До тех пор, пока творческие ценности или их реализация находятся на переднем плане жизненных задач, область их конкретного воплощения совпадает в основном с профессиональной деятельностью. Работа представляет собой то поле, на котором уникальность индивидуума находится во взаимоотношении с сообществом и получает, таким образом, смысл и ценность. Эти смысл и ценность присущи, однако, достигаемому результату (как результату для сообщества), но не конкретной профессии как таковой. Следовательно, нельзя сказать, что лишь какая-то определенная профессия позволяет человеку реализовать свои возможности. Ни одна профессия сама по себе не делает человека счастливым. И если многие, преимущественно невротично настроенные, люди утверждают, что они чувствовали бы себя реализованными, если бы у них была другая профессия, то здесь, видимо, речь идет о неверном понимании смысла профессиональной деятельности или о самообмане. В тех случаях, когда конкретная профессия не приносит чувства удовлетворения, вина лежит на человеке, а не на профессии. Профессия сама по себе еще не делает человека незаменимым и неповторимым; она лишь дает для этого шанс.
Одна пациентка сказала мне однажды, что она считает свою жизнь бессмысленной и поэтому не хочет выздоравливать; однако, по ее мнению, все было бы прекрасно, если бы она имела профессию, которая приносила бы ей удовлетворение; если бы она, например, была врачом или медицинской сестрой или химиком, который делает какие-нибудь научные открытия. Я попытался объяснить этой больной, что дело ни в коем случае не в профессии, а в том, чего удалось в ней достичь; все, что составляет индивидуальное и специфическое, единственное и неповторимое нашего существования, находит свое выражение в работе и делает таким образом нашу жизнь осмысленной - или этого не происходит.
Как это реализуется, например, в профессии врача? Что дает смысл его действиям? То, что он действует по правилам врачебного искусства? То, что он в том или другом случае предписывает инъекции или медикаменты? Искусство врача отнюдь не состоит в том, чтобы действовать только по правилам врачебного искусства. Профессия врача дает человеку лишь рамку постоянных возможностей реализовать себя посредством личных профессиональных достижений. То, что врач делает в своей работе сверх своих чисто врачебных обязанностей, лично от себя как человек - это и составляет смысл его работы, делает его незаменимым. Ведь кто бы ни делал инъекции - он или кто-либо из его коллег, - все, в конечном счете, будет сводиться к одному и тому же. И лишь там, где он действует за рамками профессиональных предписаний, за рамками профессионально "положенного", лишь там и начинается настоящая, личная, единственно дающая удовлетворение работа. А как обстоит дело с работой медицинских сестер, которой так завидует моя пациентка? Они кипятят шприцы, выносят судна, меняют больным постель - все это очень нужные вещи, которые, однако, сами по себе не могут принести удовлетворения; но там, где сестра делает нечто большее, выходящее за рамки положенного ей минимума, что-то лично от себя, находя, например, участливое слово для тяжелобольного, - лишь там возникает шанс дать жизни смысл, исходящий из профессии. Этот шанс дает любая профессия, если только работа понимается правильно. Незаменимость и необходимость, единственность и неповторимость заключены именно в человеке, в том, как он создает, а не в том, что он создает. Кроме того, пациентка, которая не находила смысла в своей жизни, так как не имела желанной профессии, могла бы реализовать себя и вне профессии - в личной жизни, например, где она могла бы выразить свою единственность и неповторимость как любящая и любимая, как супруга и мать, которая во всех жизненных отношениях является незаменимой и единственно необходимой для мужа и детей. Естественное отношение человека к своей профессиональной деятельности как к возможному полю реализации ценностей творчества и уникальной самореализации претерпевают во многих отношениях искажение из-за господствующих условий труда. Здесь речь идет прежде всего о людях, которые жалуются на то, что они по 8 или более часов в день работают на предпринимателя, выполняя на конвейере одно и то же движение или одно и то же нажатие рычага на прессе - чем обезличеннее, чем в большем соответствии норме, тем лучше. При таких обстоятельствах работа, конечно, может восприниматься только лишь как средство для добывания денег, необходимых для собственного существования. Это собственное существование начинается в этом случае лишь в свободное время, его смысл лежит в его свободном личном наполнении. При этом мы не должны забывать, что есть люди, работа которых делает их настолько усталыми, что они после работы замертво валятся на постель, не в силах предпринять что-либо еще; свое свободное время они могут наполнить лишь тем, что превращают его в пассивный отдых: они не в состоянии делать ничего более разумного, чем спать.
