Лев шел темным коридором, только что вымытым и еще пахнущим грязной водой, мимо профиля санитарки, дремавшей при двери. Пробудившись от звука шагов, она вопросила:

– А это что за сверток?

И с важностью качнула головой в такт его словам:

– Из аптеки.

Палка для размешивания извести. Гипсовая нога. Ощущение того, что прогуливаешься среди манекенов. Зачем я здесь? Что мне надо?

Сторожа, сторожа своей плоти.

В окно, наполовину замазанное белым, блестит прощальный луч солнца, он следует поверх мешков с известью, потом по белым доскам пола и деликатно исчезает. Больница для умственно одаренных.

Снова звучат, все приближаясь, шаги. Веки лениво приподнимаются, и слабая улыбка санитарки вознаграждает приближение ночного сторожа.

Большой шаг и маленький шажок друг за другом.

Торжественно приготовленная улыбка упала. Нагромождением морщин наконец набрела на вопрос:

– Что? Что?

–Похитил наследника! —усмехнулся сторож.

Мимо стены, пропитанной известью, мимо белой шляпы и превращенных в известь предметов из дерева и ткани его улыбка – мальчик. Из гипсового вылупилась улыбка. Что! Что!

– О, кроткая корова! – Сторож поклонился, изображая почтения. Мальчик поклонился следом, но почтения в нем не было ни на грамм.

– Что? Что?

Луч подстерегает, когда из-под века выплыло недреманное око. Потом сонный зрачок смешивался со светом. Зрачок вздрагивал – один-ноль в пользу солнца, – вмятина мягко расправлялась.

– Вот и наш пришел, – вздыхала санитарка, ей пора домой.

Ночью в больнице начиналась другая жизнь. Даже люди в белых халатах больше походили на привидений. Столь же неожиданно появлялись они в коридоре и потом – исчезали.

– …Этот приятель твой, Сизиф, —говорил доцент Борисов, обращаясь к Льву, – сам со временем все больше становится похож на камень.

Вот внутреннее, что мнится во внешнем, – червеобразные или в форме ростка фигуры – в извивающихся ходах зародыша – серых, зеленых, синеватых лицах по недоразумению, лишь в немногих из них проглядывает мысль. Некрасивые случайные формы под номерами, формы, переросшие свои пределы и борющиеся с другими формами. Тела, лишенные физических усилий, и головы, словно колеса. Или вздыбленные волосы, блеск очков. По сальным от обеда щекам съезжает солнце. Вот детали, достойные запоминания.

Содержание? Видимость, одно только настроение.

–Может быть, твое пристрастие к этому человеку – некая форма избавления от установочных запретов? – спросил Борисов.

Лев вопросительно посмотрел на собеседника – толстого и неподвижного, вроде кактуса в окне.

– Там на входе сторожит старуха, – произнес Борисов, – потусторонняя старуха. А пульс у нее, между прочим, нормальный.

В изъеденном грязью окне появилась седая стриженая голова и сонно уставилась на них. Рука безостановочно нащупывала шпингалет, метя его в гнездо. Луч лежал на подоконнике, и она, наконец, подтолкнула его, выпихивая.

– Продолжай, пожалуйста, – проговорил Борисов. – Кажется, я понимаю, о чем речь. Еще немного, и я вспомню, где я это мог видеть.

Лев снова заговорил, доцент Борисов продолжал кивать в знак согласия, он курил, оплетая арканами дыма окно. От долгих затяжек пальцы его подрагивали.

– Никак не вспомню, – наконец промолвил он и оттого, что Лев внезапно раскашлялся, спросил: – Открыть окно?

Он взялся за оконную ручку и потянул на себя древнюю раму. В приоткрытую створу ворвался сильный ветер с песком и пылью. Сигарета погасла.

– Синее небо насилия, и мы, живущие предсказаниями погоды, – заметил Лев.

Предсказатели, палачи, слабоумные.

– Умные, – перебил его доцент Борисов. – Ума палата.

Сходят с ума, если еще не сошли.

– Я думаю, что мы не вправе относиться к этому как к слабоумию, – возразил ему Лев, – каждый из нас владеет точно такой же тайной.

Люди готовы горы свернуть, когда под угрозой оказываются их тайны.

– На поддержание этих тайн у них уходит слишком много сил, что чрезвычайно истощает организм, – рассуждал доцент Борисов.

–Что вряд ли важно, когда весь мир полон безумия, – снова не согласился Лев, – Все, кого посетила мысль, не в силах избежать страданий, которые она приносит.

– Сдается, что твои истинные чувства не проходят в твое сознание, – заметил Борисов. – Нет, я бы не стал говорить о страданиях, глядя на тебя. Разве ты плохо устроен? Сдается, ты только и делаешь, что бездельничаешь.

– Дело каждого состоит в том, чтобы развиваться, – проговорил Лев, – хотя бы такое развитие и происходило не вполне обычно. Поверь, это не приносит мне счастья.

– В чем же состоит развитие? – спросил Борисов, но ответа не получил.

Работа солнечного луча, высверливающего дверные петли, увенчалась успехом: дверь распахнулась и закачалась на солнечных нитях, являя прибытие Тенедевы.

– А природа подстегивает, – проговорил Борисов, – являя день за днем вечные картины.

К примеру, одна из таких предстала взору сейчас – медсестра шла прямо на них, устремленно правя белым. Молчедева – разом крахмал, шероховатые объемы раковин, что охлаждали и отрезвляли.

Милодева! Было б мило, если б было!

Глядя на нее, оба улыбнулись одновременно. Пробежавшая волна тени и свежести принесла им облегчение. Доцент Борисов облегченно завздыхал, будто ему не хватало воздуха, обозначая грудную клетку – она напоминала птичью, на которую накинули черное сукно.

– Все горит в мире – взор мой горит! – провозгласил он, увлекая за собой улыбку Светодевы, – вот она идет по солнечной стороне коридора – блестящая кожа лица, тень от рук ее, тень от лотка в руках ее – все она, но вот она прошла – и теперь там тень и нет никого.

– А, эта смугляночка? – спросил он у Льва. – На её бедре я бы охотно сварил себе кофе!

При этом не можешь не знать, что за дева, куда она направляется, что там с нею будет. Что-то будет с другими. Кто-нибудь заскулит в палате, всегда находится бедолага, который при одном виде белого халата ее начинает плакать.

Выразить воспринятое чувством можно и не прибегая к рацио ааа так ака аиа аа или аа художественное аа множество ааааааааааа иррациональных аа образов аа особенного аана в объекте аа тем больше аа чем разнообразнее аааа ааа ана конкретности ааа знак аамистический характер акомплекса ааааааааааа.

И кажется себе столь далек, что потерял себя из виду.

– У изголовья больного – плачущий ученик и опечаленный доктор, – произнес доцент Борисов. – Надеюсь, ты сочтешь нужным присутствовать.

– Но будет ли мне за это положен отпуск? – спросил Лев.

– Ах, кто бы из нас не подписался под этим вопросом? – покачал головой Борисов. – Нет, отпуска не будет. Распоряжение сверху.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.