– Ванильное и фисташковое, – в полудрёме тихо прошептала Корниенко.

– Ну, вот… Я привёз всё это в номер и поставил вот на этот столик. Предупредил клиента, что ресторан у нас работает до двадцати трёх. Он сказал, типа, ну тогда в двадцать три и расчёт получишь, и посуду заберёшь. Я сказал, что ладно, мол, и ушёл, – замолчал вдруг Вячеслав.

– Ну? А дальше что? – сонно поёжившись, спросила следователь.

– Дальше? Дальше я в двадцать три поднимаюсь, стучу в дверь, а мне никто не открывает. Стучу ещё раз… потом на ручку нажал, а дверь незапертой оказалась. Ну, я тележку в номер загнал и хотел со стола убирать, но потом думаю: пусть клиент сначала рассчитается. Кричу, а мне никто не отвечает…

– А что кричал? – спрашиваю я для того, чтобы что-то спросить.

– Виталик, где ты?

– Так вы знакомы были? – неожиданно встрепенулась Виолетта Юрьевна. – А ну-ка, всё на стол из карманов!

– Не понял… Зачем? Я объясню. Виталий – наш постоянный клиент… был, – попробовал возмутиться Кривошеев, пятясь назад.

Но я был рядом и пришёл нерешительному парню на помощь. На столе оказались ключи от квартиры, какие-то старые мятые квитанции, солнечные очки, зажигалка, презерватив в надорванной упаковке, приличная сумма рублей и всевозможные скидочные карточки. В. Ю. тут же начала активно всё это рассматривать.

– Слава, у вас сегодня зарплата была? Нет? А откуда столько рубасов, Вячеслав? Или это только сегодняшние чаевые за сервис и хорошее поведение? И на хрена я пять лет училась? О! Чапаев, смотри! Вот, что я искала! – радостным голосом выкрикнула следачка и протянула мне именную карточку-пропуск в столичный ночной клуб «Голуби».

– Такты из этой стаи голубиной, Кривошеев? – невольно засмеявшись от такой новости, поинтересовался я и щёлкнул официанта по носу яркой карточкой ЛГБТ-клуба.

– Я не понял… при чём здесь… вы не имеете права, – плаксиво заныл официант, пятясь назад. – Мы в свободной…

Неожиданно в дверь гостиной протиснулась голова в белой медицинской шапочке:

– Господа! Имейте совесть, господа. Два ночи. Мы трупешник забираем?

– Сомова! Почему… – дальше никто не слышал, о чём я спрашивал Сомову. Даже я сам не слышал, что говорю.

Почему? В диалог вступил, вернее, меня перебил на полуслове Степан Блэкович…

– У-афф! У-афф!!!! – как-то очень грозно и объёмно разносилось по коридорам и открытым номерам гостиницы «Мишель».

– С собакой ты придумал, Чапаев? – улыбаясь, спросила Виолетта.

– Ну не то чтобы я…

– Ты бери их с собой по возможности чаще… Как-то защищённей себя чувствуешь! Дисциплинирует некоторых опять же… – с удовольствием прислушиваясь к суматохе в коридоре гостиницы, весело хохотнула Корниенко.

– Так он ещё и след берёт… – с гордостью за Степана ответственно заявил я, надеясь, что меня не слышит Сомова.

– Та ладно…

– Зуб даю…

– Зуб потом, Чапаев. А сейчас пройдёмте к покойничку. Проходите, Кривошеев, проходите, – подталкивая в спину упирающегося официанта, настаивала Корниенко.

– Я покойников боюсь… – канючил парень, отворачиваясь от накрытого простынёй тела убитого.

– А чего их бояться? Лежат себе тихонько, никого не трогают. Ты, гадёныш, зачем своему любовнику писюн отрезал? А? – громко и неожиданно для всех задала вопрос официанту следователь по особо важным, резко сдёргивая с трупа окровавленную простынь.

– Ничего я… мне домой нужно… у меня бабушка… – жалобно загундосил Кривошеев, закрывая ладонями лицо.

– А чем ты резал, живодёр? Медэксперт говорит, что чем-то не очень острым. Ножичек с собой у тебя, Славик? – зло процедил сквозь зубы я, подключаясь к психической атаке. И для пущей убедительности шлёпнул по белобрысой макушке гомосексуалиста.

– Смотри, Чапаев! А член-то где? Писюн никто не видел, господа? Во рту же был… Ты не брал случайно? – в сердцах всплеснула руками Виолетта Юрьевна, почему-то посмотрев на меня.

