– Нет. Ты здраво раскрыл свою позицию, твой гнев обоснован. – Нил воззрился на него, как на умалишенного, и Кадет пояснил: – Анима для нас – это мягкость, уступчивость, потакание своим желаниям и жажда сохранять жизнь, даже если она не приносит пользы. Это то, что нужно искоренить. Без нее мир стал лучше.

– Да что ты говоришь.

– Но ты… Я не понимаю, как это происходит, но ты не такой, как маги, о которых я слышал. Ты не сдаешься, я это уважаю. Упорство в борьбе – это наше качество, не ваше. Мне так гораздо комфортнее, чем когда ты… – Кадет неопределенно махнул рукой, – проявляешь дружелюбие.

– Ясно. Отлично. Я веду себя, как вы. Это похвала, которую я мечтал услышать всю жизнь.

– Правда? – заинтересовался Кадет.

– Нет. Так, все. Сейчас ты постоишь спокойно. Погуляй, цветы понюхай. Не нависай надо мной.

Он первый раз в жизни произнес что-то как приказ, и Кадет, как ни странно, тут же послушал. Цветы он, конечно, нюхать не стал, но отошел и сел на песок.

Нил повернулся к озеру, щурясь от солнца. День был теплый, солнце приятно грело спину, и так хотелось окунуться в эту сияющую воду, но нет, не до того. На душе было как-то мутно. Он потер руки, думая, что ничего не получится: он запятнал себя. Сорвался. Пошел против правил своей магии.

Думать о Ястребах не просто как о злобных тварях было почему-то еще тяжелее. Как будто он увидел мир с другой стороны и больше не мог выбросить это из головы. Нил сжал зубы, чтобы не заплакать. Да что ж такое. Он ведь столько лет не злился и не грустил, а теперь… Нет уж, он не такой, как они. Он хороший. И освободит землю. И никогда, никогда не сдастся.

И спокойствие вдруг пришло – какое-то новое, более полное, он сам удивился, но оно не помешало ему, наоборот, – подтолкнуло. Нил нагнулся, зачерпнул воду обеими руками и приподнял.

В буквальном смысле. Приподнял воду. Движение как-то само пришло, он хотел посмотреть, что под ней, и анима, почувствовав желание, превратила его в действие гладко и легко.

Толща озерной воды у берега поднялась в воздух, выгнувшись аркой. Из воды посыпались рыбы, с громким шлепаньем попадали и забились о дно. Нил уставился на свои руки. Они уже не касались воды, но он все равно чувствовал вес, будто держит что-то невидимое.

Он посмотрел на оголившееся песчаное дно, затаив дыхание. Вот оно! Шагах в десяти от берега лежало что-то мокрое, жалкое и плоское и сияло бледным золотом. Нил сначала принял это за дохлую рыбину, потом за осенний лист чересчур правильной формы, потом сообразил – это что-то вроде бересты. Как она вообще могла сохраниться под водой?

– Возьми, – негромко сказал он. – У меня руки слегка заняты.

Нил говорил с Кадетом, но между его ногами вдруг прошмыгнул монструм. Оскальзываясь на смешно разъезжающихся лапах, он в пару секунд домчался до листа, осторожно взял его в пасть и потащил к берегу. Нил обомлел от ужаса. Он был уверен, что прикосновение Тени сейчас уничтожит золотой предмет, но ничего не случилось: лист продолжал бледно сиять в черной пасти, свободный край волочился по дну. Лист не расползся и не порвался – монструм прытко дотащил его до берега и положил на песок.

Но, видимо, страх для магии уж точно не полезен: Нил почувствовал, что невидимый вес в его растопыренных руках колыхнулся и соскользнул. Вода рухнула на свое место, подняв такой столб брызг, что накрыло и Нила, и волшебный лист, и монструма, который издал какой-то булькающий звук и растворился. Нил вскрикнул. Тень – не Тень, а все-таки живое существо. Он уже хотел шарить в воде, но монструм внезапно вылез сам: то, что Нил принял за тень у кромки воды, собралось обратно в собаку, отряхнулось и легло, положив голову на лапы.

– Рискованная была идея – посылать его за этой штукой, – пробормотал Нил.

У него кружилась голова, колени дрожали, хотелось упасть, но он передвинулся так, чтобы отгородить находку от Кадета. Тот, видимо, это понял и приподнял руки, показывая, что не нападает. Вид у него был обалдевший – Нил не знал, что кажется Ястребам мощной магией, а что не очень, но, очевидно, поднятие воды из озера произвело впечатление.

