– Интересно, как долго мы будем гулять на свободе? ― пробормотал Шарганов. ― Скоро нас схватят патриотически настроенные граждане?

Адмирал отвел глаза: ― По требованию флармиев до того, как они заберут вас, вы оба свободны и неприкасаемы, ― нехотя сообщил он. ― Хоть вместе, хоть порознь…

– Порознь… То есть гуляй, рванина? ― горько рассмеялся капитан-бомбардир. ― Могу делать что угодно: стрелять на улице прохожих, гадить на крыльце резиденции президента, насиловать малолетних приютских воспитанниц, и мне ничего не будет?

– Мы обеспечим охрану, ― хрипло подтвердил Парамонов.

– Слушай, адмирал, ― Шарганов вдруг заговорил шепотом, словно кто-то мог их подслушать. ― Значит, порознь… А если я все это – в одной стороне, громко, открыто, всем напоказ… а девчонку тем временем по-тихому…

– Вам обоим вживлены их маячки, ― так же шепотом ответил Парамонов. ― Это тоже требование флармиев. Они все равно заберут вас обоих, капитан.

– Вот дерьмо! ― выругался капитан-бомбардир. ― Куда не кинь… давайте ваши, черт!.. их требования к моему поведению.

Адмирал вручил ему полученный от Лазурного Флармитроя фолиант. Иван Шарганов взвесил книжищу в руках, прочитал название, подумал и добавил в личный список мерзостей слово «протоколий».

Флармии не признавали симметрии, ясно выраженных углов и ровных плоскостей. Посольский крейсер более всего напоминал гигантский гриб-дрожалку. Причудливо вывернутая бахрома оранжевых лопастей, темные провалы в «плодовом теле», капли жирной «росы» на лаковых стенках. И запах, всепроникающий запах пряностей! Поверх туши крейсера висела в воздухе оранжевая же дырчатая, сплетенная из склизких тяжей нашлепка посадочной площадки.

Или того, что адмирал Парамонов принимал за посадочную площадку, поскольку об истинном предназначении нашлепки флармии не распространялись. Впрочем, этот вариант был не хуже всех прочих. Он, по крайней мере, имел вполне человеческий смысл.

А может быть, не имел, поэтому машина адмирала садиться не стала. Снизилась, приблизилась, насколько это возможно, и оставила на бугристой поверхности двоих людей. Едва они коснулись босыми ногами оранжевого желе, в кабине адмиральского коптера возник фантомный флармий.

– Иван Шар-рганов, стражн, истинное-верное, ― возвестил он. ― Курсан Веранд. Тр-ребовательное исполненность. Мной, Лазурный Флармитрой, пр-ринятие есть!

Сильвио Парамонов с сомнением посмотрел на флармия. Эта особь и близко не напоминала того Лазурного Флармитроя. Другое расположение дыхалец и псевдощупалец, другая форма фиолетовых пятен. Или его зачем-то водят за нос, или Лазурный Флармитрой был не именем, а кастой, должностью, функцией либо чем-то другим, неизвестным и непонятным. Впрочем, с этим пусть разбираются ксенологи. Жертва принята, и это главное.

Фантом с чавканием схлопнулся. Адмирал махнул рукой, и движок взвыл, набирая обороты. Оказаться подальше от крейсера флармиев, ― вот чего сейчас хотелось Парамонову больше всего. Пилот коптера полностью разделял его желание.

А еще им обоим хотелось сдохнуть.

Шум винтов коптера стих, и люди остались на площадке в одиночестве. Осенний ветер мерзко холодил голую кожу. Уничтожение всех покровов, включая растительность на теле, было одним из требований «протоколия».

Тварей стыдиться нечего, а вот на Веранду капитан-бомбардир смотреть избегал. Надеялся, что и она на него сейчас не смотрит.

Черт бы со всем этим, но погода подкачала. Хотя какое дело флармиям до комфорта смертника?

Иван сложил руки на груди и сел где стоял: прямо в оранжевое желе, неожиданно теплое, словно бы даже ласковое, вкусно пахнущее ванилью и корицей.

– Ты только дождись меня, дядь Вань, ― прозвучал голос Вероники. Не поворачиваясь, Шарганов пожал плечами.

– Нас вместе не выбросит, ― объяснила девочка. ― Вообще-то взрослые попадают в иные миры. В соответствии со своими склонностями, заслугами и устремлениями.

Последнюю фразу она произнесла немного странно, словно цитируя кого-то.

