Что нам хныкать, убиваться, Не пора ли забавляться. Полной чашей, с песней удалою! Слезы льют пускай красотки По любви своей не стойкой нам - застолье с песней под луню. Асса! Ирса!
Что удача, не удача сердце было бы горячим! Остальное - все остальное. Прочь тоску-печаль из сердца, Мы вином упьемся терпким Уталим тревоги горькой доли! Асса! Ирса!
Кто рискует головою, Любит жизнь огневую в вихре пламенного танца! Он не плачет, не страдает Все богатство расточает. На вино, на песни, на красавиц! Асса! Ирса!
Наяривая из всей мочи по струнам гитары ногтями пальцев, я старался выжать из нее всю громкость, чтобы усилить огневой ритм песни, двое других моих спутников как заправские черкесы, хлопали в ладоши и пели в хоре вместе со мной, а третий, точно припадочный, выделывал ногами замысловатые кренделя, крутился волчком на крыше вагона, прыгая из стороны в сторону, делая выпады разъяренного барса. Окрест оглашая дали залихватской песней, мы веселились сами и заражали радостью других, тех, кто нас слышал из вагонов и тех, кто встречался нам в пути, по крайней мере, нам так казалось. На станциях же больших и малых, полустанках, которые мы проезжали, постоянно приходилось то спускаться с "небес" на землю, то снова взбираться туда и продолжать свое "верховое" путеезженье... Полыхали закаты, вставали рассветы "зарею новой", а мы все ехали, ехали и ехали бог знает куда, бог знает зачем?.. Целую неделю слишком я добирался на "перекладных" до определенной точки на географической карте. И наконец достиг ее. Кустанай - самый скверный городишко из всех целинных городков Казахстана. И дальше все тоже почти как по Лермонтову, только все гораздо сквернее: там я долго, долго мучался безденежьем, а однажды тоже чуть было не утонул на озере и еще бессчетное количество раз моей жизни, там угрожала смертельная опасность. В тот первый свой приезд в Кустанай мне запомнился он уже тем, что я еле отыскал по адресу координаты брата. Да и встреча с ним не прибавила мне оптимизма. Был он человек больной, да и неустроенный. Жена, двое детей находились у него на иждивении, а зарплата - с гулькин нос. И жилье у него - не жилье, а так, лачуга: с земляным полом, с саманными стенами и ветхой кровлей, точь в точь как у нас дома, но там хоть круглый год почти тепло, а тут же Сибирь! Озадачил мой неожиданный приезд ужасно братову жену. Я с раннего детства умею сходу читать как по книге чужие мысли, и мне было совсем не трудно оценить их душевное состояние. За сюсюканьем братовой жены "ах, какой ты недоросток!" - не трудно было угадать и другое: "на кой черт ты нам здесь сдался! Сами едва перебиваемся с куска на кусок и, на тебе, - такая свалилась обуза!" Возвращаться домой не стал. Не хотел огорчить мать, обижать брата. И в школу пошел без особого желания учиться. Денег не было ни на покупку книг, ни на оплату учебы в девятом классе, просто взять их было неоткуда. По прошествии первой учебной четверти за неуплату долга мне запретили появляться в школе во второй четверти. Поэтому я вынужден был оставить школу и идти работать. К счастью, к тому времени мои пацаны, с которыми я ехал вместе на поезде, уже подыскали мне денежную и не пыльную работенку в геологической экспедиции, куда они тоже хотели устроиться. Родственникам объявил, что в школу больше не пойду по той простой причине, что собираюсь поехать работать, что скоро уезжаю в экспедицию в погоне за длинным рублем, утаив свои школьные проблемы. Ни кого это мое решение особенно не волновало. Правда, брат ненароком обмолвился на тот счет, что спохватишься дескать после того, как жареный петух клюнет. Что это за жаренный петух такой, я конечно не стал у него дознаваться, уж слишком прозрачный был его намек еще на что-то худшее и ужасное, в сравнении с тем, что уже пришлось мне пережить и испытать в этой жизни... На работу нас приняли не сразу, а после долгих наших мытарств по чиновничьим конторам и управлениям. Боялась бюрократическая сволочь как бы мы в один прекрасный момент не улизнули вместе с меховой их спецовкой. Уж слишком подозрительным был для бюрократов наш разбитый вид, наша рвущаяся на волю вольность мысли и