– Ну, чем могу помочь? – спросил меня голос с отчётливым бостонским акцентом.
Оказавшись лицом к лицу с живой легендой, я оробел. Взбудораженный, я протараторил своё имя, место рождения (Британская Колумбия), сообщил, что кое-какие деньги от работы в лесничестве у меня остались, и что хочу отправиться на Амазонку для сбора растений. Про Амазонку я в ту пору знал совсем немного, а про растения и того меньше. Боялся, что начнут меня экзаменовать. Но вместо этого, неспешно окинув взглядом помещение, профессор присмотрелся ко мне сквозь старомодные окуляры очков, поверх стола, заваленного образцами растительности, и просто, без затей поинтересовался:
– Значит, на Амазонку за растениями. И когда бы вы хотели туда отправиться?
Две недели спустя состоялась финальная встреча, в ходе которой профессор Шултс вынул несколько карт и наметил возможные маршруты. Помимо этого, он дал всего лишь два совета. В покупке прочных сапог нет нужды, говорил он, поскольку тамошние змеи обычно впиваются в шею, а вот пробковый шлем – вещь незаменимая. Потом профессор от всего сердца понадеялся, что я не вернусь с Амазонки, не отведав аяхуаски, вина, вызывающего видения, одного из мощнейших растительных галлюциногенов. В общем, я вышел из кабинета профессора с чувством, что очень многое теперь зависит от меня самого. Через две недели я отправился из Кембриджа в Колумбию, без пробкового шлема, но с двумя рекомендательными письмами в медельинский Ботанический Сад, и запасом денег, которых хватило бы на год, если их тратить с умом. На тот момент у меня не было ни планов, ни представления о том, как повлияет на мою дальнейшую жизнь та сумасбродная выходка в кафе на Гарвард Сквер.
Три месяца спустя я сидел в убогой забегаловке на севере Колумбии, лицом к лицу с большим оригиналом, географом, старым товарищем профессора Шултса. Неделей раньше он предложил мне прогуляться по болотам в северо-западном уголке этой страны в обществе английского журналиста-аристократа. Англичанина звали Себастьян Сноу[10]. Он уже побывал на Огненной Земле – в нижней точке континента, и собирался посетить Аляску. Местность, куда зазывал географ, это Дарьенский разрыв[11] – 250 миль бездорожья в дождевом лесу, отделяющем Колумбию от Панамы. Два года назад целый взвод британской армии, ведомый школьным приятелем Себастиана, несмотря на то что у них была связь по рации, не избежал потерь, причём два человека погибло, о чём не сообщила печать. И вот теперь неугомонный журналист хочет показать, что маленький взвод людей, не отягощённый амуницией, может сделать то, чего не смогли его военные соотечественники – пересечь Разрыв благополучно.
К несчастью, сезон дождей был в разгаре – самое неподходящее время для таких экспедиций. Я уже имел кое-какой опыт пребывания в лесу под дождём, Сноу же, узнав, что я британский подданный, решил, что я готов сопровождать его куда угодно из солидарности. По его указанию, географ предложил мне должность гида и переводчика. Предложение показалось мне странным, если учесть, что в районе Дарьенского разрыва я не бывал ни разу. Тем не менее я согласился, не размышляя о назначении вплоть до вечера перед днём, когда мы отправлялись в путь. Тогда пожилая крестьянка изрекла, что меня ждёт, хотя я не особо просил. Она подошла ко мне там, где дорога упирается прямо в лес, и похвалила мои светлые волосы, золотистую кожу и глаза цвета морской волны. Не успел я поблагодарить за комплимент, как она добавила, что всё это пожелтеет, пока мы доберёмся до Панамы. Ситуация усугубилась ещё и тем, что географ, знакомый с территорией намного лучше меня, загадочно пропал в ту же ночь.
Самыми тяжкими стали самые первые дни, когда нам пришлось пройти обширные топи к востоку от реки Атрато. Разливаясь, она вынуждала нас преодолевать километры пути, шагая по грудь в воде. Однако по ту сторону Атрато стало полегче, и мы без труда продвигались от одного поселения индейцев чоко или куна[12] к другому, на ходу добывая провизию и вербуя новых проводников. Серьёзные проблемы начались, когда мы попали в Явизу – жалкий городишко, маскируемый под «столицу» провинции Дарьен, на деле будучи отстойником для всевозможных человеческих отбросов из сопредельных стран.
В те дни панамская жандармерия получила чёткую инструкцию вести себя с иностранцами построже, а мы как раз оказались единственными гринго, застрявшими в этой приграничной дыре. Нас там ждали. На пропускном пункте в двух днях пути до западной части кордона заплывший жиром жандарм конфисковал наш единственный компас. Теперь нас обвиняли в контрабанде марихуаны. При всей абсурдности, это был повод арестовать наше снаряжение. Себастьян превзошёл сам себя, силясь доказать, что если кто-то орёт благим матом по-английски, то туземцы его непременно поймут. Однако им не понравился его спектакль. Дела наши и так были плохи, но они стали хуже некуда, когда сержант, исследуя наш арсенал, наткнулся на сбережения моего компаньона.
Настроение коменданта изменилось вмиг. Он предложил нам осмотреть столичные достопримечательности, а вечерком снова с ним поговорить. Он улыбался нам во весь рот. Улыбка была широкой, как петля лассо.
Отшагав две недели, мы рассчитывали на несколько дней отдыха в Явизе, но наши планы изменились тотчас же после полученного предостережения. Покинув караулку, я доплыл на вёслах до пункта австралийской миссии, в надежде одолжить компас и планы местности, поскольку дальше лес был необитаемым. Один из миссионеров, встретив меня на причале, вёл себя как старый знакомый. Затем с серьёзным видом он сообщил, что по сведениям одного индейца, комендант замышляет перехватить нас в лесу и прикончить из-за денег. Миссионер этот, имея опыт жизни в здешних местах, настаивал на нашем скорейшем отъезде. Воротясь на гауптвахту, я незаметно изъял несколько предметов первой необходимости, уведомив коменданта о решении провести несколько дней в миссии, прежде чем продолжить путь вверх по реке.
Вместо этого, вооружившись двумя винтовками, заимствованными у австралийцев, мы покинули городишко до рассвета, в компании трёх проводников из племени куна.
И сразу же возникли проблемы. На случай погони индейцы повели нас окольным путём по каменистому дну реки. Себастьян споткнулся и сильно подвернул ногу. В тот первый ночлег мы узнали, каково это – спать на земле, когда сезон дождей в разгаре. Тщетно пытаясь согреться, я и трое индейцев жались друг к другу, поочерёдно занимая место в середине. Никто не спал. Под конец второго дня я начал подозревать, что эти жители прибрежных районов скверно знакомы с лесной чащей, а на третьи сутки я убедился, что они в ней совсем не ориентируются.
Нашим конечным пунктом был строительный лагерь в Санта-Фе, восточный конец отводной полосы Панамериканского шоссе в те годы. От силы двухдневный переход занял целую неделю.
Когда ты заблудился, важно не то, на сколько дней, а то, что никогда неясно, доколе. Это и гложет тебя ежесекундно. Мы добывали пищу с помощью ружей, но её постоянно не хватало, а утренние и вечерние ливни лишали нас отдыха. И всё-таки мы ежедневно проводили много часов на ногах, а в сезон дождей лес – жуткое место для тех, кому нечем защититься от природы. Травма Себастьяна не заживала, и как он ни держался, мы всё равно отставали из-за него. Зной и пёстрая натура вокруг, казалось, слились воедино, изысканно-красивые существа несли заразу, и даже тенистая зелень всевозможных обличий и вида таила в себе угрозу жизни. Бессонными и сырыми вечерами, сидя в слякоти под проливным дождём, я стал ощущать себя кубиком сахара, который вот-вот растворится.
Самый неприятный случай произошёл утром седьмого дня. Час назад покинув место, где ночевали прошлой ночью, мы столкнулись с первой живой душой с тех пор, как вышли из Явизы. Это был тихо помешанный лесоруб-одиночка, занятый устройством сада на расчищенном от зарослей участке. Когда мы спросили его, как добраться до Санта-Фе, он, не в силах сдержать смех, указал пальцем на едва различимую тропинку. Если идти в темпе, пояснил он нам, и повезёт, можем попасть туда через две недели. Его слова прозвучали настолько гнетуще, что мы не хотели верить своим ушам. Вымотанные морально и физически, с запасом патронов от силы на два-три дня… Но, не имея иного выбора, мы продолжили путь. Впереди шёл я с ружьём, потом Себастьян, а за ним трое индейцев. Мы шагали бодро до тех пор, пока лесная чаща не обступила нас вплотную. Дальше мы шли как во сне. Ничего не хотелось, и решимость нас покинула.