– Но мы вместе, потому тебя, скорее всего, выбросит на полдороге. Вселенная еще в процессе становления, у многих экспериментов бывает сбой…

Эти слова тоже прозвучали как-то по-взрослому, по-учительски. Вероника, сама заметив это, хмыкнула и дальше продолжала своим обычным голосом:

– Я такое уже видела. В первый раз пришлось долго собирать тех, кто оставил свои тела вместе со мной – туристов, маму, отчима… Хорошо, что все меня тогда дождались, их же расшвыряло по разным пространствам!

– А тебя куда? ― спросил Иван, просто чтобы не сидеть молча.

– Да как и в прошлый раз: Серая галактика, звезда Ржавый Гвоздь, восьмая орбита! ― По-прежнему не оборачиваясь, не видя Веронику, он почувствовал, что она небрежно махнула рукой. ― Пятый от Всемирной оси угловой конус, сто тринадцатый вектор. Там еще такая маленькая планетка есть, прозрачно-синяя, а на ней квадратная каменная площадка, и по краям два фонаря, знаешь, старинного вида, на чугунных узорчатых столбах… Ты не парься особо, все равно взрослые в этом ни бум-бум!

Иван сумел улыбнуться.

– Только, главное, сам с места не пытайся трогаться, ― деловито продолжила она. ― Даже если сумеешь отыскать Землю, то все равно увидишь пустой каменный шар. А тебя там вообще не увидят, мы для тех землян будем… ну, как бы прозрачны.

Оранжевая жижа шагах в десяти впереди вдруг с влажным хлюпом выбросила толстую ложноножку, потом вторую, третью… Извиваясь подобно безглазым червям, ложноножки сплелись в подобие арки. Внутренность арки мерцала.

Вход… Флармии призывали их внутрь.

Нет уж, ребята. Мы жертвы, наклонение страдательное. Сами, если нужно, перемещайте.

– Обратной дороги нет, но есть просто Дорога, ― заторопилась Веранда. ― На ней можно встретить кого хочешь и прийти куда угодно. Или прилететь. Я уже привыкла летать на синем клипере. У меня был с собой бумажный, сейчас его отобрали, конечно – но есть корабли, которые потерять нельзя: он все равно из лучей Мирового Света построен! И вообще – в кораблях не бывает зла, ни в каких…

Она говорила что-то еще, но слушать ее вдруг сделалось невмоготу.

– Так и буду сидеть, ― сообщил капитан-бомбардир: не девочке, а в пространство.

И вдруг вскочил, потому что тело словно плазменным ударом ожгло. Рядом коротко вскрикнула Вероника, тоже вскакивая.

Хозяевам надоело ждать, и они проявили настойчивость.

– Да чтоб вам пусто!.. ― заорал Иван и, высоко подбрасывая колени, побежал к арке.

В корабле их сразу разделили.

Полета на Фларм Иван не запомнил. В памяти его осталась затянувшая вход мембрана и его искаженное отражение в ней. Голый, испуганный человечек, заляпанный неровными фиолетовыми пятнами, с неприлично торчащими в стороны ушами. Курсант-первогодок после прививок, честное слово, ровесник Вероники, только куда глупее и трусливей! Растопыренные уши остались последним, что бросилось ему в глаза, прежде чем наступила темнота.

…Ослепительный свет!

…Густой медово-миндальный дух!

…Неслышный, внутри черепной коробки заключенный грохот!

Капитан-бомбардир очнулся, сел и огляделся. Его окружали ставшие за время службы привычными и почти родными стены реакторного зала «Землепроходца Семёна Дежнёва». Реактор и прочее оборудование флармии сняли, и со стен глядели на просторный пустой зал слепые сейчас экраны оперативного мониторинга. В одном месте стену вскрыли, и сейчас там мерцала уже знакомая Ивану мембрана входа.

Сам Иван находился в середке липкой оранжевой подушки, рядом, приходя в себя, поднималась на ноги Веранда. А вокруг стояли ― или восседали, черт его разберет, как возможно выразиться про помесь слизня с насекомым! ― несколько флармиев самого отвратного вида. Охрана, или чего там требовал «Протоколий» жертвоприношения?

Их. Сейчас. Убьют!

Ужас близкой и неминуемой гибели лишь теперь по-настоящему добрался до капитан-бомбардира. Кишки скрутила судорога, замутило, и Ивана вырвало вчерашним завтраком. «Не так долго и летели», ― отметила та часть сознания, которая не билась сейчас в конвульсиях, не выла от смертной тоски, не корчилась от стыда перед девчонкой, странно спокойной.