Нет больше ее Миляш, нет любимого зятя Мунира. И не будет больше никогда. Только птицы теперь будут петь своими сладкими голосами над их могилами, и по весне на двух могильных холмиках будут распускаться ранние цветы, посаженные заботливой рукой Хадии…
Асанай
Зубайда еще засветло легла в постель. Что еще делать одинокому человеку, коли в доме пусто и заботиться не о ком? Летом темнеет поздно… Только она устроилась в постели, как в дверь постучали, настойчиво, явно намереваясь войти, несмотря ни на что. Кого бы это принесло на ночь глядя-то?
Пройдя в сени, Зубайда зябко поежилась, стоя босиком на прохладном полу, громко спросила:
— Кто там?
— Мы, — послышался из-за двери женский голос. Откинув щеколду, Зубайда столкнулась лицом к лицу с крепко сложенной женщиной, с лицом суровым, с горестными складками в уголках рта. Видно сразу, немало пришлось ей пережить в своей жизни. Вон уж и волосы седые, хотя едва ли она старше Зубайды.
Внимательно осмотрев гостью и мальчика лет трех возле нее, Зубайда шире открыла дверь:
— Входите, коли люди добрые, места хватит.
Женщина с малышом прошли в дом, сели на лавку возле стола. На какое-то время воцарилась неловкая тишина. Гостья, видно, не из слишком разговорчивых, а Зубайда и представить себе не могла, о чем говорить с незнакомкой, явившейся в неурочный час в ее дом. Выручило Зубайду гостеприимство. Едва было присев напротив гостей, она стремительно поднялась и захлопотала:
— Сейчас самовар поставлю, чайку попьем. Да и лампу зажгу, темнеет уж…
При свете керосиновой лампы нежданная гостья внимательно осмотрелась. Заметив в углу фотографию солдата, чуть заметно вздрогнула и устало прикрыла глаза: «Значит, правильно пришла, не ошиблась. Мунир так и говорил, — пятый дом с краю…»
После чаепития, прошедшего все в том же тягостном молчании, малыш уснул прямо на лавке. Зубайда с интересом смотрела на позднюю гостью, которая, судя по всему, уходить из ее дома не спешила. Облик у нее странноватый. Видно, что сильная, ко всякой работе привычная. Одежонка тоже странная: ярко-красное платье, самодельные ичиги на ногах…
— Куда направляетесь? — нарушила наконец тишину Зубайда. — Наверное, в район идете?
Помолчав, гостья решительно сказала, не намереваясь ходить вокруг да около:
— К тебе мы шли, Зубайда.
— Откуда мое имя знаешь? — удивилась хозяйка. — Мы вроде раньше не встречались?
Горько улыбнувшись, гостья ответила:
— Боюсь, Зубайда, от моего рассказа у тебя в голове все перепутается. Да, видно, придется выкладывать все как есть… Зовут меня Хадия, а его — Аюхан. Только для начала посмотри вот на это.
Хадия извлекла из мешка вещи Мунира: бинокль, солдатский ремень, фотографию, обернутую фольгой, на ней — Зубайда. Едва только Зубайда увидела вещи и фотографию, как тут же завыла в голос, словно раненая волчица:
— Мунир! Сыночек мо-о-ой!..
В глазах у Зубайды потемнело. Теряя сознание, она повалилась на пол, цепляя скрюченными пальцами простенькую скатерку со стола. С грохотом посыпались на пол чашки с блюдцами. Хадия едва успела подхватить раскаленный самовар, чтобы Зубайда не опрокинула на себя кипяток. Аюхан, к счастью, не проснулся. Видно, крепко вымотался за дальнюю долгую дорогу с хутора.
Приподняв худенькое тело Зубайды, Хадия уложила ее на большой сундук, побрызгала в лицо прохладной водой из кадушки. Зубайда постепенно пришла в себя, осмотрелась вокруг, словно надеясь, что все ей привиделось и сейчас она в комнате одна. Но нет, сидит рядом эта странная Хадия, которая что-то знает о ее сыне…
— От горя я такая стала, сердце прихватывает… Или жив мой сын? Не томи, говори скорее!
— Погиб он, — поджав губы ответила Хадия. — Не на войне погиб, нет… Очень устала я с дороги. Может, завтра подробно поговорим?
