Буром заведовал Владас Костельницкас. Такая же сволочь, как наш Петров, и тоже в прошлом эмведешник. Но внешне - полная противоположность своему каргопольскому коллеге. Литовец, профессорский сын, он обладал вполне интеллигентной наружностью - был близорук и носил очки с очень толстыми стеклами. Обладал он и тем прекрасным цветом лица - белая кожа, нежный румянец - который, по нашему с Юлием наблюдению, бывает только у ангелов или у людей, не знающих угрызений совести (за отсутствием таковой). Костельницкас ангелом не был: с садистическим удовольствием заливал пол в камерах бура ледяной водой - чтоб сидели на нарах, поджав ноги; по малейшему поводу надевал на своих подопечных наручники, избивал. При этом всегда пребывал в превосходнейшем расположении духа: по деревянным тротуарам ОЛПа ходил приплясывая и аккомпанируя себе на воображаемой губной гармошке. Срок у него был небольшой - три года, но и их Владасу досидеть не удалось: его зарезали. Подозреваю, что земляки; литовцы, как и бандеровцы, к минлаговским временам превратились в серьезную и хорошо организованную силу, можно даже сказать - в тайную армию.
Собрав весь ОЛП в столовой, Бородулин произнес гневную речь:
- Враги убили советского офицера Костельницкаса. Не пройдет! Мы найдем убийц и сурово накажем!
Стоявший рядом со мной зек негромко сказал:
- Хуй вы найдете.
Так и вышло. Меня всегда удивляло: почему в большом многомиллионном городе убийц ухитряются найти, а на лагпункте не могут. Здесь ведь, в наглухо запертой зоне, всего четыре тысячи человек. Может, не очень-то и искали - ну, одним зеком больше, одним меньше... Почти все лагерные убийства в Минлаге остались нераскрытыми.
Блатные убивали по-старому - работая на публику. Так зарубили нарядчика, ссученного вора по кличке Рябый: за ним "давно ходил колун", т.е., он был приговорен воровской сходкой.
Сашка Переплетчиков рассказывал: он колол дрова возле барака; к нему подошли двое и попросили на минутку топор. Он дал, хотя понимал что вряд ли топор понадобился им для хозяйственных нужд. Минут через двадцать обоих провели мимо Сашки в наручниках. Один крикнул:
- Сашок, сходи возьми топор.
- Где?
- В черепе у Рябого.
Рябый отдыхал у себя в кабине, когда вошли эти двое. Один занес над его головой топор, другой тронул за плечо: "по соникам" убивать не полагалось. Рябый приоткрыл глаза. Этого было достаточно для соблюдения формальностей. И исполнитель приговора, не дожидаясь, пока нарядчик сообразит, что к чему, рубанул его по черепу. После этого они пошли на вахту и, как требовал ритуал, сказали:
- Уберите труп!
Обычно такие дела поручались молодым ворам долгосрочникам. Двадцать три года сидеть или двадцать пять - большой разницы нет. Зато - какая заслуга перед преступным миром! (Смертная казнь в те годы уголовным кодексом не предусматривалась; чтобы припугнуть блатных, пришлось ввести специальным указом высшую меру наказания за "лагерный бандитизм". Потом-то узаконили "вышку" и за другие преступления).
Бандеровцы и литовцы убивали стукачей по-другому, показуха им была не нужна. Втроем или вчетвером подстерегали приговоренного в темном местечке и поднимали на ножи. Так было с Костельницкасом, так было и с Лукиновым, начальником колонны шахты-9.
Этот мерзкий тип сидел с незапамятных времен (в формуляре стояло: "троцкист") и знал все лагерные подлости. Однажды зашел в барак с перевязанным горлом, жалобно просипел:
- Ребятки, нет ли у кого стрептоцида, красненького? Ангина у меня.
Кто-то кинулся к тумбочке:
- У меня есть!
Тогда Лукинов сорвал повязку и торжествующе закричал:
- Теперь понятно, кто у меня красным на снег ссыт! С крыльца... Десять суток ШИЗО!
В угоду начальству он изобретал ненужные режимные строгости как мог, портил людям жизнь. Убили Лукинова за неделю до освобождения; уже жена успела приехать - хотела встретить у ворот после долгой разлуки...
Совсем другого склада человек был Костя Рябчевский, начальник колонны шахты 13/14. На этом посту он сменил хорошего парня Макара Дарманяна, футболиста из Одессы. Рябчевского представил колонне сам Бородулин такими словами:
- Дарманян вас распустил. Теперь начальником будет серьезный человек, он наведет порядок!
Порядок Костя навел быстро: у него был большой опыт руководящей работы.
В плен к финнам он попал капитан-лейтенантом Балтийского флота. Пошел к ним на службу - не морскую - и за особые заслуги был передан немцам. Он сам похвалялся:
- Я воевал с коммунизмом на двух континентах, в Европе и в Африке.
(В Африку Рябчевский бежал после поражения немцев; вступил во французский Иностранный Легион и стал служить четвертым по счету хозяевам).
Из Африки в Коми АССР он переехал по причине романтической: в России у Кости была любимая женщина. И он вернулся к ней - под чужим именем. Но и эмгебешники ели хлеб не даром: разнюхали, кто он такой, дали срок и отправили в Минлаг. Своей женщине он и здесь оставался верен. "Обжимал" зеков из своей колонны (т.е., брал взятки продуктами из посылок) и умудрялся через вольных отправлять посылки ей.
Чем-то Рябчевский сильно обидел Сашку Переплетчикова, и тот не раз божился: гад человек буду, я Костю работну начисто!
Как-то раз мы втроем - Сашка, Юлик и я - сидели в сушилке барака и гадали, чем бы открыть банку тушонки: Сашка только что получил "бердыч". В сушилку заглянул Костя - он делал обход своих владений. Увидел Сашку с банкой в руках, понял суть проблемы и вытащил из-за голенища большой нож, вроде финки. Протянул его Сашкекак воспитанный человек, наборной ручкой вперед:
- Нож ищешь? На, Саша. Открывай.
А презрительно сощуренные глаза говорили другое: "Ты же, тварь, хлестался, что работнешь меня?.. На, делай!" Он стоял, чуть наклонившись вперед - рослый, плечистый, с квадратным по-офицерски выбритым черепом - и ждал. Сашка открыл банку, вытер нож о брючину и отдал владельцу. Даже пробормотал смущенно:
- Спасибо, Костя.
Такой был Костя Рябчевский. Имел душок. И Сашка был не трус, но конечно же, он не собирался никого убивать - просто играл в блатного. Романтик...
