Сперва в это не верилось. Не верилось в эту тишину – настоящую, невоспетую, одарявшую тебя горькими поцелуями тишину. Нет, это был не сон, не игра. В реальности никто не прилетит на голубом вертолете, не перезапустит день. Расскажи о передряге, в которую нырнула Василиса – упекут в больницу. Но нырнула же! Хотя, и рассказывать она никому и не планировала.

«Разгребайте сами, дамы и господа» – отец часто язвительно вторил эту фразу в любой непонятной жизненной ситуации. К сожалению, его голос сейчас звенел в ушах девушки громче ветра, от чего ей хотелось просто распластаться по сухой земле и заплакать навзрыд от несправедливости.

Судьба сегодня выбрала сторону абсурда, судя по положению вещей. Черника, подкошенная физическими нагрузками на жаре, как раз на секунду задумалась о том, где была десять минут назад, вспомнила и про эвакуацию, которая вот-вот завершится, если этого еще и вовсе не случилось. Вспомнила про огонь, который ждать не будет и деваться, несмотря на все молитвы живиальных соседей, никуда не собирался.

У Василисы складывалось ощущение, что она попала в какой-то парник. До ниточки сырая, задыхаясь от духоты и смога, немощная, она судорожно крутила головой по сторонам, ощущая себя сбитой летчицей, пытавшейся сориентироваться на местности. Если бы не подступающая густая дымка, то Черникова без труда бы вышла к дороге, как делала это много раз в лесу. Однако гонимая мысль о том, что последняя все-таки заблудилась, не заставила себя долго ждать.

Она не знала, насколько далеко зашла, не знала, в какую сторону ушел тот парень с карабином и рюкзаком на спине. Более того, Василиса засомневалась, а в голове посыпались вопросы: «Стоит ли игра свеч? Поздно ли?». Готовая взвыть от надвигающейся паники, она услышала протяжный свист, прорезавшийся где-то поблизости, и мгновенно насторожилась.

Девушка научена опытом, что ветер, поющий здесь уже несколько дней – враг всей человеческой цивилизации, потому что за ним приходит пламя. Именно ветер решает, избирает и направляет. Если сам не засвидетельствуешь, то никогда не поверишь тому, что стоит ему появиться, как буквально в течение нескольких минут огонь меняет направление атаки на сто восемьдесят градусов, оставляя наблюдать за собой либо везунчиков, либо горемык. Это уж кому как посчастливится.

Свист повторился, затем снова и снова. То затяжной, то совсем краткий. Стало ясно, что ветром тут и не пахнет. Вокруг – только деревья в дыму. Замершие деревья, которые будто всю жизнь на что-то надеялись, покорно ждали, что их кто-то посетит, добрым словом одарит, заберет. Атмосфера методично выдавливала из Черниковой все чувства без остатка, не задевая одного – чувства одиночества.

Куда было деваться? Зря что ли прибежала, выдержала? Необходимо завершить начатое. Нелепо волоча рюкзак за собой, девушка устремилась в направлении звука, все еще надеясь, что его источник – не единственный живой человек, разделяющий сейчас её участь.

Увы и ах. Она ждала, что ее взору предстанетвысокий, широкоплечий мужчина, который породисто, вытянув шею, будет рассекать дым, не зная себе равных. А нашла только еле переставлявшего ноги, краснющего, сырого щуплого парня, который с виду походил на ветерана штурма Бастилии. Без белого коня, конечно, но с черной собакой, которая так и терлась у того под ногами.

Парень, только заприметив Василису, сразу сбросил рюкзак с карабином и, не спуская глаз с девушки, понес ей тетрадку и неполною бутылку воды, как вознаграждение за проявленную стойкость.

Дениса встретил не менее чем надменный женский взгляд человека, у которого внутри с каждым шагом его закипали внутренности, словно чайник по утру.

– Уходи. Воды попей – все, что могу. – откашлявшись, прохрипел парень, протягивая тетрадь. Черника, хоть и старательно сверлила незнакомца глазами, но вещь свою взяла, а сама продолжила стоять часовым, позеленев от злости.

– Хватит в гляделки играть. Уходи, пока башню не снесло и ведро не пробило. – настаивал Денис, слегка повысив голос. Странная просьба. Можно подумать, что сам Архипов не спешил покинуть это место, оставшись витать приведением меж стволов?

