Язык подвёл меня, и ответить на вопрос Эрандура не получилось. Я прерывисто выдохнула, проглотив рыдания. Удержала в груди рвущийся наружу шквал.

– Где Белранд? – повышая тон, повторил жрец. – И не лги мне! Не смей больше мне лгать!

Я подняла полные слёз глаза, увидев лишь расплывающееся в холодной пелене серое лицо друга, и пролепетала:

– Он… мертв… Я зарезала его… У святилища…

Эрандур развернулся и молча пошел прочь, оставив меня на склоне держаться за распухающую от удара щеку. Он дал мне несколько мгновений на то, чтобы осознать, что из-за своих необдуманных действий, лжи и предательства, которое оправдывалось спасением ближнего, я действительно рискую потерять всё, что мне дорого. Начиная с друга, заканчивая женой, которой явно не понравятся новости о моей измене с каким-то наёмником. Пусть он даже и мертв. Если Мьол узнает, это станет концом.

Сорвавшись с места, я помчалась за Эрандуром, глотая слёзы. Все мои прежние жизненные цели свелись только к его удаляющейся по дороге фигуре. Только шел данмер почему-то не к городу, а в сторону границы с Морровиндом.

– Стой… – прохрипела я ему вслед. – Подожди, пожалуйста…

Он не остановился и даже не обернулся на меня. Впереди, слева от тракта я увидела полуразрушенный дом, над которым змеился черный дымок горящего очага. Поняв, что друг намеревается и дальше меня игнорировать, решила продолжать говорить:

– Ты же не расскажешь об этом Мьол?

И снова молчание. Раздавался только звук шагов в тяжелых сапогах и глубокое дыхание.

– Эрандур, – я попыталась схватить его за руку, но он вырвал свою ладонь из моей, едва почувствовав слабое прикосновение. После чего, конечно же, продолжил молчать и целенаправленно идти к дому.

– Эрандур, послушай, – с каждой секундой говорить было всё сложнее. Мне и раньше-то непросто было с ним общаться, а теперь, когда он наглухо закрылся от меня, это стало невыносимой пыткой. Некстати припомнился давний факт его служения Вермине. Эрандур прекрасно знал, как свести меня с ума в самом плохом смысле.

– Я всё равно не отстану, – твердо заявила я, и также молча последовала за ним.

Данмер свернул к дому, а моего молчания не хватило даже на минуту. Внутри все кипело, рвалось наружу и требовало, чтобы я немедленно высказалась.

– Я же сделала это ради тебя! – выкрикнула ему на ухо, но жрец лишь покосился на меня и вошёл в дом, где сразу уселся перед очагом и подкинул в костер парочку дров.

Оставшись стоять перед ним как статуя, я чувствовала, что самообладание начинает меня подводить. Мне было жизненно необходимо, чтобы друг сказал хоть слово. Пусть пошлёт меня в Обливион, обматерит, скажет, что я была не права. Согласилась бы даже подставить вторую щёку, только бы разрушить эту гнетущую, душащую тишину, в которой данмер оставил меня наедине с собственной совестью.

– Ты злишься? – спросила, уже не надеясь на ответ, и снова угадала.

Эрандур молчал, смотрел в огонь и на моё присутствие никак не реагировал.

– Ты ждёшь извинений? – напирала я. – Так вот они. Прости меня. Или не прощай, но скажи об этом! Я не могу выносить твоё молчание!

Данмер соизволил повернуть голову, окинуть меня жалостливым взглядом и снова со вздохом отвернуться к очагу.

Я заметалась по дому, заламывая руки. Можно было уйти отсюда в Виндхельм! Этого Эрандур бы мне точно не позволил! Он не отпустит меня и пойдет за мной.

– Ладно, сиди тут, раз не хочешь разговаривать, – высказала с необычайно гордым видом, поставив ногу на обломки деревянной полки. – Я пойду в Виндхельм и переночую в таверне. А ты как знаешь!

Эрандур даже не шелохнулся после моего признания, а я продолжила попытки состроить хорошую мину при плохой игре и широким шагом покинула дом, крикнув напоследок:

– Я ушла!

Похоже, эта новость для жреца не была хоть сколько-нибудь значимой, потому как погони за мной не последовало, даже когда я ушла на достаточное расстояние от полуразрушенного дома.

