Старик даже немного растерялся от этой неожиданной, хотя и долгожданной встречи. Горячая волна радости нервным комком застряла в горле. Он хотел крикнуть: «Хасан, сынок!», хотел броситься к машине, но не смог и сдвинуться с места.

От резкого торможения Муртазин поднял голову. Из-за стекла на Матвея Яковлевича уставились равнодушные, холодные глаза. В этих глазах Матвей Яковлевич не прочёл ничего, кроме усталости и недовольства. На одну секунду он усомнился: Хасан ли это? Но Муртазин, увидев седого старика и группу любопытных вокруг него, опустил стекло.

– Что так смотрите, дедушка, или знавали раньше? – спросил он.

Матвей Яковлевич подумал, что Хасан Шакирович просто шутит, а может, и вправду не признал с налёту-то, и, слегка улыбнувшись, с растроганной ласковостью ответил:

– Да вроде того.

Старик ждал, что после этих слов Хасан Шакирович, всмотревшись повнимательнее, распахнёт дверцу и выскочит, чтобы обнять его. Но дверца не раскрылась, Муртазин даже не пошевельнулся.

– Я тоже, кажется, где-то видел вас, – сказал он. Но тут машина тронулась.

Матвей Яковлевич, ошеломлённый случившимся, застыл на месте. Он даже не слышал извинений прохожих, то и дело в спешке отчаянно толкавших его.

– «Я тоже, кажется, где-то видел вас…» – шептал он про себя. – Вот так встреча!..

– Матвей Яковлевич, что с вами? – подхватила старика под руку средняя дочь Сулеймана Гульчира.

Погорельцев пробормотал что-то. Похоже – выругался. Они подошли к проходной. Успевший встать на свой пост Айнулла кричал проходящим:

– Пропуска! Пропуска!

Погорельцев сунул руку в карман, в другой – пропуска не было.

– Ну, к чему вам его пропуск, Айнулла-абзы, разве вы не знаете Матвея Яковлевича, – удивилась Гульчира.

Но Айнулла ничего слышать не хотел.

– Порядок, дочка… У порядка нет ни родных, ни знакомых. Матви Яклич, милый, отойди в сторонку и не мешай, народу проходить надо. Товарищи, готовьте пропуска! Раскрывайте, раскрывайте!.. Ты, браток, мне фокусы не показывай, – одёрнул Айнулла парня в кургузой кепке, который ловко хлопнул своим пропуском перед самым носом вахтёра. – Хранил бы получше! А то ишь, непутёвый, излохматил свой пропуск, что жёваный лист! Это ведь документ…

Нырявшие в проходную рабочие бросали удивлённые взгляды на красного Матвея Яковлевича, что-то растерянно искавшего по карманам. Гульчира, не в силах больше видеть этого, заспорила с Айнуллой. Наконец, подойдя к Матвею Яковлевичу, сама ощупала его карманы.

– Да вот же он, Матвей Яковлевич!..

Старик, не произнеся ни слова, досадливо махнул рукой. Айнулла, словно ничего не произошло, взял из его рук пропуск и, пробежав глазами, вернул с обычной приветливой миной.

– Пожалуйста, Матви Яклич. Только вот срок пропуска выходит, не забудь продлить.

Огромный механический цех, весь пронизанный узенькими полосками солнечного света, льющегося из больших, обтянутых защитными сетками окон, был полон машинного гула и лязга металла. Терпко пахло эмульсией, керосином, нагретым машинным маслом. Со стороны литейного цеха огромные двери были раскрыты настежь, там выгружали с тележек для дальнейшей обработки на токарных, фрезерных и сверлильных станках только что отлитые крупногабаритные детали паросиловой установки для животноводческих ферм. Со стороны сборочного цеха, неся на крюке уже собранную паровую машину, медленно двигался, прижимаясь к самому потолку, мостовой кран. По мере его приближения из-за металлических перекрытий вылетали вспугнутые голуби, зимой и летом жившие в цехе.

