В другие ночи они вместе с Элейн засыпали у колыбели Фейры, не желая пропустить тот миг, когда она вырастет, словно наутро розовощекая малышка в кружевном чепчике могла проснуться взрослой. Потом они всегда пробуждались в своих постелях – это отец относил их, и Неста помнила запах заморского табака и специй от его жилета; помнила, как он нес ее на руках, а затем наклонялся, чтобы поцеловать в лоб. Пятилетняя девочка, какой она тогда была, считала, что отец от всего их убережет.
Неста сжала руку Элейн, мягкую, несмотря на мозоли от упорной работы в саду, и пахнущую жасмином. Отец всегда любил жасминовый чай, вспомнила Неста, с сахарными кренделями, которые продавались на Континенте в жестяных банках с изображениями торговых городов. В такой же банке Фейра потом прятала вырученные за волчьи шкуры монеты.
Теперь она шла к ним навстречу, улыбаясь так широко, что этой улыбкой можно было бы согреть человеческую деревеньку в чудовищную вьюгу.
– Дай, думаю, принесу вам крендельки, – добродушно сказала она, передавая Элейн плетеную корзинку, и уже собиралась сесть рядом со средней сестрой, но Неста протянула младшей руку и усадила подле себя. Они все смотрели вдаль, но Фейра переплела их с Нестой пальцы, а Элейн все так же прижималась к сестре с другого бока.
– Это Мор подослала вас с поручением откормить меня, как молочного поросенка, чтобы Эмери подольше меня замещала? – фыркнула Неста, но кренделек все равно взяла и узнала в нем то самое печенье из жестяной банки, которое пекли, казалось, еще со времен Соглашения. Весточка от рыжеволосой королевы, разделившей недолгую, но крепкую дружбу с отцом и узнавшей его привычки. Теперь Неста радовалась, что тогда отец не был один.
– Мор, наведывающаяся в Гавань ветров каждый день, да еще и не по разу, – оживший кошмар Девлона, – ухмыльнулась Фейра. – И в лагере, говорят, слышали, как он то и дело бормочет твое имя. Стало быть, ждет не дождется, когда девочки вернутся в Дом ветра.
– Ишь какой! Теперь, значит, будем тренировать в лагере не только малышек, но и тех, кто постарше. Сам напросился. Пусть навестит меня, если так соскучился.
– Вот это моя девочка! – одобрительно пробасили сверху, и Неста, лениво вскинув голову, увидела парящего в воздухе Кассиана. От размаха его величественных крыльев у нее до сих пор захватывало дух. А еще вспоминалась неделя в Спящих горах, где, в пару горячих горных источников, они снова и снова находили этим крыльям лучшее применение.
Кассиан бесстыже улыбнулся, а когда спикировал вниз, заграбастал в объятия всех троих и, втиснув голову между сестрами, промурлыкал Несте на ушко:
– Я знаю, о чем ты думаешь, милая.
– А ну брысь!
Щеки Элейн снова загорелись, а Фейра посмотрела на Несту с сочувствием: дескать, знаю, сама через это прошла. Кассиан рассмеялся и выпрямился во весь рост, так что тень протянулась до приземлившегося следом Риза. Аз летел последним, и Никс, цепляющийся за его шею, хохотал так, что Неста ничуть не удивилась бы, узнав, что слышно малыша было до самого Двора весны.
Элейн глядела на приближающегося Азриэля с чувством, которому Неста никак не могла дать названия.
– И в кого он такой хохотушка? – снова удивилась Фейра, обращаясь не то к ним, не то к Ризу, к которому прильнула, поднявшись с тахты. А огромная, горячая ладонь Кассиана теперь покоилась на животе Несты, раззадоривая детей.
Тогда-то над неслышными для них словами Никса Азриэль и рассмеялся. Захохотал так, что даже крылатые жеребцы, пасущиеся в долине, вскинули головы.
– Душа моя, есть ли что-то, что я должен знать о неожиданных завихрениях Котла? – спросил Риз у Фейры, хлопая ресницами. Она толкнула его локтем в бок. Кассиан хохотнул, продолжая кружить большим пальцем по животу Несты.
И когда она все же накрыла его руку своей, то со всей ясностью осознала: вот что на самом деле все эти годы значило чувствовать себя дома.
