Тем не менее конницы у нас было не много, около трех тысяч, и не она была нашей главной силой. А главная сила, основа армии – пехота, стояла в некотором отдалении, чуть дальше лагеря конницы. Именно эта стоянка и делала лагерь необъятным. Двенадцать тысяч бойцов, не считая прислуги. Пикинеры, алебардисты, мушкетеры и арбалетчики – честь и слава империи, все были здесь. Над рядами солдатских палаток возвышались шатры оберстов и гауптманов[6] с высокими флагштоками, на которых развевались значки подразделений и большие полковые штандарты. В центре лагеря на большой площади виднелись роскошные шатры военачальников. Там же под неусыпным караулом высились главные воинские святыни – знамена. Черный императорский двуглавый орел на золотом поле соседствовал с бургундским пламенеющим крестом Святого Андрея и испанскими львами и башнями в расчетверенном поле.
Каждый полк имел свой участок, причем немногочисленные испанцы располагались отдельно от ландскнехтов. И правильно, ведь азартные игры, будь то карты или кости, до которых были столь охочи наемники, легко могли спровоцировать ссору, а это – что искра для пороховой бочки. Сколько раз в прошлом солдаты устраивали из-за пустяка настоящие побоища! Специально для игр выгораживались площадки, где всегда дежурили караульные и куда нельзя было пронести даже маленький столовый нож.
Питание было организовано в полковых кантинах, где солдаты три раза в день получали винное и хлебное довольствие. Если казенный паек казался не слишком сытным – пожалуйста, рядом с лагерем всегда имелся рынок, где можно было разжиться любой снедью. Цены там, правда, были заоблачные.
Главное вооружение – пики и алебарды – помещались в стойках под навесами возле палаток. Там всегда прохаживались бдительные часовые. Не хватало еще, чтобы рота перед походом недосчиталась оружия! Воровство, надо сказать, считалось смертным грехом. Не было ничего более позорного, чем обокрасть своего брата по нелегкому солдатскому ремеслу. За это вполне могли отрубить руку или повесить. С другой стороны, кража у гражданского вообще не считалась чем-то зазорным. Ведь гражданский – трутень, трус и лентяй, которого честный солдат оберегает, проливая свою кровь. Вот такая немудреная мораль.
Ландскнехты старались приходить со своими доспехами, ведь за это полагалась прибавка к жалованью. Тем не менее неимущие новобранцы всегда могли получить казенный доспех в хозяйстве офицера-фельдцехмейстера. Тот их тщательно переписывал и вносил в реестр. Впоследствии, накопив денег, солдат мог выкупить свой панцирь. Надо ли говорить, что за порчу или не приведи господь утрату его полагался немаленький штраф. Тут же стояли походные кузницы, обеспечивавшие ремонт и правку любого снаряжения.
Пехотные полки, так же как и конные, имели свой плац. Ротмистры с помощью фельдфебелей и капралов занимались здесь вечным, как сама армия, делом – строевой подготовкой. Новобранцы, разбитые на десятки, учились держать равнение и маршировать ровной линией, выполняя разнообразные повороты. По команде капрала они брали пики наперевес, разом кололи на месте или на ходу, возвращали оружие, когда раздавалось Auff die Achsslen (“На плечо!”). Сработанные десятки собирались в сотни, и оказывалось, что все то же самое большим строем делать гораздо сложнее. Только что сотня ровно шла вперед, и вот при повороте строй превращался в толпу из ста человек, заставляя капралов изрыгать проклятья и древками алебард лупить по спинам и плечам нерадивых солдат. Когда строй роты казался вполне сработанным, собирался весь фанляйн[7] – во главе с гауптманом. А потом рокотали полковые барабаны, и на плац выходил весь полк – четыре тысячи человек или около того. Под звуки флейт начиналось слитное движение огромной квадратной колонны, от размеренного шага которой дрожала земля. Тысячи башмаков как один вбивали сваи шагов в усталый истоптанный грунт, и каждому шагу вторила барабанная дробь. Несколько секунд – и вся масса, не теряя равнения, разворачивалась фронтом в ту или иную сторону и продолжала идти. Опытный оберст заводил строй на препятствие, будь то кустарник или группа деревьев, и тогда солдаты быстро обтекали его, снова сбиваясь вместе и равняя ряды. Густой лес пик и алебард опускался в сторону врага и поднимался обратно, послушный единой воле, которой, казалось, обладало это тысячеглавое существо. Точно в центре несли полковое знамя. Там же располагался оберст с адъютантами и полковой оркестр. Их охраняли сорок-пятьдесят трабантов – самых искусных воинов с двуручными мечами или секирами.
С обеих сторон баталии шли стрелки, составлявшие приблизительно четвертую часть полка, то есть около тысячи человек. Повинуясь специальной команде, они выбегали вперед, разворачиваясь цепью перед строем, готовые обрушить шквал свинца, или отступали в тыл баталии, освобождая место для рукопашной схватки. Все они носили каски под шляпами, а на поясах неизменно красовались мечи и кинжалы. Так что в драке они не были легкой добычей. Да и приклады тяжелых мушкетов и аркебуз были грозным оружием в умелых руках…»
«Сим постановляю: передать благодарность наблюдателю Э. А. за содержательный отчет. Впредь напомнить, что отчет является информационным документом, литературные излишества и эмоциональные отступления в котором излишни. Реализовывать более серьезный подход к делу и напомнить, что гиперсвязь – дорогое, ответственное мероприятие, не предназначенное для баловства.
Старший куратор…»
Один бог знает, сколько мне пришлось провести в лагере ландскнехтов за годы военной службы. А тогда, когда я увидел его впервые, мною овладели смешанные чувства. Несомненно красивое, я бы даже сказал, грандиозное зрелище человеческого муравейника, исполненное скрытого смысла и суровой эстетики. А вот становиться частью этого механизма… Не так, не так я представлял начало своей миссии.
Ведь эта мощь собрана для удара, а значит, где-то собирается другая сила. Всякое действие рождает противодействие. Это всем известно. Значит, рано или поздно, а скорее рано, произойдет столкновение, и я окажусь в самом его центре. Нехитрые умозаключения показывали, что шанс бесславно откинуть копыта, окочуриться, пасть на поле брани, завернуть ласты, словом, героически подохнуть, был очень и очень высок. Это с одной стороны.
С другой – лучшего места для исполнения моей работы придумать было нельзя, да и для «легализации» в здешнем обществе перспективы открывались самые широкие. Вывод напрашивался простой: остаться в армии, завоевать авторитет, для чего у меня были все необходимые данные. И не подвернуться попутно под какую-нибудь особо смертоносную каркалыгу, которыми, как я понял, богаты были местные военные.
https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/04_1_Triumfalnoe_shestvie.png
https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/04_2_Triumfalnoe_shestvie.png
https://storage.piter.com/upload/new_folder/978544611951/04_3_Triumfalnoe_shestvie.png
Триумфальное шествие. Ханс Бургкмайер старший, 1516–1518 гг.
Путь от памятной корчмы «Герб Эрбаха» занял пять дней. Поднял нас Конрад ни свет ни заря и погнал скорым маршем на север, в направлении Мюнхена. Все ландскнехты, видимо, были небедными людьми, так как поголовно ехали на лошадях, увешанных вьюками с доспехами, оружием и личными вещами. Это был костяк Конрадова отряда, который он спешно собирал перед походом.
