В августе 1999 года от 2-й отдельной бригады специального назначения был собран сводный отряд в состав которого вошли по одной разведывательной роте от каждого из 3 отрядов бригады (70-го, 329-го и 700-го отрядов специального назначения). На Северный Кавказ сводный отряд выдвинулся как 700-й отдельный отряд специального назначения. В сентябре 1999 года 700-й отряд участвовал в боевых действиях в Новолакском районе Дагестана. На 1 января 2000 года 700-й отряд дислоцировался в н.п. Ачхой-Мартан Чечни.
Совместно с другими войсками 700-й отряд участвовал в воспрепятствовании захвата н.п. Рошни-Чу противником, который пытался создать коридор для вывода боевиков из заблокированного федеральными войсками Грозного на Урус-Мартан.
С освобождением от боевиков северной равнинной части Чечни, боевые действия переносились на южные горные районы республики. К февралю 2000 года 700-й отряд был переброшен в Шатойский район.
Далее воспоминания Гуськов А.:
– Зимой 2000 года генерал Владимир Шаманов проводил наступление на южную, нагорную часть Чеченской республики. Наша задача состояла в том, чтобы выдвинуться вдоль маршрутов движения основной колонны мотострелковых подразделений и обеспечить их прикрытие. Но продвижение пехоты было затруднено, техника застряла в грязи, практически утонула. Мы перемещались по горам только пешком. На пятые сутки все группы встретились и были перенацелены на Харсеной – это село такое. Задача та же – удерживать высоты, чтобы обеспечить проход техники мотострелковых подразделений.
Три группы спецназа были выброшены на вертолетах в районе населенного пункта Харсеной с задачей вести разведку противника и обеспечить продвижение 15-го МСП. Техника полка должна была двигаться по ущелью Мартан-Чу, а сами мотострелки идти по хребтам. Через двое суток, к десяти утра, передовые части полка должны были выйти к позициям групп специального назначения и эвакуировать их.
16 февраля в 4 часа утра разведчики вышли на задание в район урочища Танги-Чу, чтобы на заданной высоте не допустить внезапного нападения противника на маршруте продвижения колонн мотострелковых подразделений.
По дороге к Танги-Чу, на высоте 817,9 спецназовцами был обнаружен опорный пункт боевиков, но командир мотострелкового полка не уделил должного внимания докладу офицера разведки и потребовал дальнейшего выполнения поставленной задачи.
В 12.44 разведгруппы капитана Александра Калинина, старшего лейтенанта Сергея Самойлова и капитана Михаила Боченкова вступили в бой с группой чеченских боевиков. А.Калинин, продолжая бой, запросил артиллерийский огонь и помощь соседних групп. После удара артиллерии связь с группой прервалась…
Меж тем из урочища Малый Харсеной в район действия отрядов спецназа выдвинулся резерв противника в 15 человек. В результате 18 февраля разведрота мотострелков на указанной ранее высоте встретила ожесточённое сопротивление боевиков и целый день вела бой.
К 20 февраля у них почти закончилось продовольствие, заканчивалось питание для радиостанций. На исходе были боеприпасы. 21 февраля в 12:44 одна из трех разведгрупп вступила в бой с небольшим бандформированием, уничтожив несколько единиц техники и порядка 10 боевиков. Но вскоре их окружил более крупный отряд бандитов (по разным оценкам – 100-150 боевиков).
С раннего утра 21 февраля роты мотострелкового подразделения приступили к разведке новых маршрутов, но внезапный удар артиллерии унёс жизни троих воинов, шестерых ранило. Это помешало роте МСП сменить спецназовцев на занятых ими позициях…
В Чечне я с 17 января 2000 года. Хотя это была моя первая командировка, но я уже участвовал в пяти боевых выходах. Срочную службу служил на Севере, в морской пехоте, так что боевая подготовка у меня была более или менее приличная. Но в том бою практически ничего не пригодилось.
Погода в ночь на 21 февраля была ужасная. Мокрый снег шел, все замерзли, как цуцики. А утром солнышко выглянуло, в феврале солнышко хорошее. Я помню, как из всех пар валил. А потом солнышко исчезло, видимо, ушло за горы.
