Когда я пришел домой, Анна вновь разоралась. Лицо ее было красным, прическа растрепанной, а от волос пахло сигаретами, хотя я знал, что она не курит. Причиной недовольства было то, что я не позвонил и не написал ей перед тем, как поехать домой – мол, она не знала, когда начать готовить ужин.

– Но ты же сказала, что не будешь больше для меня готовить, – злопамятно парировал я. Зря.

– Идиот! Думаешь, я могла позволить тебе ходить по кафе и жрать тот мусор, который ты обычно заказываешь?

– Об этом можешь не волноваться. Карточку-то мою ты заблокировала, – эти крики стали для меня в некоторой степени привычным шумовым фоном и уже не выводили из себя, но вот ее слова могли кого угодно выбить из равновесия.

– Да, заблокировала. И правильно сделала! Ты же не можешь себя контролировать, жрешь при любой возможности! Если бы у тебя на работе вместо кресла был унитаз, ты бы и вовсе не вставал с места.

– Знаешь, кажется, ты переходишь границы, – я немного повысил голос.

– Твои бока уже перешли все границы! Плевать, – она бросила быстрый взгляд на свой телефон в руке и направилась в другую комнату, фыркнув на ходу, – Не забудь посдтричь ногти.

С недоумением я воззрился на пальцы ног – я же стриг ногти перед выходом на работу! Из дырок в носках торчали желтые, заостренные пластины. Точно такие же оказались и на руках.

– Милая! – окликнул я жену, – А ты не помнишь, как я вчера вернулся домой?

Анна резко остановилась, повернулась, растерянно посмотрела на меня, словно вопрос застал ее врасплох, после чего бросила сварливо:

– Знаешь, спустись-ка уже со своих облаков в реальный мир. Я не помню, как ты вчера пришел домой, и мне, честно говоря, плевать! Просто мóй в следующий раз ноги, прежде чем идти в постель!

– Подожди-ка, как это не помнишь? А где ты была сама?

– Дома, придурок! – взъярилась она, – Я была дома! Знаешь, что? Иди ты в задницу! Подумай лучше вот о чем – я решила быть чайлдфри исключительно из-за тебя, не хочу, чтобы из-за твоих гнилых генов мой ребенок был таким же рассеянным, тупым, жирным уродом!

Остаток вечера я просидел один в комнате. Лазил в интернете, смотрел телевизор в наушниках, чтобы не мешать жене, ушедшей в спальню. Почитал немного про черемшу. Оказывается, у той было немало полезных свойств. Во-первых, огромное количество витаминов, чем регулярно пользуются медведи, восстанавливая организм после зимней спячки. Во-вторых, черемша обеззараживала пищу и придавала подпорченному мясу более приятный вкус и запах. Кстати, о запахах. Странным образом, я очень хорошо чувствовал, чем пахнет каждый предмет, окружающий меня. Суховатой пылью – книги на полке, средством от моли – одежда в шкафу, кислым пóтом – мои собственные подмышки, стиральным порошком – плед на диване. От обилия новой информации голова кружилась, и я еле держал равновесие. Надо было идти в постель.

Анна давно уже спала. Я тихонько разделся, чтобы ее не будить и юркнул под одеяло. Сон не шел. В комнате было слишком светло. Я встал, закрыл занавески, опустил жалюзи, но все еще мог разглядеть каждый волосок на голове жены. А под затылком чуть ниже торчала из-под одеяла худая бледная шея. Взглянув на нее, я почти почувствовал, как под тонкой кожей пульсирует яремная вена. Неожиданно я заметил, что скалюсь, как животное. Хотелось впиться зубами в эту беззащитную шею, вгрызться в позвонки, высасывая костный мозг, как из суповой косточки. Прогнав дурные мысли, я отвернулся к стене. Уже засыпая, я услышал из другой комнаты хлопок подвального люка.

