Малик сделал несколько шагов к краю озера, выложенному пёстрым камнем. По нескольким стокам, заросшим густым зелёным мхом, вода поставлялась в город. Зов машины всё ещё был силён, пляска отражений в заполненном водой котловане всё ещё манила... но Малик больше не боялся в ней утонуть.

   - Её нужно остановить. Я чувствую, как кричат мои братья. Они пришли сюда не по своей воле и не в силах сопротивляться.

   - На тебя машина действует не так сильно, - покачал головой старейшина. Его подбородок дрожал. - Удивительно. За несколько веков такого не случалось ни разу. Наверное, ты и правда могуч.

   Малик знал, в чём дело. Их кровь перемешалась тогда, бледная и яркая, кровь слуг кованого сапога и обитателей тлеющих озёр. Человек серы вырезал себе глаза и поместил их меж рёбрами Малика. Эти глаза видят искры, они способны отличить настоящий свет от фальшивого. Здесь, везде вокруг, фальшивый свет. В этом не приходилось сомневаться.

   - Они страдают, - веско сказал он.

   - Мы обязаны твоему народу, - старейшина, сделав усилие, взял себя в руки. - Но мы не можем этого сделать. Мы погибнем. Я уже стар, я повидал жизнь и знаю, как она может быть жестока. Я... я бы с радостью стал частью машины, чтобы наполнить кувшин какой-нибудь многодетной семьи, вырастить на пятачке её земли хотя бы горсть бобов, но она не примет меня. Никого из нас.

   Если бы Малик мог закрыть глаза, то сделал бы это. Век не было, а глазные яблоки... вряд ли эти пыльные мешки можно назвать органом в полном смысле этого слова. Перед его внутренним взором проплывали давно истлевшие лица людей, с которыми он смеялся, с которыми делил пищу во время привала и вместе мечтал о возвращении домой. Так случилось, что все они полегли в пустошах, это по-своему печально, но не должно быть такого, чтобы после смертельных ран пришло не забытье, а новая боль, такая, будто тебя разрывают изнутри, вытягивают одну за другой жилы. И не из тела, которое, в сущности, просто мешок с костями, но из самой души.

   Он услышал, как кто-то говорит старшему-над-машиной:

   - Сейчас здесь будет Саттар с десятком воинов. Нам ничего не стоит скрутить его и сопроводить к машине.

   - Испокон веков наши отношения с древними строились на почтении. По-твоему, почтение - это верёвки и мечи? По-твоему, почтение и принуждение - одно и то же?

   - Это плохое решение, Данияр. Никудышное. Когда приходил последний древний воин? Вот уже четыре сезона миновало. Промежутки становятся всё больше. Только за год мы сняли и торжественно захоронили двоих. А теперь вот это...

   Малик буквально чувствовал, как губы старика превратились в тонкую линию, как морщины стали глубже.

   - Не в нашей власти остановить машину, великий древний воин, - сказал, после минуты размышления, Данияр. - Это было бы преступлением. Но тебе никто не посмеет угрожать. Ты волен уйти из города на все четыре стороны. Помня заслуги твоей расы перед нами, я бы предложил тебе остаться, занять один из брошенных домов, но заранее предвижу, что на большом совете решат - негоже мертвецу ходить рядом с живыми. Тебе поклонялись, но так же легко преклонение может обернуться страхом.

   Его глаза были очень красноречивы. Они говорили: "...или они могут решить, что тебя нужно приволочь к машине силком... и моё мнение здесь не сыграет решающей роли".

   - Я уйду, - сказал Малик.

   Он повернулся и пошёл прочь; люди шарахались от него, как от прокажённого. Машина звала, умоляла... тянула к нему костлявые руки его собратьев. Смотрела вслед пустыми глазницами. Малик держал себя в кулаке. Искры горели ярко. Какой-то малыш, прижавшись к материнскому животу, вновь и вновь вопрошал: "Мама, мы теперь умрём?"

   Малик вышел под солнце, которое готово было явить миру свою истинную ярость. Камни болезненно блестели; казалось, они готовы были начать плавиться в любой момент. Он держал руки на рукоятях оружия, ожидая атаки в спину, но её не последовало.

   - Какая дорога ведёт в другие города? - спросил он у прохожего, который таращился на него с суеверным ужасом.

   - Здесь нет других городов, - ответил мужчина, теребя связки инжира на шее. - Вокруг пустыня, а на западе ещё и чудовища... но, по слухам, далеко на севере живут люди. Иногда приходят караваны, язык их столь странен, что похож на птичье курлыканье. Носят лисьи шкуры. Ещё никому не приходило в голову идти пешком по бесплодным землям. Придётся есть пыль.

   Что ж... есть пыль ему не привыкать.

   От ворот остались только столбы, чтобы обнять каждый из которых понадобился бы десяток человек. Стражей не было. Дорога начиналась и сразу пропадала, будто кто-то скатал её в рулон и забросил на самое солнце. На листьях чёрной копернии дрожали разноцветные блики.

   Он ни разу не оглянулся. Шёл и шёл, не чувствуя усталости, но ощущая безграничную пустоту. Большие чёрные грифы весь день кружили над головой, но к вечеру пропали, поняв, что здесь нечем поживиться. Один раз Малик свалился в разрытую кем-то могилу; там лежало существо явно нечеловеческого вида. Кожа, плотно облегающая кости, покойные, в отличие от костей в его теле. Это можно было посчитать плохой приметой, но Малик с некоторых пор не был суеверным. В голове ворочалось тяжёлое воспоминание - несколько перьев, которые он наудачу затыкает за отворот перчатки, несколько лимонно-жёлтых перьев, подаренных кем-то, когда-то...

   Упав, Малик выбил из сустава левую ногу, поэтому не мог идти. До самого утра он полз, потом сел и вправил сам себе ногу. Нашёл несколько идеально круглых камней и кидался ими в быстрых поджарых зверьков, что возникали и бездумно исчезали в трещинах. Потом в какой-то момент идти стало легче. Будто машина смирилась и опустила руки, распахнутые для объятий. Малик ей не верил. Там, на дне рукотворного озера, было живое существо... которое могло обмануть.

   Поэтому он пообещал себе всегда быть начеку. В клубах тумана, которые возникали тут и там, он видел города и стада таинственных животных, но продолжал держаться своего направления. Его манила линия горизонта, и полумертвец подчас удивлялся власти, которую она над ним обрела. Что он надеется там найти?

   Малик не думал об этом, не считал дни, просто шёл. И вот однажды вечером увидел далеко впереди башни. Миражи быстро рассасываются... но башни не исчезли и наутро. Стали ближе. Показалось, что услышал слова утренней молитвы. Ветер поднимал и швырял в лицо пыль, но на этот раз в этой пыли был сладостный вкус... влага?