— Как?

— Шантажом. — Холодно сообщил маг. — Она начала просить, чтобы я обучил ее всему, что знаю. Я отказался. Она решила, что я открываю ей из-за семьи и начала орать, что сегодня же отравит вас, если так нужно. Или зарежет. Сказала, что начнет убивать пациентов в больнице. Потому что ей, цитирую, «больше нечего терять».

Я смолчала, Тамзин продолжил:

— Я забрал ее, чтобы обезопасить вас. Обезопасить людей от чудовища, которое в ней проснулось.

Я невольно насупилась: эта часть истории больше всего походила на вымысел, чем все предыдущие россказни мага. Что сейчас мешало Тамзину приукрасить правду и выставить все в нужном для себя свете? Ведь в эти секунды на кону стояла его жизнь. А ради того, чтобы выжить, люди способны пойти на все, что угодно. В данном случае — даже на необходимую, изощренную ложь.

Но… Всегда есть «но»! Его ложь, как бы не горестно было признавать, прекрасно сочеталась с тем, происходило на сцене. Лучше всего того, что знала о матери я.

— То есть… —Я облизнула губу, подбирая слова. — Ты понимал, что она двинутая, но взялся ее учить? Ты сам-то с головой дружишь, Тамзин?

— О, ты не представляешь, какой у нее был потенциал! — Восторженно проговорил он. — Я такого еще не видел! Она все налету схватывала. Но, да… Ты права. Глупо было полагать, что когда она получит то, что хочет, то сразу упокоится. Я давал ей все, но она желала большего. И вот посмотри, куда меня это привело. — Он показал на сцену. — Все влюбленные мужчины похожи на баранов, слепо идущих на убой. Я сожалею об этом.

Я нехотя отвела от Тамзина взгляд и посмотрела на того, что на сцене. Ребра плененного мага с левой стороны уже торчали наружу — белые на красном. Не совсем понятно, чего таким образом хотела добиться Эллен, но, похоже, она просто развлекалась, уродуя его плоть.

— Ты заставляешь сделать меня выбор. — Проговорила я с нарастающей тревогой. — Между тобой и мамой. Это жестоко. Но… Не кажется тебе, что выбор очевиден?

— Нет. Не думаю.

— Почему?

Наши взгляды встретились.

— Ты ее уже потеряла. А меня?

Я поджала губы. Тамзин опять смотрел на меня этими щенячьими и нежными глазами.

— Однажды ты меня уже спасла, — напомнил он. — Я тебе жизнью обязан.

— Но я не хочу выбирать. Можно как-то спасти вас обоих?

— Не думаю, милая моя. Кто-то один выйдет с тобой отсюда.

И тут, словно ветка, которая долго-долго гнулась и треснула, внутри меня надломилось терпение:

— Тамзин, ты конченный ублюдок! — выпалила я. — К чему тогда был весь этот спектакль с Анри? Почему ты просто не мог сказать мне правду?

— А ты бы мне поверила? — Он скептически изогнул бровь. — И пошла бы со мной сюда смотреть на свою припадочную мамашу, которая, я больше чем уверен, скрывала от семьи свое настоящее лицо? Я должен был проверить тебя, подготовить. Показать, какие ужасы бывают на земле, прежде чем тащить к самому страшному из них.

Сквозь звуки музыки послышался смех. Эллен, извергая из себя какой-то ненормальный инфернальный хохот, занесла руку и взмахнула скальпелем. Резкое движение, и Тамзин, сидящий рядом со мной, схватился за лицо, согнувшись пополам.

— Ты чего?! — испугалась я.

— Проклятье! Я этого не помню. — Он посмотрел на меня сквозь узловатые пальцы. Под его левым глазом до самой переносицы пролег уродливый и жирный шрам двадцатилетней давности. — Время уходит.

— То есть если я ничего не сделаю, ты будешь сидеть рядом и умирать?!

Конечно, это было очевидно, но для меня это стало чудным новым откровением. Я-то думала, что, если оставить все, как есть, мы с Тамзином просто растворимся в воздухе и я вернусь к своей прежней жизни. Но, видимо, я должна была пережить вместе с ним все издевательства Эллен, прежде чем он умрет. Шрам на лице мага показал, что я к этому не готова.

