Джип остановился у входа, и Бертольдо, ехавший рядом с Джеймсом (Аньелло сел в другую машину), сделал ему знак выходить.

– Господин Марко ждет тебя, – сказал старик уже на лестнице, ведущей в дом. – Если ты не слишком устал, позволь проводить тебя к нему прямо сейчас.

– Я не устал, – коротко ответил Джеймс, не чувствуя ни малейшего желания оттягивать эту встречу.

Внутри дом был такой же пафосный, как и снаружи. С потрясающим ремонтом, но в строгом стиле – своей сдержанной величественностью он вполне соответствовал роду деятельности тех, кто его населял.

Стоит отметить, Джеймсу не было до окружающей обстановки никакого дела. Он никогда не был жадным до роскоши, и удивить его чем-то подобным было невозможно. В то же время он не чувствовал и никакой подавленности, хотя раньше никогда не бывал в таких богатых домах. Следуя за Бертольдо, он думал только о предстоящем разговоре и его возможных последствиях, все остальное его нисколько не интересовало.

Кабинет Марко, по всей видимости, находился на первом этаже и довольно далеко от входа. Они прошли целых пять широких коридоров, освещенных яркими бардовыми лампами, когда впереди нарисовалась какая-то компания.

Это были четверо мужчин в строгих костюмах (в других костюмах здесь, похоже, никто никогда не появлялся), посетивших, по-видимому, как раз тот кабинет, к которому направлялись новоприбывшие. Трое из них не произвели на Джеймса никакого впечатления: это были грозного вида пожилые субъекты, напоминавшие чем-то сопровождавшего его Бертольдо. А вот четвертый захватил его внимание так успешно, что он бы сам удивился этому, если бы мог проследить за собой со стороны.

Наверно, в первую очередь его поразило то, что перед ним был не очередной великовозрастной объект с заведомо сомнительным прошлым, а парень примерно его же возраста, может быть, старше совсем не намного. Во-вторых, огромное недоумение вызывала его внешность.

В отличие от всех мафиози, с которыми Джеймс успел столкнуться за последнее время, этот парень совсем не походил на итальянца. У него была яркая золотисто-пшеничная шевелюра (в данный момент аккуратно уложенная), совсем не итальянские темно-зеленые глаза и совершенные европейские черты, которые вполне могли позволить ему стать супер моделью или кем-то в этом роде. Рост и телосложение тоже весьма этому способствовали. Он был также высок, как и Джеймс, даже выше на пару сантиметров, также строен и при этом крепок – этакое великолепное животное, вылепленное рукой непревзойденного мастера.

Выражение его лица тоже значительно отличалось от каменно-непроницаемых физиономий его спутников. Он казался очень спокойным, даже беспечным, но не глупым: была в нем какая-то энергия, что-то самонадеянное и неуловимо сильное, чему трудно было дать конкретное название. Джеймс сам был озадачен этим, но вот это самое неопределимое нечто почему-то страшно взбесило его.

Незнакомец и трое его спутников вежливо приветствовали Бертольдо и спокойно прошли мимо.

По пути блондин без всякой неловкости посмотрел на Джеймса и радушно улыбнулся. У него были необычайные манеры. Он казался очень дружелюбным и при этом всем своим существом излучал уверенность в собственном превосходстве. Его улыбка показалась Джеймсу скорее небрежной, чем приветливой, и это разозлило его еще больше.

По правде говоря, он был очень растерян. Обычно ему не было до окружающих людей никакого дела (как бы ярко и необычно они ни выглядели), а на этого блондина он реагировал, словно воспаленная сетчатка на яркий свет. Он был так взбешен и растерян, что, сам того не осознавая, смотрел вслед молодому мафиози до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом. И даже после этого он не успокоился и тут же спросил у Бертольдо:

– Кто это?

– Семья Донацио. Самые верные союзники семьи Кармелло.

– Я про блондина.

– Это Альваро Донацио, ее глава.

– Глава? – Джеймс был поражен. – Он же совсем молодой! И не похож на итальянца.

