А так, жгут в городе киоски. Очень даже жгут. Несколько дней назад шел домой и решил мороженое купить. В Кирове очень оно вкусное. В девяносто третьем году мороженое почему-то лучше, чем в двадцать первом. Вроде наоборот должно быть. Технологии-то совершенствуются, а вот мороженое становится хуже.

Так вот, мороженое я всегда в одном и том же киоске покупаю. Подошел я к тому киоску, а на его месте только рыжий остов железный стоит. Ну и деревяшки обгорелые валяются. Сожгли ночью киоск. Такой красивый был, синенький, пингвины ещё там были нарисованы.

Парням на следующий день об этом рассказал. Они говорят, что не заплатил хозяин торговой точки кому надо вовремя и наказали его. Плеснули бензина и спичку бросили. Прямо почти в центре города, а не побоялись. Хорошо ночью, а не днём когда продавщица в киоске работает. Были случаи, когда и прямо с продавцом жгли.

Слова Кости пророческими оказались, но это уже осенью случилось. Подожгли киоск с кассетами. Сгорел со всем товаром. Опять же ночью. Хозяин утром вокруг того, что от него осталось бегал, чуть ли не волосы на себе рвал. Платил он кому положено аккуратно, но вот сожгли. Была видно какая-то причина.

Всё у него сгорело – и кассет запас, и аппаратура. Голый, говорил, он остался… Так ли это – никто не знает, всё с его слов.

А пока одни и те же песни каждый день много раз слушаем…

Стюардесса по имени Жанна,

Обожаема ты и желанна…

Певца Преснякова я уже скоро ненавидеть буду. А продавцу в киоске каково? Молоко ему за вредность надо давать.

Спокойная неделя очень плохо закончилась. Костю, что предлагал киоск сжечь, убили.

В этот день ему, прямо скажем, перло. Народонаселение почему-то к нему любовью прониклось и несло ему золото потоком. К нам почти и не подходили. Всё к Косте и к Косте. Колечко – Косте. Монетку – Косте. Кстати, монетка была красивая – немецкие двадцать марок. Крестик золотой – Косте. Вот народ дожил – нательные кресты с себя продает…

Раздал он народу за голду все выданные ему деньги и к Саше побежал. Время даже обеда не наступило, а он уже без денег. Золото сдать, деньги взять и снова на точку встать.

По дороге в туалет забежать решил. Прямо у ворот центрального рынка нужду же справлять не будешь.

Кто-то и высмотрел, что он сегодня с металлом и решил поживиться. Ударили сзади прямо в сердце. Не мучался он, сразу умер. Пришли люди в туалет, о его труп там на полу и валяется. Понятно, что уже пустой. Карманы у его вывернуты. Да и золота-то там было не так уж много, но кто-то из-за него Костю на тот свет и отправил. Не хотел бы я так помереть – на полу в туалете…

Саша рвал и метал. Его человека убили. Все, кому надо знали, что Костя на Десантника работает. Как бы через убийство Костика и Сашу опускали. Не в тюремном смысле слова, конечно. Авторитет его разрушили. Вот де, людей у него бьют безнаказанно прямо днём на рынке, а он, лошара, сделать ничего не может.

Опросили всех, кого можно и нельзя. Лучше всякой милиции парни в спортивных костюмах сработали, но стараться – это процесс, Саше же нужен был результат. Вот его-то и не было. Никто ничего не видел, не слышал и даже представления не имеет.

Саша за Костю вознаграждение назначил. Ну, кто верную информацию даст про убийцу. День прошел, второй, третий – ничего.

На четвертый день ещё одного человека на рынке около туалета зарезали. Мужик из Турции партию кожаных курток привез, выгодно сдал их, денежки сполна получил. По дороге домой черт его как Костю в рыночный туалет понёс. Его неизвестному лицу так легко как Константина убить не получилось. Парни откуда-то узнали, что все руки у того мужика были в порезах. Сопротивлялся он, за нож хватался…

Денег при трупе торговца куртками тоже не нашли. Кто-то с корыстной целью людей убивает. Мне, если честно сказать, тоже по утрам идти на рынок не особо приятно стало. Но деваться было некуда – Саша с паспортом обещал помочь. Легализоваться в девяносто третьем мне как-то надо было. Без паспорта тут никуда. Тем более на рынке кручусь, на людях.

