Конечно, найдется немало тех, кто скептически отнесется к самой идее и возможностям психотерапевтического подхода к проблеме безработицы. Однако таким скептикам стоит напомнить широко известный призыв, под которым могли бы подписаться большинство безработных, в основном молодых людей: "Нам нужны не столько деньги, сколько хоть какое-нибудь дело в жизни". В свете сказанного становится очевидным, что психотерапия в узком, не логотерапевтическом смысле-скажем, "глубинно-психологический" подход-была быв таких случаях не только безнадежной, но и попросту смехотворной. Поскольку проблемы, возникающие при этом у человека, связаны, с одной стороны, с банальным чувством голода, а с другой-с потерей смысла своего существования, постольку он, вероятнее всего, не сможет удержаться от возмущения и негодования, если кто-нибудь начнет приставать к нему с детективно-психологическими историями и начнет вылавливать его скрытые комплексы. Куда более подходящим оказывается здесь экзистенциальный анализ, который открывает безработному путь к внутренней свободе, несмотря на то что фортуна отвернулась от него, и учит его той осознанной ответственности, которая поможет ему придать некоторое содержание своей нелегкой жизни и найти и сохранить в ней хоть какой-то смысл.
Как мы уже видели, не только безработица, но и полная занятость, в конце концов, могут служить невротическим намерениям, если они дурно поняты и ошибочно использованы. Мы должны проводить строгое и тщательное различение между невротической позицией, в которой работа воспринимается настолько превратно, что в итоге приводит к неврозу, и нормальной здоровой позицией, в которой работа выступает естественным средством, придающим полноту смысла индивидуальному существованию. Ибо человеческое достоинство не должно позволять людям самим выступать средствами осуществления чего-либо, становиться простыми орудиями трудовых процессов, деградировать до выполнения функций средств производства. Способность и возможность трудиться сама по себе еще ничего не значит, она не может составить ни достаточной, ни даже сколько-нибудь существенной основы для осмысленного существования. Один человек может иметь полноценную возможность трудиться, обладать соответствующими способностями и в то же время оставаться лишенным полноты жизненного смысла, а другой - невзирая на потерю такой возможности и таких способностей-может полностью сохранить осмысленность собственной жизни. В общих чертах то же самое можно сказать и в отношении наслаждения. Некоторые люди ищут смысл жизни преимущественно в какой-то одной области, ограничивая этой областью свой жизненный опыт; в таких случаях важно выяснить, имеет ли объективные основания подобное ограничение или в нем не было необходимости. Невротик без каких-либо объективных оснований отказывается от своей способности получать удовольствия ради способности к работе или же наоборот. Подобным невротическим больным мы могли бы процитировать проницательное замечание известной немецкой писательницы Алисы Литткенс: "Где нет любви, ее заменяет работа; где нет работы, наркотиком становится любовь".
Удовлетворение, которое человек может получить от работы, не тождественно тому созидательному чувству удовлетворения, которое дает жизнь в целом. Тем не менее невротик нередко пытается "уйти" от жизни вообще- от пугающей широты ее просторов, находя прибежище в работе, в своей профессиональной деятельности. Однако действительная пустота и в конечном счете скудость смысла его существования выступают на передний план сразу же, как только приостанавливается, хотя бы на время, его профессиональная деятельность: к примеру, в выходные дни. Всем знакомо несчастное выражение лица, которое трудно скрыть тем, кому в свой единственный свободный день в неделю, может быть, не удалось назначить свидание или приобрести билет в кино. Ясно, что они находятся в полнейшей растерянности.
Воскресенье в любом большом городе-самый грустный день недели. Именно в воскресенье приостанавливается темп рабочей недели, именно в воскресенье проявляется вся скудость смысла повседневной городской жизни. Нам кажется, что люди, не имеющие цели в жизни, несутся по ней с такой быстротой, что не замечают ее бесцельности. В то же самое время они стараются убежать от самих себя, но тщетно. В воскресенье, когда в бешеной гонке наступает суточная пауза, вся бесцельность, бессмысленность и пустота их существования вновь встают перед ними во весь рост.
И на что только они не идут, чтобы этого избежать. Они мчатся на танцы-там громко играет музыка, и шум избавляет от необходимости разговаривать. Им даже не надо напрягаться, чтобы поддерживать во время танца светскую беседу, как в былые дни. И думать тоже нет нужды-все внимание можно сосредоточить на танце.
