нельзя было предотвратить.

— Можно! — отозвалась я тоном обиженного ребенка.

Мне надоело держать все в себе, я устала. Устала оправдывать себя и других. Весь прошедший день, который растянулся на целую вечность, я винила во всем Тамзина и мысленно клеймила его убийцей, но оказалось, что я ничем не лучше него. Да, пускай я и не бегала по «Вестнику» с огромным ножом, но это не отменяло того факта, что я даже не попыталась вытащить Тамзина из больницы. Незнание не освобождает от ответственности.

Я зашипела не то от гнева, не то от разочарования. Глаза щипало, но слез не было. Зрелище, наверное, невероятно отвратительное и жалкое. Я прошла мимо Тамзина, даже не взглянув на него, и села на кровать, закрыв лицо руками. Я не хотела, чтобы он видел меня такой. Стыд обжег мне щеки. Вина легла камнем на сердце. Я была не лучше него. Не лучше матери и не лучше Честера, раз на то пошло.

— Имриш, — Тамзин сел рядом, приобнял меня. Тепло его рук действовало успокаивающе. — Твоей вины тут нет. Все было предрешено, и сейчас уже ничего не исправить. Не взваливай на себя слишком многого. — Он глубоко вздохнул. — Я вернулся. Разве ты не рада меня видеть?

— Рада. — Еще как. — Только я даже не знаю, кто ты. Тамзин, Улирих или еще кто-нибудь третий.

— А-а-а, доктор Санчес разболтала? Не удивлен.

Я убрала руки от лица и посмотрела на мага:

— Так что, «Тамзин» — это псевдоним?

— Для меня уже давно не существует никаких разделений. Я привык к этому имени.

— А что до Улириха? — Это имя вызвало странное послевкусие и порезало слух. Из него Улирих, как из меня Каролина.

— Это имя дали мне при рождении в окрестностях Нюрнберга. Уже очень давно.

— И как мне тебя теперь называть?

Нежная улыбка расцвела на его лице.

— Как меня ни назови, я больше никуда не денусь.

Чем лучезарнее и беспечнее становилась его улыбка, тем сильнее меня опутывала паутина его очарования. Я и не заметила, как сама начала улыбаться ему в ответ.

— Имриш, все закончилось. — Тазмин не сомневался в том, что говорит. В его взгляде танцевали огоньки радости. — Мы выбрались. И выжили. Больше никаких мертвецов и пожаров. Мы свободны от этого сумасшествия. Но, знаешь, в нем я понял главное. — Глубокий и нежный взгляд пронзил меня в самое сердце. — Мы нужны друг другу.

Дыхание перехватило, в хорошем смысле этого слова. Но поверь ему на слово и купиться на этот трюк было бы по меньшей мере глупо.

— Зачем?

Мой вопрос заметно обескуражил мага, и его обаятельная улыбка чуть померкла. Я-то знала, зачем он мне, но не понимала, зачем я ему, ведь я уже сделала то, что от меня требовалось.

— Чтобы дополнить коллекцию твоих фотографий? — холодно предположила я. — Стать заменой Эллен или еще кого-нибудь? Исполнить роль очередной игрушки? А затем, лет через пятнадцать, на мое место придет другая. И цикл повторится снова. Я так не хочу. В этом нет никакого смысла.

Тамзин взял меня за руки. Горячие пальцы коснулись ледяной кожи.

— О нет, ты не права. На тебя у меня большие планы.

— Да ты что?

Попав в плен серых глаз, моя уверенность поубавилась.

— Ты видела, чего смогла достичь Эллен? — вкрадчиво спросил он. — Думаешь, ты не сможешь так же?

Да, я помнила: она точно что-то говорила про мой потенциал. Только неясно, как она его разглядела. Неужели это можно как-то почувствовать?

— Я смогу научить тебя всему, что знаю. Может, даже больше. Я нашел тебя неограненным алмазом и готов потратить силы, чтобы отшлифовать твои таланты и показать, каких высот ты можешь достичь.

— Хорошо, — я с трудом переваривала смысл слов Тамзина, — а тебе какая с этого польза?

Помимо потенциала я также помнила, как мама назвала меня «батарейкой». А вдруг она права? Если так, то все вставало на свои места. К примеру, вместо того чтобы восполнять силы другими людьми, он бы мог «заряжаться» от меня. Чем не равноценный обмен? Он мне новую жизнь и знания, а я ему силу.

Но вместо подтверждения моей теории он сказал совсем другое:

— Мне надоело скитаться, Имриш. В одиночку. То время прошло. — Он говорил искренне, не отводил глаз. — Раньше я ставил себе различные цели и добивался их. Я повидал все, что мог и хотел. Познал многих женщин. Помпезных, начитанных, стервозных, малодушных. И мне все время приходилось притворяться кем-то другим, меняя маски. Ты представляешь, однажды мне даже пришлось заучить множество цитат из классической литературы, чтобы произвести впечатление на женщину с внушительным образованием. Но…

— Погоди, — я перебила его. — А разве столь старые люди, как ты, не теряют интерес… ко всему? Не устают от жизни?

Секундное молчание.

— Я тебя умоляю. — Тамзин крепче сжал мои руки. Они, наконец, согрелись. — Кто-то теряет интерес к жизни и к двадцати годам. Толком ничего не познав, люди торопятся стать взрослыми. Не понимают, что мир полон сюрпризов и способен удовлетворить нужды любого человека. Счета нет удовольствиям! — Его глаза на миг вспыхнули зеленым призрачным свечением, чем напугали меня. — Но люди этого не понимают, они невежественны и глупы. Не умеют удивляться новому дню. Не различают оттенков. Не чувствуют течения времени.

— А ты, хочешь сказать, различаешь?

— Несомненно! Иначе бы я столько не прожил. Забился бы в какую-нибудь дыру и смиренно ждал своей погибели. — Он выдержал паузу и задумчиво поджал губы. — Помнишь, я тебе говорил, что способности просыпаются в раннем детстве? Если с тех пор сохранить в себе частицу детского восприятия и радоваться некоторым вещам, как в первый раз, то мир никогда не покажется серым. Сейчас только ленивый не знает, чем себя занять.