Глава 23 Антоний

Работа на рынке хорошо способствует расширению круга знакомств. Вроде и стою на точке не долго, а сколько народа уже знаю. И продавцы некоторые со мной здороваются, и несколько челноков. Понятно, что и скупщики мне знакомы, не только которые под Сашей, но и некоторые другие.

Стою со своей табличкой, никого не трогаю, а тут парень один, что джинсами торгует подходит ещё с одним. Не знаю, кто такой. Наверное, друг или знакомый первого – разговаривают они между собой как старые товарищи. Пьяные оба, но не в драбадан, так – поддатые.

Дельце, скорее всего денежное провернули, не станут же они до обеда без повода начинать пить.

Подошел торговец штанами ко мне, поздоровался. Друг его тоже. По выговору – не наш.

Табличка моя его заинтересовала. Ну, та на которой у меня червонец прикреплен.

– Это что, новые русские деньги? – говорит с акцентом. Точно, забугорный товарищ.

– Деньги русские, но не новые, а старые. Тысяча девятьсот тридцать седьмого года. – я снял червонец с таблички. Он у меня не намертво присобачен. Протягиваю парню с акцентом. Возьми, полюбуйся.

Тот червонец от меня принял. Бережно так. Внимательно осмотрел с той и другой стороны. На просвет на водяные знаки полюбопытствовал.

– Только это? – червонцем в воздухе повертел туда-сюда. Аккуратно, чтобы не попортить.

– Если надо, то ещё найдём. Всё от цены зависит по которой брать будешь. – внимательно так на парня смотрю. Как он отреагирует?

Тот что-то по-иностранному парню, что джинсами у нас на рынке торгует сказал. Наш ему ответил. Поговорили они меж собой недолго.

Похоже, по-польски общаются.

– Не допонял он тебя, Бакалавр. Антоний не всё по-нашему ещё понимает. Сказал я ему, что всё будет зависеть от цены. Ну, как ты говорил. Он спрашивает, ещё какие номиналы есть? Друг у него антиквариатом в Варшаве торгует, вот он и поинтересовался, – вполне компетентно торговец джинсами в роли переводчика выступил.

Так. Не до всех дошел мужик со своими червонцами. До палатки этого парня ещё не добрался. Ну, мне это на руку…

– Скажи ему, что есть у меня такие же купюры в три и пять червонцев. Сохранность примерно такая. – на бону в руках иностранного гражданина указал. Скорее всего поляка. Почему так подумал? Из-за друга его в Варшаве.

Наш не нашему перевёл. Да он и сам кое-что понял. Головой вон кивает.

Поговорили они меж собой опять немного.

– Значит так, Бакалавр, завтра мы к тебе подойдем. Как раз сегодня вечером он с другом говорить будет. Узнает про цену и сколько надо. Ну, если есть у его знакомого интерес. – сам на Антония показывает. Тот опять кивает.

– Без проблем. Вы завтра цену и нужное количество бумажек называете, а я если меня это устроит – ещё через день-два товар вам подгоню. Подходит так? – на этого самого Антония смотрю, для него информация.

Тот видно понял. В третий раз головой кивать начал. Но наш ему все мои слова опять перевел.

Поговорили мы так, головами в воздухе некоторые польские личности помахали и ушли они.

Я же остался, меня от работы на точке никто не освобождал. Ежели чего, телефон мужика с бонами у меня имеется. В любой момент звякну ему.

Когда записывал я с его слов телефон в записную книжку, вид у него уж больно гордый был. Вот мол мы какие. Даже телефон у нас имеется.

На следующее утро наш парень и Антоний ко мне и вправду подошли. Не специально, конечно, просто к палатке парня я на дороге стою. Поляк сказал, что на пробу возьмет он десять бумажек по червонцу и столько же по три и по пять. По доллару за бумажку. Парень, что джинсами торгует, меня заверил, что цена хорошая, тем более, что за мелкий опт.

– Есть у тебя? – поляк спрашивает.

– Найдем. Подходите завтра так же. – вид у меня совершенно невозмутимый. Словно тут я червонцами каждый день торгую. Для двадцать первого года тридцать долларов – это не так уж и много, а в девяносто третьем – деньги. Многие в Кирове за месяц столько не получают.