— Конечно. А чего ты ожидала? — Он боязно провел пальцем по рубцу. — Признаюсь, это страшно, умирать по-настоящему. Особенно смотреть со стороны, как тебя же истязают. Раз ты решила не вмешиваться, может… Хотя бы обнимешь меня? Подержишь за руку? Я не хочу умирать в одиночестве.

Я поднялась с места:

— Гори в аду, Тамзин!

— Только если вместе с тобой!

Я двинулась прочь, полная решимости изменить ход событий. Но тут Тамзин поймал меня за руку и притянул обратно. Какая-то неприятная у него привычка — хватать.

— Спасибо, Имриш. — И коснулся горячими губами руки. Борода у него хоть и козлиная, но чертовски мягкая. — Спасибо.

Он вложил мне нож в ладонь. Судя по знакомой на ощупь рукояти — тот самый, отцовский.

— Ты знаешь, что делать, — сказал Тамзин.

Я кивнула, хотя понятия не имела — что. Обходя ряды с замершими зрителями, я едва ли соображала, что делаю. Мысли путались, ноги подкашивались. Что мне сделать, когда я выйду в яркий свет прожекторов? Кинуться к матери, обнять ее, заплакать и сказать, как я по ней скучала? Всадить нож в светящийся камень, как попросил Тамзин? Или неожиданно вспороть себе живот у них всех на виду?

Каждый из вариантов казался одинаково безрассудным.

А ведь я могла просто выйти из шатра и оставить Тамзина один на один со своим прошлым. Могла, но не сделала этого. Потому что не хотела. Потому что пошла в мать, больше, чем думала, переняв от нее дурацкий вкус на безумных мужиков. И как бы я сейчас не отбрыкивалась и не отрицала, Тамзину уже удалось коснуться рукой моей души.

Я должна была его спасти.

… Или все-таки спасти мать?

Постараться спасти обоих?

Я застыла перед ступенями, как вкопанная, стараясь выровнять дыхание. С ним, вроде, у меня и получилось совладать, но никак не с сердцебиением. Казалось, сердце стучало так громко, что заглушало все прочие мысли.

Нужно подняться наверх. Нужно. По крайней мере я так убеждала себя, и ноги, наконец, поддались.

Первый шаг удался, второй — тоже. Но с третьей ступенью не вышло: я споткнулась, зацепив ее носком сапога, и чуть не полетела вперед. Благо, устояла. Вот смеху-то было бы, рухни я на сцене и напорись на собственный нож! Эпичное появление как перед матерью, так и перед Тамзином, который меня еще не знал.

Кто бы смеялся громче?

Четвертый шаг, пятый. И вот, наконец, сцена, залитая красным жаром прожекторов. От них слепило глаза. Причем, так сильно, что зрительный зал полностью пропадал во мраке. Как будто там и не было никого — только плотная черная стена, отделявшая это место от прочего мира.

Я понурила голову, сжала зубы, крепче обхватила нож и вышла на свет. Что будет дальше — знало только небо. И Тамзин, оставшийся сидеть в зрительском зале.

Интересно, он уже наколдовал себе попкорн?

Мать вновь стояла у стола и что-то там перебирала. Моего приближения она видеть не могла, но наверняка почувствовала, как от моих шагов задрожали половицы, и потому оглянулась.

Сначала взгляд ее показался мне каким-то отстраненным, чуть ли не блаженным, но затем, спустя миг, в нем сверкнул леденящий гнев, и миловидное лицо матери, так похожее на мое, исказилось в жуткой гримасе.

— А это еще что? — прорычала Эллен.

Она изящно взмахнула рукой куда-то в сторону ширмы и музыка заиграла тише. Если бы я не знала, что это так называемая «магия», я бы решила, что где-то в коморке сидят музыканты и следят за ней, как за дирижёром.

— Это твои выходки, Тамзин?!

Я с горечью посмотрела на пленника: белые кости ребер виднелись в порезах. На тощей шее выступили вены, глаза крепко зажмурены. Одна половина лица в кровоподтеках, торс и штаны — тоже. Мне подумалось, что маг уже без сознания, как вдруг он выплюнул что-то изо рта.

— Нет, не мои, — выдохнул он с хрипом, приоткрыв один глаз.

Его взгляд остановился на мне, но ничего не выражал.

— Имриш?! — Эллен, было, схватила со стола жуткие длинные ножницы, но тут же отбросила их. Суетливо приблизилась ко мне и остановилась в метрах трех, будто боясь подступить ближе. Ее гнев сменился неподдельным изумлением.

— Здравствуй, мама.