– Понял, – сказал он. – Хорошо, что я спрятал вещдок – Старую Тетрадь. Полагаю, за ней охота. А электронные документы и так лежали в сети в самом свободном доступе.

– То есть мне стоит расслабиться, и чаша меня минует?

– Нет, не так, – спохватился Юрка. – Не минует. Если на то пошло, лучшей для тебя линией будет сымитировать психоз. Что-нибудь зрелищное. Кататонию сможешь?

– Ой, это что такое? – вроде знакомое слово, но пока разберешься…

– Объясню популярно, без лишних тонкостей. Помнишь, ты в школьном театре играл статую Командора? Вот примерно такая пластика.

Помню ли я, как играл статую Командора в школьной пьесе по мотивам мольеровского «Каменного гостя»? Ну, к сожалению, помню. И, что характерно, всю историю – с первой репетиции. Мне ведь не сразу досталась роль пакостной статуи. Я готовился ни много ни мало – к роли Дона Жуана, и получалось, по общему мнению, очень славно, то есть разумного основания снять меня с роли вроде бы не было. Но лишь до той поры, как кудрявый мерзавчик Лешка Булыгин, любимец учителей и одноклассниц, возжелал эту роль себе. Как он играл? Да посредственно. Представлял все тот же заносчивый образ себя, каким день ото дня звездел на уроках да переменах. Заикался – ибо был он к тому же заикой. Но учителя высказались хором: героем-любовником может быть только он. Это-де ему органично.

Как их решения воспринял я? С тихой яростью. Собирался в знак протеста вовсе ни в чем не участвовать, но призадумался: это ведь выйдет бегством! А я в ту пору как раз мечтал податься в актеры, другого дела жизни даже не представлял. Вот и смекнул: останусь. Но нанесу свой удар. Так отыграю статую, что героя-любовника даже никто не вспомнит.

Удалось ли? Местами. В эпизодическом образе статуи внимание зала на себя, конечно, перетянул. Но финал мизансцены вышел для меня неожиданным. Дон Жуан Командорову руку долго не отпускал, вместо того чтобы честно упасть замертво. В рукопожатие Леха вложил всю свою дикую злость и обиду, а клешни его были сильнее моих ладошек. Оставалось стоять и не морщиться. Образ статуи обязывал ко многому.

– Ты терпи, статуя, в Лувр попадешь! – издевательски прошипел он.

А из-за кулис возмущенная труппа шептала мне, чтобы я отпустил руку и дал герою упасть.

Чем закончилось? Моей фразой, сказанной громко, на зал:

– Отцепись от руки, придурок! – и показательным исключением из школьного театра за неспортивное поведение.

Я собирался вернуться. И долго еще планировал поступать в театральный. Но что-то с тех самых пор мне мешало. Лицедейство забросил, тонкие движения души пытался выражать письменно. Получалось ли? Больше нет, чем да.

Возвращение в старый образ, регрессия к былому конфликту и былому ресурсу – как это по-тропинински! Но, как видно, не все в истории Влада уместилось на том пронзительном острие нравственного закона, которому подчинены миры в глубинах Кристалла.

Там, где Влад не совпадает с каноном писателя, он попадает под действие других канонов, некогда начертанных законодателями глубинной психотерапии – Фрейдом, Юнгом и Адлером. Не один, так другой или третий убедительно объяснит, отчего же актер, попытавшийся имитировать кататонический ступор, был захвачен старым симптомом и ушел от понимания не только чинов службы безопасности, но и от своего собственного.

Ну а что же я? Я не в силах был ни ему помочь, ни как-либо проявиться. Я ведь кто? «Человек из февраля», внутренний терапевт расщепленной личности. За пределами психического мира Влада меня вообще нет. Я не могу зайти с другой стороны, подойти снаружи. Я одна из тех функций психики, которая замирает, едва личность спускается на дочеловеческий уровень реагирования.

И все же в какой-то момент разум Влада сложится вновь, чтобы юркой ладьей выплыть из небытия. И ладьей будет Командор Влад, а за юркостью станет следить его верный штурман – терапевт Юрка.