Парень, не дождавшись вразумительной реакции на свои действия, выудил из кармана два одноразовых «Лепестка» и ловко натянул один на лицо Черниковой. Едва он нагло поправил респиратор девушке, та, размахнувшись, отправила Дениса в нокаут хорошей, хлесткой пощечиной, вложив в этот удар всю злобу и ненависть, которую только смогла откопать внутри и за собаку, и за него, и за пожар, и за себя.

Тот рухнул навзничь.

Удар хоть и девичий, но обессиленному парню и того было достаточно – и так на ветру раскачивался, как флюгер. Внезапно ожившая Василиса, не стягивая со рта респиратор, всем горлом пустила в ход не вполне парламентские выражения, будто девятилетняя девочка, которая только-только пополнила свой лексикон отборным матом, и теперь хвасталась им перед обидчиком, не понимая значения большинства слов.

Денис уставился в заволоченное дымом небо, в ожидании, когда свист в голове утихнет. Он не спешил подниматься, понимая, что сил вымотанному организму никто не подкинет. Его сухие губы растеклись в улыбке. Ей-богу, красота!

Казалось, что тот вспомнил далекий школьный урок литературы, там, где было и про войну, и про мир, и про Болконского, и про небо. Кто знает, может, взаправду вспомнил, а может – почудилось.

А что до Евы? Собака теперь явно не блистала вспыльчивостью. Напротив, была абсолютно спокойна, даже равнодушна. Она, не обращая внимания на Чернику, покорно подошла к хозяину и принялась облизывать тому левую щеку, до крови рассеченную ногтями Василисы.

– Что же ты натворила, девочка моя? – риторически вопрошал Денис, почесывая у питомца за ухом.

Держу пари – здесь бы все и закончилось, измени Василисе чувство меры, а Денису – чувство хладнокровия. Однако ненавязчивое бегство в лесную глушь и минутное помешательство, сопровождающиеся истошной целенаправленной руганью не прибавляло девушке сил. Она быстро выгорела и теперь по новой старалась отдышаться.

Черникова вот-вот растечется патокой по траве, безутешно проклиная свою особу за то, что та добровольно разорвала связь с цивилизацией. Там, наверняка еще саврасками носится озверевший народ или же все куда хуже. Автобусы наполнились до люков и сейчас просвистят где-то поодаль, унося с собой человеческую память о том, что где-то в Южной Сибири стоял себе когда-то одиноко-одинокий поселок, в котором жизнь была не сахар, но его обитателям сей факт не насаждал, ибо они свято верили, что по-другому быть не может, потому что другой жизни сей народ знать не знал.

Но Василиса не слышала никаких автобусов. То место, где она, как казалось, совсем недавно пробегала – метров двести от нее. Теперь там сверкали десятки искр языков пламени. «Как же так?» – спрашивала она себя.

Ее не покидало ощущение, что это, как минимум, если не сон, то чья-та злая шутка. И этот злой шутник где-то поблизости сидит в кустах, потирая руки и пристально ее изучает. «Если это не шутка, то, может, спектакль или кино?» – подумала Черникова – и режиссер, забавы ради, под чутким присмотром, решил поместить ее в какой-нибудь надрывный драматический эпос, где принято лживо приукрашивать, стыдливо преуменьшать или же просто вольно или невольно скатываться в фарс.

Изрядно потрепав воображение, Василиса пришла к выводу о том, что самовнушение – не лучший способ для утешения и вновь обратила взор на Дениса.

Он не для демонстрации все еще лежал на земле и судорожно кашлял. Гнев девушки сошел на жалость. Она полезла в свой рюкзак, вытащила из него упаковку влажных салфеток и, присев, начала аккуратно вытирать ему лицо, пряча глаза от нерешительности, перейдя от холодного равнодушия к подобной фамильярности. Затем натянула на его лицо второй «Лепесток» и помогла подняться и перенести всю тяжесть тела на ноги.

– Чувство вины в глазах женщины – это прекрасно. – язвительно процедил Денис сквозь респиратор, не скрывая улыбки, дабы немного сбить градус накала в сложившейся ситуации. Василиса поступила по уму и не ведясь на банальщину, только томно выдохнула.