слова, - не нравилась им наша самостоятельность в плане идеологическом: "молодые да ранние" - цедили они сквозь они сквозь зубы. Я было уж совсем осерчал на себя и чуть было не впал в суровое уныние из-за того, что все никак не мог подобрать необходимый способ из всего огромного арсенала магических средств по воздействию на людей, а в данном случае на конкретного бюрократа, ведавшего приемом на работу в геологическую экспедицию, куда мы хотели устроиться. Видимо, не мог по той простой причине, что конторские крысы, так же как и обыкновенные грызуны, ужасно живучи, имеют дьявольскую устойчивость к сглазу и к любой другой порче. Все бюрократы, что сельхозвредители, с удивительной быстротой способны вырабатывать в себе иммунитет противоядия. Так что ничего особенного в этой моей беспомощности не было, и всеж, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло! Как раз в то время на станционный тупик пришел для геологоразведки заказной груз и его нужно было срочно разгрузить, а разгружать было некому - геологи в это время межсезонья обычно находятся в очередном отпуске. Вот тут-то и вспомнил о нас, "вездесущих", а так как мы все были голы как соколы, то им по неволе пришлось облагодетельствовать нас спецовкой и зачислить нас в разряд топографических рабочих на постоянной основе. Сколько восторга, сколько радости было у нас от того, что получили мы наконец долгожданную работу. Сколько несокрушимых надежд связывали мы с ней! "Деньги, деньги, всюду деньги, всюду деньги без конца, а без денег жизнь плохая, не годится никуда!" - громко пели мы на ходу, разгружая из вагона тяжеленные ящики с динамитом. В конце первого своего трудового дня очень уставшие, но счастливые, мы зашли в какую-то забегаловку, чтобы отметить на радостях свое удачное трудоустройство. Никакой полезности, никаких излишеств застолья, где там до шампанского, еле-еле наскребли на бутылку водки на четверых, да на более чем скромную закуску к той выпивке... Хмель ударила в голову с непривычки, все тело обмякло, и язык стал развязно заплетаться. Все несли несусветную чушь, что я не удержался от своего мальчишеского тщеславия и открыл им, находясь сильно под мухой, причину странных метаморфоз, происходящих в их жизни. - Знаете, парни, и в тот раз, помните, когда я встретился впервые с вами у поезда, ведь и тогда, и теперь, при устройстве на работу, мне пришлось прибегнуть к своему закрытому знанию и по отношению к вам, и по отношению к кондуктору, а сегодня и по отношению к кадровику. - А вправду, ты нас тогда просто обескуражил и черт знает каким манером! Ты говорил с нами как имеющий власть: нас же было трое и вон какие здоровенькие, а ты один, - а нас почему-то такая оторопь взяла, что просто жуть, - первым включился в обсуждение моего откровения Мишка Баранов бойкий приблатненый парень с крепким здоровьем, с добрым характером, острый на язык и ума в нем была плата. Он знал так много всяких анекдотов, пословиц, поговорок, песен, хоть и образования был небольшого. Он очень умело и всегда кстати вступал в разговор, но главное его достоинство заключалось в том, что он первым из всех троих стал моим верным товарищем и другом. - Мне верится и не верится в это как-то. Уж слишком не правдоподобны, братан, тови эксперименты, если б не тот случай с кондуктором и с нами, ни за чтобы не поверил тебе, - сумрачно повел свою речь Борис Железняк, бывший детдомовец, плотно сложенный и блатной до корней волос, дерзкий со всеми, безжалостный ко всему на свете, тем не менее был предан дружбе беззаветно. - А я так верю ему во всем, - заговорил и третий из моих новых друзей невростенник Серж Сорокин. -Не зря же нам раньше так не везло во всем и везде, а теперь и на работу и какую еще работу нас взяли. Кругом же тысячи таких как мы беспризорных! А ты говоришь, болван железный, и верю и не верю, - обидно передразнивал он Бориса. - Затухни, лярва, - взбеленился тот. - Кончайте, хватит словесной эквилибристики, невежи: возвышающий себя, да унижен будет, - сказал я и процитировал им в назидание стих: "Для бранных и гневных фраз не открывай уста, губам людей противна грязь - полезна чистота! "