— Нет, говори сейчас. Или сердца у тебя нет?! Единственный ведь сыночек был, как же я усну после такого, пока всей правды не узнаю? За сердце не бойся, отпустило вроде. Я вот сейчас травяной настой выпью, и все ладно будет.
Помолчав Хадия негромко ответила:
— Ладно. Я тебя понимаю, как мать и бабушка, сваха Зубайда.
— Сваха?!
Склонившись над Аюханом, Зубайда долго рассматривала безмятежное лицо мальчика, который крепко спал, еще не ведая, что у него есть теперь и вторая бабушка. А Зубайда с Хадией переглянулись молча, без слов поняв друг друга. Теперь у них есть общая забота, и общая отрада в жизни. Видно, последняя…
В ту ночь обе женщины так и не сомкнули глаз. Сначала Зубайда долго слушала длинный рассказ Хадии, время от времени качая головой и вздыхая. Потом решали, как быть с людскими слухами, что в селе говорить станут. Как известно, на чужой роток не накинешь платок, и если пустить дело на самотек, если молчать и позволить людям фантазировать на свое усмотрение, тут такие сплетни пойдут… В отношении Мунира решили говорить, что он, как и было написано в извещении, полученном Зубайдой, пропал без вести. «Никто не должен знать о его дезертирстве, иначе до смерти позору не оберешься», — попросила Зубайда. Отец Аюхана пусть так и будет Мунир. Мало ли на свете Муниров, и какие только совпадения не случаются в жизни…
Позже выяснилось, как погибли Миляш с Муниром. Оказывается, застрелили их геологи, которые занимались разведывательными работами в асанайских лесах. Не специально, разумеется, по дури и безалаберности. Один из геологов, будучи навеселе, в компании, рассказал: мол, по ошибке двух человек застрелили, а сами скрылись. Думали, дикие козы, не разобрали издалека. Зачем те двое на себя козью шкуру нацепили? Ну а потом, понятное дело, ответственности испугались и не стали никуда заявлять…
* * *
Слухи в деревне распространяются быстро. Тут же по селу стали болтать про Хадию, которая явилась с помещичьего хутора, держа за руку мальчонку. Какое-то время перемывали косточки и ей, и Зубайде, непонятно почему приютившей незнакомцев. Потом утихли понемногу, другие новости и проблемы появились, было о чем пошептаться по углам. Хадия старалась говорить как можно меньше, опасаясь, что по нечаянности может сболтнуть лишнего. Все больше замыкалась в себе, отчего и получила прозвище «замкнутая Хадия». Благодаря этой замкнутости ей и удавалось хранить в себе многие тайны, которые она, согласно уговору с Зубайдой, никому не выдавала. А Зубайда оказалась несдержанной на язык. Как-то в ответ на реплику бабки Попугайчихи: «Ты приняла мальчика как собственного внука», она ответила:
— Да ведь он мой внук и есть!
Позже, когда расползлись слухи об этом, она пошла было на попятную, да поздно уже было. А потом по селу пошли слухи, что Хадия якобы жила на хуторе с медведем. Кому было об этом ляпнуть, как не Зубайде? Женщина-то она добрая и в Аюхане души не чает. Ну а про то, что Хадия будто бы с медведем жила… Мало ли что люди болтают, у кого языки длинные? Умный человек не поверит, а дураку не объяснишь. Да и перестали об этом вскоре говорить, времена были тяжелые, суровые, не до пустой болтовни было. Только вот слова «звериная кровь» так и потянулись за Аюханом по жизни…
Было… Не было…
— Я жила с медведем на Уктау, а не на хуторе!
Вздрогнув от своего же голоса, Хадия очнулась от длительных раздумий и воспоминаний о событиях многолетней давности. Не сразу и поняла, почему она сидит здесь одна, куда подевались внук и невестка, которые ее хотели о чем-то расспросить.
— Залия! — окликнула Хадия. Невестка тут же появилась на зов. Своей расторопностью она напоминала Хадие её самоё в пору молодости.
— Проснулась, бабушка? А мы уж решили не тревожить тебя, коли уснула. А тут вот и Линиза приехала. Тоже по следам тех слухов.
Сказав эти слова, Залия многозначительно поджала губы. Вошедшая вслед за ней Линиза горячо возразила:
— И вовсе не из-за слухов приехала! И от Ильяса я никогда не откажусь, что бы там люди не болтали. Вот!