– Нет! Зачем мне два? Может, он его проглотил? У покойников такое бывает, я слышал. Это когда перед смертью последний вздох… В кино видел, Славик? А тут он вроде вздохнуть напоследок хотел, а рот забит чёрт-те чем… Вот и сглотнул! – продолжил развивать тему я, надеясь, что душевный «фурункул» у мальца вот-вот рванёт.

И рванул! Кривошеев как-то позеленел лицом, коленки подкосились, и его благополучно вывернуло… Прямо недалеко от охладевшего к земным утехам любовника. Шампанским, фруктами, малиновым чизкейком…

Тело Жидкова-младшего увезли, и мы отпустили всех свидетелей, взяв с них подписки о невыезде. Судмедэксперта Наташу повезли домой пэпээсники, а чувствительная администратор гостиницы пошла до конца дежурства плакать к себе в кабинет. Сомова со Степаном пристроились на большом диване в вестибюле. Они, обнявшись, тихо дремали и слушали занимательный рассказ разговорчивого пенсионера-охранника. Дед не к месту вспомнил похожий случай из своей многолетней «вертухайской» практики. Правда, без убийства и других страстей-мордастей. Жорик Гагуа настроил видеокамеру, и мы со старшим следователем Корниенко решили провести первый допрос подозреваемого Кривошеева в рамках предварительного следствия по делу прямо здесь, в интерьере номера «люкс».

– С этим… с Жидковым мы в клубе «Голуби» познакомились полгода назад, – начал свой рассказ белобрысый мальчишка, мало себе представляющий, какая жизнь его ожидает в ближайшие лет десять. – Ну и закрутилось. Я его сразу предупредил, что категорически против беспорядочных связей. Что если встречаемся, то больше никаких… Ну, сами понимаете, СПИД и всё такое… Сначала всё так и было. У меня встречаться негде. Квартира маленькая… мама, бабушка больная… А он крутыш… Машину его видели? Ну, вот… помогал мне. Подарки там, деньги, когда попрошу. Но вы не думайте, я не наглел. Я не проститутка какая-нибудь. А тут чувствую, что-то мой Виталик про меня забывать стал. Приезжать стал редко, «чирик» на столе оставит и всё, как бы… Прихожу как-то в «Голуби», а мне мои… друзья, в общем, и говорят, мол… типа, твой Виталька сучек меняет как перчатки. Смотри, типа, без презика не давай! Ах ты, думаю, кобель… Клялся ведь! Ну, я всё и придумал. Вот так со всеми кобелями нужно… Скажите, а в тюрьме такие же, как я, есть?

– Есть, Слава, есть… – печально ответила следачка, – дальше-то что? Привязал руки к спинке кровати, задушил подушкой, а потом член отрезал?

– Ну да. Вы и без меня всё знаете, – уже ничему не удивляясь, ответил Кривошеев, с искренней жалостью в глазах рассматривая свои руки в наручниках.

– Резал чем? – спросил я, понимая, что даже при таком признании нож с отпечатками пальцев убийцы и следами крови убитого – это железная улика.

– Десертным ножом, – просто ответил Славик. – Еле отрезал. Тупой, зараза…

– А дел его куда?

– Кого? Член…

– Да нет… ножик этот десертный, – брезгливо морщась, спросил я.

– Так я его сразу в мусорный бак выбросил. Он и сейчас там. Мусор только утром вывезут. Честно, – уже безразличным голосом признался Славик, беззвучно заплакав.

– Шатров!!! – почти хором крикнули мы с Виолеттой Юрьевной.

Душегуба увёз в СИЗО № 2 вызванный экипаж ППС. Участкового Шатрова наконец отпустили в семью. Отмываться после получасового штурма ресторанной помойки, на его удачу увенчавшегося успехом. Корниенко приняла волевое решение – на допрос подозреваемого в убийстве вызвать ближе к обеду. Нет, ну надо же и «важнякам» иногда отдыхать, пёрышки, потускневшие после борьбы с преступным элементом почистить, бельишко сменить. Оставшиеся члены следственной группы разместились в моём «барсике». На заднем сидении, посадив Степана между собой, расположились прапорщик Сомова и эксперт-криминалист Гагуа. Ну, а «командирское» место заняла В. Ю. Ехали весело.

– Нет, ну надо же пса с собой в гостиницу притащить, – веселилась Виолетта Юрьевна, обернувшись к сидящим на заднем сидении. – Как тебя?

– Сомова.

– А его?