Мне снилось, что Монт пришла ко мне из того самого люка и провела подземными тропами в пещеру. На этот раз я видел все без фонарика, и зрелище, представшее моим глазам, было одновременно грустным и прекрасным. Подземные создания – печальные, болезненные. Истощенные и покалеченные, они неуклюже перебирали отростками, приближаясь ко мне, проводили атрофированными пальцами по моему лицу, прижимались к ногам. Тощие, сгорбленные женщины, покрытые кто чешуей, кто шипами, как у дикобраза, они все смотрели на меня со смесью скорби и надежды. В ушах приятно журчал ручеек слов Монт:

– Много лет назад, мы не вышли за вашими предками из пещер, а отправились вглубь. Нас мало, и с каждым столетием все меньше. Мы не живем долго, но наши роженицы уже ни на что не способны…

Она указала на стену, где в нишах, подобно диковинным урнам, стояли прислоненные к стене узкие иссушенные тела, лишенные конечностей. Почти мумии, но я видел, как вздымаются торчащие ребра, как дергаются запавшие, выгнившие носы.

– В земных недрах наши предки нашли Их. Боги научили выживать в пещерах, искать пропитание, ходить под землю… Мы будем жить, пока носим богов внутри себя.

Мы все спускались, и вот уже показалась циклопическая безликая статуя. Теперь я мог видеть, что стены вокруг испещрены следами когтей, как и валун под кладбищенским ангелом. В их расположении виделась система. Не в силах прочесть ее, я осознавал, что царапины рассказывают историю. Непроизносимую ни на одном на человеческом языке летопись подземного народа.

– Мы еще не знали, что закрытые общины обречены на вырождение. Кровосмесительные союзы оставили следы, – Монт кивнула на вросшего в стену несчастного, с грустно-дебильными глазками. – Немногие сегодня способны добывать еду, и, тем более, выходить на поверхность. Нам нужен новый альфа. Нужна новая кровь. Ты, Бенджамин – наша надежда…

Она говорила и говорила, но я уже не слушал. Беспрестанно шевелящиеся жгутики тянулись к моему лицу, а невыразимого цвета глаза бога проваливались сами в себя, словно бесконечно глубокие колодцы, в которые стремительно падало мое сознание…

– Просыпайся! Вставай, говнюк! Какого, мать твою, хера происходит? Ты это мне назло, да?

Постель в ногах была снова испачкана какими-то черными разводами. Взглянув на ноги, я установил их источник и ретировался в ванную, подальше от криков Анны. Попытки подстричь ногти ни к чему не привели. Щипчики не налезали на эти чудовищные роговые пластины, а ножницы просто сломались. Теперь мои ноги больше походили на кротовьи лапы, чем на человеческие конечности. Долго находиться в ванной было неприятно – запахи бытовых средств и мыла душили меня, казалось, я слепну из-за обилия химических соединений, витающих в воздухе. К тому же, я был ужасно голоден.

На этот раз не повезло соседской кошке. А нечего! Нечего выпускать домашнее животное на улицу, нечего было кормить меня травой, нечего было мне перекрывать кредитки. Оказывается, мои новые ногти отлично подходят для разделки мяса. Я без труда отделял жилы, конечности и волокна от тельца, стараясь не жадничать. Как только я почувствовал, что немного насытился, я сложил останки под балконом дома и прижал сверху тяжелой кипой рекламных газет – это на потом.

Сосредоточиться на работе не получалось. Цифры не задерживались в голове, названия организаций путались, все мысли занимала Монт. Стоило церкви прозвонить двенадцать, обозначая перерыв, как я, обогнав всех своих коллег, вырвался на улицу и побежал к кладбищу. Мы должны встретиться. Она должна быть там. Я чувствую это.

Но нет. Ни девушки, ни ее спутников, лишь запах черемши и ангел. Зато из мусорки тянуло чем-то сладковато-прогорклым. Запустив руку внутрь, я вытянул изрядно подгнившую половинку охлажденной курицы. Когда-то розовое, теперь мясо превратилось в склизкую серую мерзость, и слюни текли по моему подбородку от того, насколько это было аппетитно. Я никогда не задумывался, что гной по вкусу похож на соус бешамель, а мухи, садящиеся на еду вовсе не мешают, а даже дополняют блюдо.

После обеда сидеть за столом на работе стало совершенно невыносимо. Казалось, удобные туфли заменил испанский сапожок. Пальцы гнулись, упираясь ногтями в стельку, стопа была болезненно сжата со всех сторон. Не без труда я стащил чёртовы пыточные инструменты с ног и остаток дня просидел босиком.