Это что? Сознания свет? Но тогда почему так темно? А, подвал и мешок на голове, вот от них и темень. Надо выйти, но не идут ноги. Надо снять – но руки не слушаются. Тоже мне органы сознательного действия.

А! Вот оно! Не слушаются, поскольку прикованы – это все объясняет! Надо бы скорей расковаться. Но чем это сделаешь, если нет инструментов и руки заняты? Все надежды на силу мысли…

Может, в новой конфигурации Малого Кристалла она стала сильней, чем была?

Сила мысли… Я вторично вспомнил о ней, когда стоял последним в очереди на собеседование в палатке кудрявого мордоворота. Эта сила тогда, в подвале, помогла снять наручники. Что же я не пользуюсь ею теперь? Ведь наручники сковывали свободу движений намного сильней по сравнению с автоматчиками; да и прикасались они непосредственно к телу, а не только к страху его потерять…

Но тут я подметил знакомые ходы мысли.

– Юрка, ты?

– А то кто же? – отозвалась статуя юного барабанщика передо мной.

– Как-то молодо выглядишь…

– Да не суть. Называй меня Юрка-младший.

– Очень рад тебя видеть! Не подкинешь ли мне идею…

– Как использовать силу мысли? Заклинаю тебя хорошенько сперва подумать, а тогда уж использовать. А не то пожелаешь, чтобы, к примеру, солнце вышло из-за туч, а оно из-за этого приблизится к земной атмосфере. Космос порою хрупок.

– Я настолько силен? – вот удивление-то. – Что ж тогда заперт в эту постылую статую?.. Ах да, кажется, по собственной воле…

Однако стоит повнимательней разобраться в ситуации. Собеседование черного начальника со статуями идет полным ходом, по итогам их сортируют на две группы, а я так и не знаю, какая из них согласилась сотрудничать с властями, а какая проявила непреклонность. Хорошо бы, чтобы твердость духа проявило большинство, но вправе ли я рассчитывать на такой сказочный результат? Даже человеческие выборки дадут другую статистику, а тут, как-никак, статуи…

– Хочешь узнать их выбор? – Юрка-младший растянул гипсовое лицо в подобии улыбки. – Он тебя не утешит. Сотрудничать с кудрявым садистом согласились все. Просто часть этих статуй отправят на Полуостров шпионить, а другую, меньшую часть – совершать теракты.

– Да? Откуда ты знаешь?! – воскликнул я.

– Угадай. Психотерапевтам негоже подсказывать выводы, к которым может прийти и сам анализант.

Я подумал и вдруг догадался. Ну да! Если Юрка, который, чего скрывать, это мой же внутренний голос… Если он говорит устами гипсового барабанщика, то значит… Значит, мой внутренний мир занимает больше одной статуи.

– Браво! – порадовался за меня Юрка. Даже стукнул в свой гипсовый барабан. И застыл выжидательно.

Если больше одной, почему не все? Если вдуматься, то откуда могло бы взяться столько однородных фигур? Это грани одной фигуры, все явились из одного Кристалла. Из моего собственного.

Юрка-младший поддержал мою мысль длительной барабанной дробью.

– Но ведь я здесь, по-видимому, главный? Я ведь не зря Командор!

Юрка согласился и с этим.

– Командора должны слушаться! Ну, хотя бы в теории…

– А ты не пробовал им на практике чего-нибудь приказать?

Интересно, что эта простая мысль до сих пор меня не посещала. Я прокашлялся и пророкотал громовым командорским голосом:

– Статуи, слушай мою команду! Разоружить автоматчиков!

А чего мелочиться, в самом-то деле?

Миг – и многое сделано. Это без точной команды статуи слоняются без толку и не знают, чем бы себя занять. А стоит сигналу прийти, действуют быстро. Только один из подвергшихся нападению конвоиров успел снять с предохранителя свою скорострельную пушку. Но и его чуть позже монументальная девушка-спортсменка так приголубила веслом по макушке, что автоматная очередь целиком ушла в небесное молоко.

Грузчики отступили к забору. Насчет них распоряжения не было. Ладно, нам не до них. Остался еще начальник в палатке. Наглый, жирный, кудрявый. Стоило нашим к нему зайти и ткнуть в лицо автоматом, он завизжал, как свинья недорезанная, и стал умолять: