После метро он думал, что уже ничто не сможет удивить его. Но нет, вокзал превзошел все ожидания. Маленькая смерть – вот как Глеб описал бы свое путешествие. Может, Анна Каренина только потому и бросилась под поезд, что побывала на вокзале? Глеб никогда не считал себя ипохондриком и чистюлей, но теперь ему отчаянно хотелось погрузиться в хлорку с головой и на всякий случай еще насыпать вокруг себя круг пошире. И почему он забыл надеть крестик после сауны неделю назад? С ним сейчас было бы всяко безопаснее.

– Слушай, а нам не должны выплатить какую-то… Моральную компенсацию или вроде того? Как они вообще могут брать за это деньги? – Глеб протянул руку, чтобы ухватиться за Алину, но та посмотрела на него с таким ледяным отвращением, что он быстро передумал. Кто знает, на что способна девушка, которая не боится вокзального ада? Вот из таких людей и надо формировать отряды для горячих точек.

– С тебя, кстати, двести рублей за билеты. За свой счет я кататься не собираюсь. – Алина закинула ногу на ногу, явно наслаждаясь его беспомощностью. Возможно, брать в бизнес эту жестокую женщину было не такой уж хорошей идеей.

– Бизнес-план у меня простой. – Глеб старался не прерывать зрительного контакта с Алиной, чтобы на глаза снова не попалась какая-нибудь дрянь вроде бомжа на картонке или дворника с лицом каннибала. – Придумать какое-нибудь мощное название, найти клиентов, а там сарафанное радио, и все дела. Поверь, у меня по части вечеринок такая репутация, что от заказчиков отбоя не будет.

– Гениально!

Ну вот, может же мыслить здраво, когда захочет! А еще упиралась, отказывалась… Давно пора было оценить всю глубину его креатива!

– А то, – Глеб даже расслабился немного и хотел тоже закинуть ногу на ногу, но задел необъятную клетчатую сумку столь же необъятной дамы и получил щедрую порцию ругани пополам с проклятиями.

– Это был сарказм, босс. – Алина и бровью не повела, видимо, у них в «Викрам Фармасьютикалз» подобные выражения входили в офисный этикет. – Раз уж плана у тебя нет, в чем я ни грамма не сомневалась, давай я обрисую, как это будет.

– Ты только не забывай, кто тут генеральный, – мстительно напомнил Глеб.

– Я буду работать на тебя до тех пор, пока не смогу найти нормальную вакансию по специальности, – продолжала она безо всякого уважения. Почему-то со своим Пуджари она разговаривала совсем другим тоном! Надо быть с ней построже. – Каждая минута моего времени, потраченная на тебя, будет платной.

– Ты что, таксистка? – Глеб попытался разрядить обстановку, но с чувством юмора у Алины дела обстояли еще хуже, чем с уважением.

– Мои условия: никакого алкоголя, наркотиков и… – Железная леди запнулась. – Ну, ты понял.

– Не-а. Сделай одолжение, проясни, – наблюдать за ее смущением было так приятно, что ради этого зрелища Глеб навернул бы еще пару кругов по Киевскому вокзалу. – Может, мы этот пункт еще и в трудовой договор внесем…

– Не надо. Я про интим, – буркнула Алина едва слышно.

– Что-что? Прости, очень шумно, – Глеб склонился к ней поближе.

– Секса не будет! – Она выпалила это так резко и громко, что умудрилась взбудоражить добрую половину вагона.

Тетка с клетчатой сумкой в ужасе отодвинулась от Глеба и вжалась в сиденье, словно он покушался на ее девичью честь.

– Сочувствую, чувак, – лысый мужик с огромной, как фасолина, родинкой под глазом пихнул Глеба локтем и окатил спиртовым амбре. – Они сейчас все такие привередливые, принца им подавай. Дуры!

– Ты кого дурой назвал, алкаш?! – возмутилась тетка.

– Женщина, можно не орать над ухом? – подал голос седовласый старичок с потрепанной книгой.

– А ты молча читай! Очки он нацепил, умник, тоже мне!..

Перепалка набирала обороты столь стремительно, что Глеб уже успел представить собственные похороны и раздавленного горем отца. Интересно, что он ответит, когда мама бросит ему в лицо: «Все из-за тебя! Глебушку убили сумкой, потому что ты бросил его на произвол судьбы…» И ведь правда неизвестно, до чего дошла бы разгоряченная давкой публика, если бы вдруг вагон не накрыло нестройными гитарными аккордами.

– Счастливого пути, уважаемые пассажиры, – прогремело из сипящего динамика, и Глеб увидел в дверях одноногого солдата. Металла в его орденах было столько, что любой увешанный цепями рэпер обзавидовался бы.

Интересно, как он прошел через рамки на вокзале? Сам Рудаков минут пять вытряхивал из карманов мелочь, и из-за этого образовалась пробка до самых турникетов. А уж сколько времени ушло, чтобы открепить каждый начищенный значок, трудно было и вообразить. Или этот солдат сегодня устроил в метро коллапс, или просто взял кордон с боем и в доблестном сражении с охраной вокзала потерял правую ногу.

– Милые зеленые глаза-а-а, – заголосил армейский Паваротти, раздирая струны в клочья. – А в глазах жемчужиной слеза-а-а…

Народ мгновенно забыл о ссоре, и Глеб уже подумал было, что сейчас вся агрессия его попутчиков обрушится на завывалу с гитарой, но какое там! Глаза тетки подернулись дымкой умиления, мужик с родинкой-фасолиной кивнул с уважением, мол, ты да я – последние бойцы в этой стране. И даже книжный дед зачем-то снял очки. Вероятно, чтобы лучше слышать, ему надо было хуже видеть.

Если бы состояние Глеба описывал маститый писатель, он выдал бы нечто вроде: «Рудаков был обескуражен до глубины души». Сам же Глеб выразился бы на этот счет короче, но куда менее литературно.

– Они что, издеваются? – прошептал он Алине, наблюдая, как одноногий собирает в пакет щедрые подаяния. – Он же шарашил мимо нот!

– Главное – с душой, – вздохнула та. – У нас любят сирых и убогих. Вот ты бы, кстати, сорвал куш. – Она оттянула узел шарфика, как будто ей стало душно. – Еще не поздно сменить род бизнеса. И пакетик могу дать…

Но Глеб уже не обращал внимания на издевку в ее голосе. Остекленевшим взглядом он следил, как поблескивают фианиты на ее тонком колечке. И нет, он вовсе не опустился до того, чтобы затеять ограбление. Просто этот жест и эти отблески он уже видел…

Заржавевшие мозговые шестеренки ворочались со скрипом, показывая Глебу потертые кадры воспоминаний. Он будто смотрел немое кино на старом проекторе: вот Алина убегает от него по узкому коридору. Вокруг бесконечные стеллажи, мелькают яркие ценники, этикетки, указатели. Сущее испытание для эпилептика! Заворачивает за угол… Вон она! Щеки горят, глаза светятся, ноздри расширены… Набегалась. Но до чего хороша, а? Оттягивает воротник, чтобы охладиться, обмахивается, а колечко так и подмигивает. Наверняка она морзянкой передает: «Возьми меня, тигр!» Может, к черту эту люстру? Может, затащить искусительницу в отдел ковров и прямо там, на мягкой овечьей шкуре…

– Я нашла краскопульт. – Алина коварно улыбается. – Или ты все-таки испугался и передумал?

– Я?! – возмущается Глеб из прошлого. – Берем самый мощный! – вытягивает коробку с самого низа, на него обрушивается гора всякой всячины, и сквозь грохот доносится звонкий девичий смех.

– Эй, нам сейчас выходить! – Алина бесцеремонно прервала его путешествие во времени. – Тебя не укачало? Ты какой-то… Зеленоватый.

– Ты! – ошалело выдохнул Глеб. – Ты меня взяла на слабо!

– Что?! – Она моргнула. – Вообще-то это ты меня нанял! – Алина подождала, пока главный голос вооруженных сил соберет с публики по сто рублей искренней благодарности и уковыляет в следующий вагон, а потом встала. – Я в любом случае выхожу, а ты – как хочешь.

Глеб помедлил секунду – попытался сосчитать в уме, сколько прибыли приносят одни гастроли в электричке. Математика никогда не была его любимым предметом в школе, но даже скромных познаний Глебу хватило, чтобы прикинуть: месяца через два одноногий с легкостью сможет выкупить Олимпийский для сольного концерта.

Балансируя на грани зависти и недоумения, Глеб все же поспешил вслед за Алиной. Оставаться без нее в странной компашке любителей одноногости ему не улыбалось.

Но как только красномордая гусеница электрички уползла дальше на юго-запад, а стук колес стих, Глеб вернулся к допросу.