Начало стремительно темнеть. Мне стало страшно стоять на тракте в полном одиночестве с обломком стрелы, царапающим лопатку. Выдернув докучливый наконечник, я порвала плащ и поплелась по дороге обратно к другу, истекая кровью. Выпила зелье, чтобы остановить её, и продолжила путь назад в ещё более скверном состоянии. Тошнило от ран, от усталости. И, как обычно, от себя самой. От глупости, на которую так безрассудно решилась. От того, что Белранда уже нельзя вернуть и ничего не исправишь. И почему же я сразу не поговорила об этом с Эрандуром? Теперь-то он со мной ничего обсуждать не станет.

Поднявшись на крыльцо, остановилась и прислушалась. По-прежнему тихо. Только прогоревшие дрова в очаге слегка потрескивали.

Я вернулась в дом, посмотрела на неподвижного жреца и, понуро опустив голову, обошла его и уселась рядом. Данмер продолжал смотреть в пламя, будто выискивал среди танцующих языков огня только ему понятные образы и ответы.

– Прости, – тихонько сказала я, но и это признание своей вины никак его не заинтересовало. Кричать мне больше не хотелось – не осталось сил. Ко всему прочему, это ни к чему бы не привело.

Оглядевшись в доме, увидела старую, заваленную сеном и шкурами кровать, стоящую за перегородкой и направилась туда, чтобы скинуть вещи и сложить оружие. В комнатушке не было части стены, и через эту брешь виднелось устье Белой Реки, впадающей в море. Вода казалась чёрной на фоне молочно-белого снега.

Я недолго посмотрела на неё, а потом легла на кровать, свернулась калачиком и, накрывшись дырявым плащом, заплакала. Но тихо, чтобы Эрандур не услышал.

Какая-то часть меня у святилища Боэтии умерла вместе с Белрандом. До сегодняшнего дня, я ещё пыталась считать себя доброй и хорошей, но теперь не получалось. Раньше постоянно находились оправдания, но теперь даже необходимость спасения жизни и победы в игре даэдра, не избавляли меня от нарастающего с каждой секундой желания прекратить всё это и слиться с морем, погрузившись в ледяную воду реки.

Это же будет так просто. И после всё станет неважно.

Дышать под плащом становилось всё тяжелее, я высунула голову и вдруг увидела чёрный силуэт, обрамленный рыжим светом очага. Печальные глаза стоящего передо мной друга поблескивали в полумраке, а я снова спряталась под накидку, испугавшись его присутствия. Пока пряталась, не услышала, как он подошёл, но почувствовала, как сел на кровать рядом со мной и положил ладонь на плечо.

От мягкого прикосновения я вздрогнула и нисколько не успокоилась. Рыдания прорвались с новой силой, особенно когда нужды скрывать их больше не было.

Перевернувшись под плащом, я положила голову Эрандуру на колени, а он накрыл ладонью мою разгоряченный от истерики лоб. Жрец по-прежнему ничего не говорил, но его близость значительно облегчала ситуацию. Я хотя бы могла прореветься, зная, что не одна, и что смогу пережить это, как и все прочие приключившиеся со мной беды.

– Ты… злишься? – сквозь слезы, выговорила я, всё ещё не надеясь на взаимность, но данмер удивил.

– Это не злость. Это скорбь. Принято молчать, когда кто-то умирает.

– Скорбь? – удивилась я.

– Когда-то давно, я скорбел по погибшим товарищам, теперь по Джулии Октавии, с которой познакомился чуть более полугода назад. По её невинности и почти детской непосредственности. Она спасла меня тогда, а я её уничтожил. Безжалостно убил в Храме Призывателей Ночи. Пожертвовал ею ради искупления своих злодеяний, – Эрандур погладил мои волосы, а я громко всхлипнула.

– Я сама… выбрала этот путь… – рыдания и заложенный нос не давали мне внятно говорить. Жрец вдруг протянул мне руку, и я вцепилась в его горячую ладонь в надежде, что это поможет мне прийти в себя и вернуться к свету.

– На этот путь я тебя подтолкнул, а ты решила, что нужно идти по нему и дальше, – прошептал данмер, перебирая пальцами мои локоны. – Но ты должна рассказать мне правду, и впредь не должна бояться советоваться со мной, что бы ты ни задумала. Мы обязательно найдём решение. Вместе и только так. Иначе игра даэдра закончится для нас обоих плачевно. Меня слишком долго мучило чувство вины из-за того, что однажды я предал своих друзей и сбежал, как трус. Если и с тобой случится беда, пока я отсиживаюсь за стеной из собственных убеждений, то не смогу себя за это простить.