– Я его не посылал, он послушался твоего приказа, – недовольно сказал Кадет и быстро прибавил, как будто оправдывался: – Не знаю, с каких пор он слушает всех подряд. Если мой магический ранг повысится, его форму изменят. Надеюсь, тогда этот сбой пройдет.

Монструм заворчал – низкий, отрывистый скулеж, от которого Нил чуть не подскочил. Звук был точно такой, какой ожидаешь услышать от грустной собаки, а не от безмозглого сгустка тьмы.

– Ладно, что это? – Нил упал на песок, делая вид, что сел, чтобы получше рассмотреть находку, а не потому, что не держали ноги.

Ему пару раз удавалось бросить взгляд на берестяные списки, где Ястребы выцарапывали палочкой баллы за игру, и для него было загадкой, как они вообще разбираются в своих закорючках. Этот лист был похож на те, только гораздо тоньше, – Нил и не подозревал, что бересту можно расплющить до такого, почти бестелесного состояния. Левый край был неаккуратно оборван, и по нему было особенно заметно, что эта береста не толще куска ткани для рубашек.

Значки были не выцарапаны, а нанесены темной краской. Они покрывали лист с обеих сторон, и краска даже не размазалась. Нил осторожно поднял его за угол и повертел. С листа не текло – он был чуть влажный, словно полежал на воздухе осенним днем. Нил в жизни не поверил бы, что эта штука лежала на дне озера.

– Это называется бумага, – выдохнул Кадет. Подкрался он так тихо, что у Нила зубы стукнули, но никаких попыток вырвать лист из рук не последовало. – Ее делают на Востоке, но такой тонкой и искусно выполненной я никогда не видел.

– Разбери, – сказал Нил, неохотно протягивая лист. Ему самому эти значки вообще ни о чем не говорили. – Давай. Скажи на моем языке, о чем тут речь.

Он старался говорить твердо и уверенно, раз уж это на Ястребов так благотворно действует, но Кадет только покачал головой, сосредоточенно разглядывая бумагу.

– Это называется «прочитай», и я не могу этого сделать. Это не наш язык.

– Врешь.

– Не вру, – ответил Кадет, лихорадочно бегая взглядом по ровным рядам значков. – Согласись, было бы странно, если бы подсказку, где искать ваше место силы, написали на нашем языке. Проблема в другом. Я знаю несколько основных письменных языков, и это – ни один из них. Есть схожие элементы, но смысла никакого.

– Может, это наш язык?

Кадет негромко фыркнул:

– У вас нет письменного языка. Местные народы – это скорее группа племен, говорящих на разных наречиях. Вы кое-как понимаете друг друга на слух, и это все. – Он вздохнул. – Думаю, это шифр, составленный из различных знаков. Смысл от меня ускользает, но… – Он поднял голову, как будто что-то вспомнил. – Ты сказал, что любишь загадки. Вчера, когда оказал мне содействие с пророчеством.

– Любил в детстве. Про птиц, про животных, но не такие же! – промямлил Нил, кивая на подсказку.

Его пугало обилие значков, покрывавших лист. Даже каменный мужик, расколотый на части, выглядел понятнее.

– Вот мы друг другу и пригодимся, – торжественно объявил Кадет. – Я знаю несколько видов письменности, ты умеешь разгадывать загадки. Наши умения дополняют друг друга.

– Счастье-то какое, – хмуро сказал Нил и сел рядом, чтобы они могли смотреть в лист одновременно.

– Странно вот что, – сказал Кадет полчаса спустя, хотя, на взгляд Нила, странно тут было все. – Значки не размазались от воды, а значит, нанесены с помощью магии. Но она не наша, я бы почувствовал. А судя по тому, насколько безрезультатно твое общение с этим листом, и не ваша.

Тут было не поспорить – за полчаса Нил этот лист и понюхал, и лизнул, и говорил с ним, повторяя, что хочет узнать его тайны, и золотой пыльцой на него сыпал – ничего. Кадет в основном просто разглядывал, а вот Нил с этим завязал почти сразу – у него голова болела от такого количества мелких значков, совершенно неинтересных и похожих друг на друга, как листья на дереве. Он честно пытался увидеть в них смысл и последовательность, но видел только кучу потраченного кем-то времени: значки были прямо-таки пугающе аккуратными и выстраивались в слишком ровные ряды. В этой аккуратности было что-то ястребиное, что-то, от чего Нилу хотелось бы держаться подальше.