У трупа из глаза торчала стрела.

– Не знал, что вы знакомы…

– Ты много чего не знаешь, Эдвард. Но зато знаешь, как перечить старшему брату! – взорвался он наконец. – Какого чёрта ты двинулся без основной армии? – Соломон ткнул ему в лоб. – Хочешь, чтобы твоя мать изрезала меня на куски? Я не хочу!

– Прости.

– Прости? – презрительно спросил Соломон. – Скажи это вот ему! – он указал на полковника Давуста. – Или вот ему! – он перевернул труп с месивом вместо головы. Именно в него вонзили три меча. – Думаешь только о том, как бы завоевать славу, дабы угодить отцу и быть прижатым между грудей своей мамаши.

– Не говори так… – дрожащем голосом вымолвил Эдвард.

– Ты будешь указывать, как мне говорить? – он поднял меч и острием указал на брата. – Твоё высокомерие и эгоизм погубил этих людей! Они хотели вернуться домой героями, либо умереть на поле битвы, а не загнанными в задницу, по тупости одного болвана. – он опустил меч и всунул его в ножны, после чего мрачно осмотрелся вокруг.

Эдвард с поникшими плечами, смотрел на Соломона. Раньше он никогда не видел брата в ярости и никогда не думал, что станет тем, кто его разозлил. На сердце будто бы лёг груз обиды. Затем он осмотрел кучи трупов и к грузу обиды присоединилась вина и неимоверная злость на самого себя и на брата.

Оба брата были не лучше, и Эдвард это понимал. Он выступил раньше брата, который тупо проспал момент, когда нужно было выдвигаться. И Эдвард должен был как-то подстроиться под обстоятельства, но не сумел. Так или иначе, кровь в жилах закипела, и принц взорвался:

– Ты сам-то не лучше! – вскрикнул Эдвард. – Набухался до белого колена и проспал момент, когда нужно было отдавать приказ! Забил на всех и думал лишь о себе!

– Да, но по моей вине никто не умирал! – возразил Соломон. – Я действовал зная, что без моего приказа армия не двинется, что она не столкнётся с алуанскими силами, что кровопролития не будет. А ты понимал, что там из нашей армии никого нет и в одиночку полез вперёд! Ты допустил ошибку из простой глупости и эгоизма!

Солдаты закивали. Соломон одарил их мрачным взглядом, и они отвели взгляд.

– Сжечь трупы. – раздался приказ Соломона.

Несмотря на то, что это была его первая битва, принц совсем не дёргался, чего нельзя сказать о Эдварде. Соломон держал меч, бродил среди трупов и вёл себя так, словно уже не раз был на такой кровавой бойне. Возможно, он лишь претворялся, а внутри тлел от страха. Так или иначе, Эдвард ему завидовал, ведь он едва стоял на ногах, с трудом держал в руках меч, а доспехи уже шептали ему пожелания о смерти.

“Самодовольный ублюдок…” – сказал бы Эдвард, если бы был немного отважнее, а брат бы не был в ярости.

Подул холодный ветерок. Горстки трупов уже были засыпаны скромным слоев снега, когда солдаты начали растаскивать тела своих товарищей и врагов. Будь в тот день тёплая погода, они бы спихнули трупы своих врагов по склону холма, в небольшой ров, а своих бы сожгли со всеми почестями в лесу или на опушке. Однако, трупы привлекали нечисть, а времени было мало, да и лишних врагов армии иметь не хотелось. Не то, чтобы армия Варлии не смогла сразиться с какой-то стаей жалких тварей – многие просто боялись и не хотели видеть, как монстры разрывают их товарищей на части.

Голубое небо затмили свинцовые тучи. Где-то вспыхнула молния и следом раздался нечеловеческий рёв.

– Они проснулись. – прошептал Фергус, оторвав взгляд от трупного костра.

На границе света и тьмы, опёршись об копьё, воткнутое в землю, стоял солдат и сонно смотрел в лесную тьму. Позади него, в шагах двадцати, пылал костёр, вокруг которого Алуанские солдаты опустошали похлёбку. Виднелись очертания мостового подъёма, яркий свет костров и факелов падал на несколько ветхих домом, стоявших у самого берега широкой Кольской.