По нам ударили сначала с двух сторон, а потом окружили полностью. Били из огнеметов и гранатометов. Кончено, мы сами во многом были виноваты, расслабились. Но восемь дней по горам ходили, устали. Просто физически очень трудно было по снегу пробираться так долго, после этого воевать нормально очень тяжело. Спали прямо на земле. На себе всё приходилось нести, боеприпасы в первую очередь. Не каждый хотел нести еще и спальник. У нас в группе было всего два спальника – у меня и еще у одного бойца. Я нес рацию, батареи к ней, еще и гранатомет тащил. Были в составе группы прикомандированные – инженеры, авианаводчики, арткорректировщики. С ними был солдат-радист, его гранатомет нес мой командир, Самойлов (Герой России старший лейтенант Сергей Самойлов), потом мне отдавал, затем мы менялись, и я его еще кому-то отдавал. Просто тот радист совсем уже устал. Так и помогали, тащили.
На моей рации батареи почти сели. Думаю, где-то до вечера 21 февраля последняя проработала бы еще. Утром двадцать первого я передал последний штатный доклад Самойлова. Он мне приказал сообщить командованию, что питание рации на исходе и станцию мы выключаем, чтобы в крайнем случае что-то передать, на один раз бы ее хватило. Но когда бой начался, ничего мне передать не удалось.
Моя рация была от меня в метрах 10, там еще 6-7 автоматов елочкой стояли. Напротив меня сидел командир, а справа Витёк (сержант Виктор Чернёнький). В самом начале командир ему сказал, чтобы он меня с рацией охранял, поэтому мы постоянно вместе держались. Когда бой начался, плотность огня была очень большая. Примерно, как если роту поставить, и одновременно все начнут стрелять. Все сидели по 2-3 человека в метрах 20 друг от друга. Как только всё началось, мы прыгнули в разные стороны. Самойлов упал под дерево, оно там стояло одно-единственное, и ложбинка там как раз небольшая была. Смотрю я на рацию свою и вижу, что пули ее насквозь проходят, прошивают. Так что как она стояла, так и осталась стоять.
У меня лично, кроме гранат, ничего с собой не было, мне ничего больше и не положено. Я их в самом начале бросил туда, откуда по нам стреляли. А автомат вместе с рацией остался. У Самойлова с собой был пистолет Стечкина и, по-моему, автомат. Наши ребята начали отстреливаться из автоматов, пулеметы стреляли – и один, и второй. Потом мне сказали, что кого-то нашли убитым в спальном мешке. Но я не видел, чтобы кто-то спал, не знаю.
Дольше всех из наших стрелял кто-то из пулемета. Так получилось, что он возле меня проходил. Боевики тогда кричали: «Русский ванька, сдавайся, русский ванька, сдавайся!». А сейчас вам дам сдавайся, я вам сейчас дам…». Встал в полный рост, на дорогу выскочил и только начал очередь давать, его и убили.
Мне кто-то из командиров – то ли Калинин (командир роты спецназа Герой России капитан Александр Калинин), то ли Боченков (Герой России капитан Михаил Боченков) – кричал: «Ракету, ракету!..». Я помню, крик был такой дикий. Ракета – это сигнал, что что-то происходит. Но она должна быть красная, а у меня только осветительная была. Я ему в ответ: «Нет красной!». А он не слышит, что я ему кричу, шум, стрельба. Ответа от него я так и не дождался и запустил, какая была. И сразу после этого грохнуло что-то, и меня ранило осколком в ногу. Тогда, конечно, я не знал, что осколок, потом мне сказали. Косточку осколок на ступне сломал, так в каблуке и остался.
Я оборачиваюсь и спрашиваю у Витька (у него голова была у моих ног на расстоянии роста примерно): «Живой?». Голову поворачиваю, а друг лежит, хрипит, ничего уже не ответил мне. Видимо, его в горло ранило.
Меня второй раз ранило. Если бы я потерял сознание, то тоже бы захрипел. Тогда бы меня точно добили. «Духи» начали оружие собирать, «стечкиных» наших особенно. Я слушал, как они кто на русском, кто на ломаном русском, с акцентом, а кто по-чеченски кричат: «О, я «стечкина» нашел!». Они думали, что я убит, вид у меня, наверное, «товарный» был. Лицо, да и не только – всё кровью было залито.