– Это верно. Его мать была наполовину немкой. Такой красавицы мир больше не увидит. Внешне он пошел в нее. Что касается возраста, то не обманывайся. Да, он очень молод, но уже успел доказать, что достоин того места, которое занимает. Подчиненные его боготворят.

Пока Бертольдо говорил, вопросы один за другим раскручивались в неожиданно запылавшей голове Джеймса, но выплеснуть их наружу он не успел. В конце коридора возникла блестящая черная дверь, которая, по-видимому, и являлась целью их долгого похода.

Коротко постучав, Бертольдо дождался приглушенного «входите», открыл дверь и сделал Джеймсу знак следовать за собой.

Кабинет Марко оказался очень просторным и на удивление уютным. Здесь было много цветов в больших ажурных кадках, изящная мебель из красного дерева и очень много высоких окон, большая часть которых в настоящий момент была открыта. Это создавало приятный сквозняк в помещении и, к тому же, вызывало обманчивое ощущение безопасности этого места.

Центр комнаты представлял собой что-то вроде основной зоны. Там располагался большой черный диван в форме полукруга, четыре кресла, довершавшие круг, и низкий прямоугольный стол по центру.

В одном из кресел сидел крупный старик с абсолютно белыми волосами и исчерченным морщинами лицом. Одет он был просто, но очень аккуратно: в серые вельветовые штаны и черную рубашку в бардовую клетку. При виде гостей он взял трость, прислоненную к подлокотнику кресла, и медленно встал. Его взгляд был прикован к Джеймсу, так же, как и взгляд последнего был прикован к нему.

Не требовалось никаких усилий, чтобы понять: это была очень сильная волевая личность, прошедшая тяжелейший жизненный путь, но так и не утратившая своей внутренней мощи.

Марко Кармелло был очень высок, и даже сейчас в нем не было ни грамма лишнего веса; однако лицо выдавало признаки тяжелой болезни: цвет кожи был каким-то нездоровым, землисто-желтым, а белки глаз были скорее серыми, чем белыми. Но, несмотря на это, несмотря даже на трость, на которую он опирался, никто не рискнул бы назвать его немощным или бессильным.

– Подойди ко мне, внук, – сказал он не приказным, а каким-то усталым грустным тоном.

Джеймс подчинился, и Марко, крепко сжав трость левой рукой, правой притянул его голову к своей груди. Джеймсу ничего не оставалось, кроме как осторожно ответить на это неожиданное объятие. Уже второй раз за этот день он был сбит с толку, потому что в этот момент его сердце болезненно сжалось, и он даже ощутил легкий ком в горле. А в голове пронеслась мысль, что этот человек, несмотря на всю его страшную власть и репутацию, был все же очень добр, пускай, возможно, и далеко не ко всем.

Когда Марко наконец отпустил его, его глаза блестели от слез, однако заговорил он ровным голосом и без всякого смущения:

– Наверно, тебе уже это говорили. Ты очень похож на своего отца. Садись, пожалуйста. Бертольдо, ты тоже оставайся. Сейчас нам принесут чай с пирожными.

Как только все расселись (Марко занял прежнее кресло, в то время как Джеймс и Бертольдо сели по правую и по левую руку от него), вошла опрятная пожилая женщина с огромным подносом, наполненным чайными принадлежностями на три персоны, быстро расставила все перед собравшимися и немедленно удалилась.

– Угощайтесь, – сказал Марко, пододвигая к себе блюдце с чаем и перекладывая на тарелку одно пирожное. – Эти пирожные просто изумительны. Даже мне порой значительно поднимают настроение. Впрочем, должен признать, все, что готовит Эльза, обладает этим редким свойством.

Джеймс не слишком хотел есть, тем более сладости, но из вежливости взял себе пирожное.

– Тебе нравится птичье молоко? – спросил Марко, ненавязчиво наблюдая за ним.

– Не слишком. Я вообще не очень люблю сладкое.

– Я в юности тоже не любил. Но годы значительно влияют как на вкусы, так и на взгляды людей.

Джеймса так и подмывало начать обсуждение основной темы, но он сдерживал себя, так как не хотел показаться грубым. По какой-то причине ему не хотелось быть резким с этим человеком.