Талия кралась, словно тень, и даже снег боялся хрустнуть под его лёгкими шагами. За ней следовал отряд отборных лучников, умевших красться и ориентироваться во тьме. Таких в простонародье называли “Соловьями”. Они были подобны тени. Их движения были тихи и ловки, они шептали смерть тому, кто осмелится их услышать.

Эльфийка ловким движением метнулась к высокому камню, а затем замерла, подняв при этом ладонь. Соловьи последовали её примеру и быстро заняли удобные позиции. Она вытянула стрелу из колчана, наложила её на лук и натянула вместе с ней тетиву. Тетива коснулась её щеки. Соловьи сделали тоже самое.

“Да будут боги благосклонны этой ночью.”

Дозорный только открыл глаза, только собрался пойти отлить, как в его живот вонзилась стрела. Не успел он понять, как его черепушку пробил наконечник второй стрелы. Вслед за ним начали падать и другие дозорные. Стрелы были столь тихи и метки, что солдаты даже ничего не поняли – они также травили анекдоты и опустошали кастрюлю с похлёбкой. Жаль, что они не опустошат её всю. Очередной залп стрел. Стрелы бесшумно положили около двадцати солдат, а остальные упали вдали, потому их всхлипы никто не слышал.

Оставались последние три солдата и ещё около десятка в двух ветхих домах, стоявших с обеих сторон входа на мост, за которым простирался огромный город из палаток и нескольких ветхих домов.

Из леса вышел Соломон с немногочисленным отрядом. Солдаты, пирующие у костра, со страхом вскочили и потянулись за мечами. Соломон с разгона отрубил одному кисть. Его меч пронзил толстый покров снега и вонзился в холодный дёрн. Следующим ударом он его изящно обезглавил. Противники даже не успели поднять мечи, как замертво свалились в снег. Один из варлийцев достал рог и над мостом разнеслось его гудение. Со стороны дороги послышался звук копыт. Кавалерия во главе с Эдвардом выбежала к мосту, вбежала на него и скрылась за ним. За кавалерией построением плелась пехота, а также несколько десятков лучников присоединились к соловьям.

Соловьи и лучники заняли позиции вдоль крутого берега реки. Они вытащили специальные стрелы, подожгли наконечники и направили ввысь. Через мгновение стрелы возвысились над рекой, а затем градом обрушились на дальний конец лагеря. Палатка вспыхивала огнём одна за другой, где-то в центре прогремел взрыв и через несколько мигов показались громадные языки пламени. Походу, стрела попала в бочку с огненным маслом. Талия видела, как кавалерия разбивала щиты, как всадники падали от копей и стрел, как пехотинцы сталкивались с неприятелем в тесных улочках лагеря. Соловьи могли бы помочь, но также они могли задеть и своих. Все смотрели на Талию и ждали её приказа.

В дверь раздался стук, а через мгновение она уже ударилась об стенку и с грохотом упала на пол. В дом вошёл рыцарь, а за ним Соломон. Оба переглянулись, когда узрели картину перед собой: один солдат, со спущенными портками, прижал к тумбочке молодую девушку с задранным платьем; другой же стоял над женщиной средних лет с руками на ремне; у дальней стены Соломон заметил труп старой женщины и бородатого мужчины, у которых стоял один солдат с обнажённым мечом.

– Умоляю… помогите! – раздался визг девушки, к заду которой прижался солдат.

Соломон, занеся меч, танцем описал дугу и отрубил солдату, возившемуся с ремнём, голову. Тёплая кровь хлынула из обрубка шеи и испачкала бледную кожи женщины, сидевшей на коленях у его ног. В следующий миг Соломон оказался перед дальним солдатом и, отразив его меч, вогнал клинок в сердце. Солдат с изумлённым лицом попятился и упал к трупам пожилых людей.

Соломон попятился и уселся в кресло. Он убил уже десять людей, пока шёл через мост. Раньше он никогда не думал, что будет переживать о смерти своих врагов, но сейчас что-то не давало ему покоя. Он задумался о том, что у этих людей есть дети, что они так же хотели жить, были вынуждены воевать за тех, кто не достоин их меча. Всё это нагоняло тоску и печаль.

– Ваше высочество, всё хорошо? – спросил рыцарь, касаясь его плеча.

Соломон изумлённо на него посмотрел. За его спиной лежал окровавленный труп алуанца, рядом с которым сидела девушка с оборванным низом платья и рыдала, смотря на два пожилых трупа.