Спорт представляет собой еще одно "убежище" для страдающих неврозом "выходного дня". Они могут сделать вид, к примеру, что самое важное в мире-это какая команда выиграет тот или иной матч. Играют двадцать два человека, а в тысячи раз большее количество людей наблюдает за ними. В боксерском поединке действуют лишь двое, и именно поэтому борьба здесь еще более интенсивна, и в наблюдении болельщиков за поединком присутствует даже элемент садизма.
Из вышесказанного вовсе не следует, что мы против по-настоящему здоровых занятий спортом. Однако нам представляется важным определить, какую же ценность имеют такие занятия. Возьмем, к примеру, альпиниста, его отношение к своему занятию. Восхождение на горы всегда предполагает активное участие, здесь даже и речи быть не может о пассивном наблюдении. В данном случае имеет место истинное достижение восходителя; если говорить о физической доблести, то в определенных ситуациях (например, при крайней опасности) альпинист вынужден "выкладываться" полностью. Восхождение на горы-это еще и психологическая победа скалолаза над собой, ибо он учится преодолевать такие свои психические слабости, как, к примеру, робость или боязнь высоты. Однако необходимо помнить, что альпинист не ищет опасности ради опасности; скорее он "дразнит" ее, как отмечал Эрвин Штраус. Более того, соперничество, приводящее в других видах спорта к мании побеждать других и устанавливать рекорды, находит в альпинизме более достойное выражение-это стремление "преодолеть себя". И наконец, альпинизм вызывает к жизни еще один положительный фактор-социальный: чувство товарищества людей, объединенных в одной связке.
Но даже в нездоровой мании устанавливать рекорды можно выделить поистине гуманную черту, ибо эта мания представляет собой одну из форм стремления каждого к выражению своей неповторимой индивидуальности. Кстати сказать, подобное стремление лежит в основе других проявлений массовой психологии, таких, как, например, мода. Здесь тоже люди ищут, чем бы выделиться, любой ценой-только неповторимость, которой они добиваются, сводится лишь к внешней форме.
Страдающие неврозами могут использовать искусство, как и спорт, превратно. В то время как настоящее искусство и истинное наслаждение художественными ценностями обогащают человека, помогая ему реализовать самые глубинные пласты своих возможностей, для больного неврозом искусство-это лишь возможность убежать от себя. В подобном случае искусство служит лишь еще одним способом самоопьянения и одурманивания. К примеру, человеку, стремящемуся убежать от себя, от ощущения пустоты собственного существования, свойственно выбирать для чтения наиболее захватывающие детективные истории. И если его желание узнать, "чем же все кончилось", его захватывающее дух состояние тревожного ожидания и доставляет ему удовольствие, то это удовольствие "со знаком минус". Это способ избегать неприятных переживаний, тот вид удовольствия, который Шопен-гауэр ошибочно считал единственно возможным.
Для тех, кто жаждет острых ощущений, самым силь-ным является смерть-как в жизни, так и в искусстве. Какой-нибудь тупица, читающий за завтраком газету, жаждет рассказов о несчастьях и смерти. Но несчастья и смерти вообще не могут его удовлетворить; очевидно, они кажутся ему слишком абстрактными. Поэтому у такого читающего газету вполне может возникнуть желание пойти в кино посмотреть какой-нибудь боевик. Поведение такого человека подобно поведению наркомана: чтобы удовлетворить свою жажду ощущений ему необходима встряска, такая нервная встряска порождает еще более сильную жажду острых ощущений, и человек вынужден каждый раз увеличивать их дозу. Эти чужие смерти человеку нужны для достижения, так сказать, эффекта контраста: ему начинает казаться, что если и должен кто-то умереть, то только не он, а кто-то другой. Такой человек стремится убежать от того, что более всего ужасает его, а именно от неизбежности своей собственной смерти, саму мысль о которой пустота его существования делает для него невыносимой. Неизбежность смерти может испугать лишь человека, у которого не чиста совесть по отношению к собственной жизни. Смерти, отмеряющей конец жизни, боится лишь тот, кто не в полной мере использовал данную ему жизнь. Такой человек совсем не в состоянии смотреть смерти в лицо. Вместо того чтобы наполнять смыслом отмеренную ему жизнь и таким образом выполнять свою жизненную "задачу", он ищет убежища в какой-то призрачной вере в то, что его минует всеобщая участь. Так, человек, приговоренный к смерти, в свой последний час начинает верить, что ему еще может повезти, что его еще могут помиловать. Такой человек ищет спасения в самообмане, что с ним лично ничего не может случиться, смерть и несчастье-это удел других.
