– Хорошо бы еще к ляхам верного человечка послать.

– Это зачем же?

– Может, получится возмутить тамошних магнатов против султана? Глядишь, нам полегче будет!

– Это вряд ли, – покачал я головой. – Дураков с гонором там хватает, однако же не все таковы. Полагаю, король Сигизмунд рад без меры, что воевать с турками не придется. Опять же ему на руку, что султан на нас пошел…

– Не на нас, а на казаков, – с хитрой улыбкой заметил боярин. – Тех самых, что сначала Самозванцу служили, а потом Владиславу.

– Ну не знаю. Попробовать, конечно, стоит, но вряд ли что выгорит. Хотя, может, запорожцев удастся на крымцев натравить? Подумайте, кого можно с поминками к старшине подослать?

– Как прикажешь, государь.

– Ну, тогда не задерживаю. Хотя… Корнилий, останься, есть небольшое дельце.

Все присутствующие тут же встали и, чинно поклонившись, отправились на выход, оставив меня с телохранителем наедине. И только Романов зачем-то замешкался.

– Что-то еще? – вопросительно посмотрел я на боярина, ничего не делавшего просто так.

– Да, государь, – утвердительно кивнул тот.

– Тогда говори, у меня от Михальского секретов нет.

– Как прикажешь, тем более что это касается и его.

– Вот как?

– Прости, Иван Федорович, но утаить от тебя сие не могу. Сам ведаешь, черный люд наш темен и к суевериям склонен, а потому любую дурость повторять готов.

– Что-то ты, Иван Никитич, издалека начал. Говори как есть!

– Толкуют в народе, – собравшись с духом, продолжил Романов, – что матушка Катерина не просто так померла.

– В смысле? – озадачился я. – Бояре, что ли, отравили?

– Кабы б, – скорбно вздохнул глава Земского приказа. – Сказывают, что Господь тебя наказал за то, что ты, сказавшись, что едешь на богомолье, сам в Неметчину отправился на княжеский съезд.

– Что за на хрен!

– Ходят такие слухи, – мрачно подтвердил Михальский.

– И ты молчал?!

– Не успел…

– Всегда вы так.

– Не кори своих верных слуг, государь, – заступился боярин. – Не все до наших ушей доходит сразу.

– Ладно, на каждый роток не накинешь платок. Однако самым крикливым языки все же укоротить! И хорошо бы найти тех, кто эти сплетни распространяет…

– А то ты не знаешь кто? – криво усмехнулся Романов.

– Ты на что это намекаешь?

– Иван Никитич прав, – буркнул Корнилий. – В окружении патриарха немало злонамеренных людей.

– Ладно, разберемся, – скрипнул я зубами.

– И вот еще что… – Боярин помялся. – Не посылай покуда за Вельяминовым. Пусть хоть год пройдет с кончины государыни.

Что в прошлом однозначно плохо, так это отсутствие привычных развлечений. Нет не то что телевидения или интернета, но даже газет. Нет, «Московские Куранты» у нас, конечно, выходят. Примерно раз в месяц. К тому же я заранее знаю, что там написано, по той простой причине, что лично утверждаю все, что там появится. Иноземную прессу тоже доставляют, но еще реже.

Театра не то чтобы совсем нет. В Кремле регулярно ставят различные мистерии[9], рассказывающие о житии и смерти святых великомучеников. Очень интересно, особенно когда ничего другого не наблюдается!

Можно еще устроить пир и пригласить скоморохов, которые будут скакать и прыгать, отпуская при этом матерные шутки, от которых даже рейтары краснеют. Правда, потом духовник с патриархом мне по очереди на мозги капают, мол, грех это, но куда деваться?

В общем, единственным доступным развлечением, не подпадающим под санкции церкви и при этом не совсем скучным, являются настольные игры. В особенности шахматы. В прошлой жизни я играл, но, что называется, без фанатизма, а тут отчего-то пристрастился.

На Руси, кстати, двигать фигуры по клетчатой доске любят издавна. Говорят, еще Иван IV, прозванный за жестокость Васильевичем, очень уважал эту игру. Вероятно, с той самой поры выигрывать у царя считается не то чтобы неприличным, а немножечко опасным. В общем, когда я пятерым боярам подряд поставил детский мат, стало понятно, что нужен партнер.

Неожиданно им стал мой бывший секретарь, а ныне преподаватель в царской школе при Славяно-греко-латинской академии Первушка Анциферов. Первая наша игра произошла довольно случайно, а теперь дьяк по вечерам с шахматной доской и мешком с фигурами приходит в Кремль. Служба у него такая! Игрок он, по всей видимости, не очень хороший, раз даже я справляюсь, но по местным меркам безбашенный. Выигрывать у царя, пусть даже и не все партии подряд, кроме него никто покуда не решался. Ну что ты будешь делать, никогда не было, и вот опять!

– Мат тебе, государь! – победно улыбнулся Первак.

– Кстати, как мои оболтусы? – поинтересовался я, положив короля на бок.

Оболтусы – это царевич Дмитрий и участник всех его детских проказ Петер. Обычно они стараются смыться из-под зоркого глаза приглядывающих за ними дядек и нянек, чтобы что-нибудь натворить. Но теперь холодно, и молодые люди чинно сидят рядом с нами на лавке, с азартом наблюдая за нашим поединком.

– Усердно постигают науки, – постным голосом докладывает их наставник в русской грамоте и письме, снова расставляя фигуры.

– Неужто совсем не озоруют?

– Бывает, – дипломатично отвечает Анциферов.

– А подробнее? – прищурился я, заметив, как напрягся Петька.

– Да так сразу и не упомнишь, – задумывается дьяк. – Разве что кто-то из них на поварне кошку поймал да привязал ей к хвосту ложку деревянную. Она, значит, бежит, а ложка тарахтит. Животина, понятное дело, пугается и шибче… так урок и сорвали!

– Это не мы, мой кайзер! – делает честные глаза Петер.

– Мы не знаем, кто это, – менее уверенным голосом добавляет царевич.

– И когда это случилось?

– Так сегодня.

– И ты сразу вспомнить не мог, – хмыкнул я, переставляя фигуру. – А почем знаешь, что они?

– Так ведь не признался никто и доносить не стал, – пожал плечами Первак.

– И что с того?

– Если бы кто другой, – принялся объяснять дьяк, – обязательно нашелся б наушник[10]. А на царевича клепать дураков нету!

– Логично, – хмыкнул я, оборачиваясь к пацанам. – Что скажете, лиходеи?

– Это не мы, – стоял на своем Петька.

– Уверен?

– Вот вам крест, мой кайзер!

Сочетание посконно православного «креста» с немецким титулованием в устах ушлого мальчугана звучало забавно. Мой отпрыск хотя и выглядел не столь нахально, но сдаваться и каяться тоже не собирался.

– Зачем вы это сделали? – печально спросил я у Дмитрия.

– Простите, отец, – неожиданно всхлипнул тот.

– Что случилось, мой мальчик?

Принц какое-то время крепился, но надолго его не хватило, и его маленькие плечи затряслись от рыданий. Петька обхватил своего высокородного приятеля руками, как будто хотел заслонить собой от чего-то ужасного, после чего, обернувшись ко мне, почти выкрикнул:

– Его королевское высочество очень устал и не мог больше учиться. Не наказывайте его, пожалуйста! Это я один во всем виноват…

– Ты скучаешь по маме? – печально спросил я сына, положив руку ему на голову.

Тот не смог ничего сказать в ответ и только судорожно кивнул. Вся его фигура выражала такое неподдельное горе, что мне стало непереносимо стыдно, что я так легко смирился с потерей, что не находил времени побыть с семьей, пока Катарина была жива. Что моими детьми занимаются чужие люди, а сам я вечно погружен в какие-то заботы и не вижу, как они страдают. Черт бы подрал твое каменное сердце, Иван Мекленбургский!

– Мне тоже ее не хватает, малыш. Знаешь, если тебе так трудно, можешь не ходить пока в школу.

– Нет, – всхлипнул он, вытирая нос рукавом. – Матушке бы это не понравилось.

– Вот это мужской разговор! Ладно, уже поздно. Отправляйтесь спать.

– Благословите, отец! – наклонил голову Дмитрий.

– Благословите, ваше величество! – привычной скороговоркой поддержал его Петер и встал рядом.