Сам же предприниматель, работодатель, в свободное время тоже не всегда "свободен"; и он не остается незатронутым упомянутыми выше искажениями естественных трудовых взаимоотношений. Кому не знаком тот тип людей, которые преуспевают в добывании денег и в постоянной погоне за ними забывают саму жизнь? Зарабатывание денег становится для них самоцелью. У такого человека много денег, и он знает, на что их потратить, но он совершенно не знает, для чего же, собственно говоря, он живет. Добывание денег превалирует над самой жизнью; кроме получения все большей прибыли, он не знает больше ничего - ни искусства, ни даже спорта; он спускает деньги в азартных играх, в связях с женщинами, в казино, где деньги, "поставленные на деньги", представляют для него последние смысл и цель.
Невроз безработицы
Экзистенциальное значение профессии становится наиболее очевидным, когда профессиональная деятельность исчезает совсем, т. е. в случае безработицы. Психологические наблюдения над безработными людьми побудили психотерапевтов выдвинуть понятие "невроз безработицы". На первое место по симптоматике здесь удивительным образом выступает не депрессия, как можно было бы предположить, а апатия. Безработные становятся все более безучастными ко всему, и их инициатива все более и более сменяется апатией. Эта апатия не безопасна. Она делает этих людей неспособными ухватиться за руку помощи, которую им протягивают. Безработный воспринимает незаполненность своего времени как внутреннюю незаполненность, как незаполненность своего сознания. Он чувствует себя ненужным, так как не занят любимым делом. Он начинает думать, что его жизнь больше не имеет никакого смысла. Но так же как в биологии имеются так называемые вакантные разрастания, так и в области психологии имеются аналогичные явления. Безработица становится питательной почвой для развития невротических заболеваний.
Апатия как главный симптом невроза безработицы является, однако, не только выражением душевного вакуума; она, как всякий невротический симптом, является также и следствием физического состояния (в данном случае чаще всего - физического истощения организма). У тех людей, у которых невроз был уже и раньше и благодаря, так сказать, привходящему фактору безработицы обострился, - факт потери работы входит как материал в невроз и "невротически перерабатывается". Безработица в таких случаях является для невротика желанным средством, чтобы оправдать себя за все неудачи жизни, т. е. не только в профессиональной сфере. Она служит, так сказать, козлом отпущения, на которого взваливается вся вина за "испорченную" жизнь. Собственные ошибки интерпретируются как предопределенные судьбой и как следствие безработицы. "Да, если бы я не был безработным, то все было бы иначе, тогда все было бы хорошо и прекрасно", заверяют эти невротические типы; жизнь безработного диктует им определенный образ жизни и способствует их деградации. Они полагают, что от них нельзя ничего требовать, но и сами они ничего не требуют от себя. Им кажется, что судьба безработного освобождает их от ответственности перед другими так же, как и от ответственности перед самими собой, освобождает их от ответственности перед жизнью. Все неудачи во всех областях бытия сваливаются на эту судьбу. Вероятно, удобно думать, что ботинок жмет лишь в одном-единственном месте. Если объяснять все лишь одной причиной и если, к тому же, этой причиной является кажущаяся судьбой данность, то это обстоятельство имеет то преимущество, что человеку представляется, будто он ничего не потерял и что и дальше не нужно делать ничего другого, как ждать воображаемого мгновения, когда все, в силу той же причины, может быть, как-нибудь и наладится.