Начальник цеха Назиров, высокий молодой инженер, широконосый, с пышными светлыми волосами и толстоватыми губами, засунув обе руки в карманы светло-коричневого кожаного пальто, задумчиво глядел на станки, хаотично заполнявшие цех. И до него, и при нём много раз переставляли эти станки применительно к технологии новой продукции, – а продукция завода менялась часто, – и, естественно, каждый раз оставались какие-то недоделки, на что-то не хватало времени или назревала крайняя необходимость на уже занятую площадь втиснуть несколько новых станков. Таким образом, чёткие линии станков всё время ломались и сильно мешали в работе. Назиров не мог примириться с этим, он мечтал о коренной реконструкции цеха, мечтал перевести весь цех на поток. Но поскольку на «Казмаше» производство серийное, то обычный поток вводить нельзя. Назиров предлагал частичный поток в виде технологических цепочек: группа станков вместе со станочниками выделяется для обработки определённых деталей, оборудование располагается так, что образует как бы прерывистый конвейер, а детали подаются по цепочке – от станка к станку.

Но многие инженеры завода не верили в реальную возможность потока в условиях серийного производства, считали увлечение Назирова этой идеей беспочвенной романтикой, иные даже обвиняли его в незнании законов производства. Это возмущало Назирова и рождало в нём упорное желание во что бы то ни стало доказать свою правоту. Уже работала первая цепочка – расточные станки. Выстроенные в ряд, они обрабатывали тракторную гильзу. Вдоль этих станков прохаживалось всего несколько наблюдающих.

Вот почему Назиров каждое утро начинал обход цеха именно с этого милого его сердцу уголка. Глядя на своё детище, он чувствовал новый прилив энергии, в его голове рождались новые, ещё более смелые мечты. Он уже видел весь цех работающим так же организованно и чётко, как технологическая цепочка для гильз.

В это время Назирова окликнули. Он обернулся и увидел, как через открытые двери вошёл с группой инженеров новый директор, солидный, лет под пятьдесят мужчина, в чёрном пальто и такой же шляпе. Его в упор глядевшие карие глаза, широкий раздвоенный подбородок, губы, застывшие в изломе презрительной улыбки, внушительная фигура возбудили в Назирове двойственное чувство невольного уважения и настороженности.

Рядом с директором шёл главный инженер завода Михаил Михайлович Михайлов. Лицо у него по линии профиля казалось как бы слепленным из двух половинок, как это бывает у целлулоидных кукол. Он, по обыкновению, опирался на палку с изогнутой ручкой. В добротной велюровой шляпе, в прекрасно сшитом, элегантном осеннем пальто, с чисто выбритым и чуть припудренным лицом, он выглядел моложе своих лет, хотя и приближался уже к шестому десятку.

Немного позади держались главный конструктор Поярков, толстый, приземистый, в пенсне, ведущий технолог Акчурин и с ними группка инженеров.

– А вот и Назиров, – представил Михаил Михайлович. – Он обстоятельнее ответит на ваши вопросы, Хасан Шакирович. Не один уже год поглощён разработкой этой проблемы.

Назиров, пожимая обоим руки, поинтересовался, о чём идет речь. Узнав, он слабо улыбнулся, но ответил очень сдержанно и коротко, что технологические цепочки, подобные этой, которую они здесь видят, открывают, по его мнению, большую перспективу на будущее.

Шагая вдоль станков, Муртазин спросил:

– Сколько деталей обрабатывается в вашем цехе?

– Триста семьдесят пять, – ответил следовавший за ним Назиров.

– И для скольких из них имеются технологические цепочки?

– Пока только для одной.

Муртазин посмотрел на него как бы с упрёком.

– Одна ласточка весны не делает, Назиров. Из одной крупинки проса каши не сваришь. Нужно побыстрее придумать что-то и для других деталей.

– Мы думаем, Хасан Шакирович.

– Думаем, а в конце месяца раздаём дефицитные детали по другим цехам и за счёт этого выполняем план. Так, что ли?

– Бывали и такие случаи, Хасан Шакирович.

– С сегодняшнего дня не должны быть!

Муртазин резко обернулся назад и молча показал рукой на лужу эмульсии, расползшуюся под станком. Назиров хорошо понял этот молчаливый выговор директора и покраснел.

Не успел молодой инженер оправиться от смущения, как из-за станков, засунув руки в карманы, посвистывая, вывернулся Ахбар Аухадиев. Муртазин подозвал его к себе. Тот с развязным видом подошёл к директору. Понесло винным перегаром.