– Если ты позволишь, – он небрежно взмахнул рукой, и темнота постепенно начала рассеиваться и трансформироваться в детали изящно обставленной комнаты.

Роскошная гостиная с раздвижными дверями и блестящим паркетом предстала передо мной во всей своей красе, а яркие детали пожирали темноту, как пламя пожирает бумагу. Я уставилась на него, а затем перевела взгляд на гостиную, в которой узнала нашу. Только в нашей были огромные трещины, отвалившаяся штукатурка и толстый слой пыли. Вместо этого хаоса нас окружала величественная альтернативная комната с камином, обрамленным плиткой с изображениями диких птиц, которых мой отец упоминал за ужином.

Я подобралась поближе к двум искусно изрисованным фрескам и увидела фигурку оленя, которую упоминал отец. Склонив витиеватые рога, она аккуратно стояла над потрескивающими языками пламени. Прямо над ней, объявляя о наступлении полуночи, настораживающе тикали маленькие часы. Кажется, это все объясняет – я просто уснула.

– Пожалуйста, – сказал Эрик, – присаживайся, если хочешь. Я могу угостить тебя чашечкой чая.

Не успела я обернуться, как из ниоткуда передо мной возник журнальный столик с изящным серебряным подносом, а рядом с сочной выпечкой и нежными бутербродами взгромоздился филигранный чайник, окруженный прелестными расписными чашечками.

Все выглядело таким реальным, что мне захотелось дотронуться до этого волшебства и поглубже вдохнуть пленяющий аромат воска и горящих дров, смешанный с ламповым маслом, долькой лимона, несравненной лавандой и цветущими розами.

Через мгновение мне пришлось убедить себя в нереальности происходящего.

– Эрик? – позвала я его.

– Оу, ты вспомнила мое имя, – в его тоне послышалась нотка иронии.

– Ты, – сказала я почти шепотом. – Ты… мертв.

Несмотря на то что мои слова сильно его задели, его нахмуренное лицо было не менее прекрасным, чем всегда.

– А вы, мисс Арманд, все еще стоите. Скажите, стоит ли мне снова предложить вам присесть, или во время этого разговора вы, как обычно, предпочтете вести себя эксцентрично?

Он говорил так, будто знал меня всю жизнь. Или… какое-то время за мной шпионил. В последний раз он сказал что-то такое.

– Я даже не догадываюсь, о чем ты хочешь поговорить, – со снобизмом в голосе произнесла я, но продолжала дрожать от его внезапного появления.

– О том молодом человеке, – выпалил он. – Нам нужно поговорить о том юноше.

– О Лукасе? – Рукой я указала на эркер, окутанный тьмой.

– Ему нельзя возвращаться, – сказал Эрик. Однако я услышала лишь половину, потому что за день появилось слишком много новой информации, которую нужно обдумать.

– То есть ты не просто часть сна… не так ли? – я до сих пор не понимала, хотелось ли мне, чтобы он был настоящим. Может, и нет, если бы вторая версия легенды, в которой Эрик убил свою семью, оказалась правдой.

– Я уже говорил, что это не сон, – подтвердил он. Его угрюмое выражение лица… Неужели все и правда из-за Лукаса?

– А еще ты сказал, чтобы я покинула дом, – я скрестила руки.

– Предложение еще в силе, – последовал едкий ответ от Эрика. – На этот раз все серьезно. Пригласив в мое поместье того парня, ты обрекла нас на ужасный конец.

Дюжина вопросов чуть не сорвалась с моих губ. Однако все по порядку.

– Так ты нас подслушивал? – поинтересовалась я. – Ты слышал, что Лукас рассказал нам за обедом?

– Я не убивал свою семью, если ты об этом, – дрожь в его голосе аккуратно замаскировалась под пылкий нрав. Его наполненные болью и ненавистью глаза с укором смотрели на меня, пока, наконец, не выбрали другой предмет для наблюдения. – Хотя я был… виноват в их смерти.

Ну, это еще ни о чем не говорит.

Однако если добавить немного конкретики…

– А что насчет всего остального? – спросила я, прекрасно понимая, что он все-таки нас подслушивал. – Что ты скажешь о проклятии?

– Я уже говорил, что проклятье существует, – ответил он.

– Точно, – произнесла я, осматриваясь вокруг в полном восторге от изысканного интерьера. – Но ты не сказал, что это за проклятье. Вместо тебя это сделал Лукас.

– Он ничего об этом не знает, – отрывисто произнес Эрик, хотя мое внимание давно было приковано к пианино.

Излучающий волшебное сияние величественный инструмент, окрашенный в классический черный цвет, занимал тот же темный угол, что и в нашей гостиной. Это изобретение поразило меня своей необычайной красотой, от которой у нашей мамы тоже перехватило бы дыхание.

Я подошла к нему, и мой силуэт уже вырисовывался на его блестящей отполированной поверхности.

Ни одной пожелтевшей или сломанной клавиши. Они были такими же ослепительно-белыми, как и лилии на могиле мамы.

Не в силах сдержаться, я уселась на скамью. И вот я снова здесь, заперта в своих воспоминаниях.

Кончиками пальцев я касаюсь клавиш, а мои руки помнят все движения, которым научила меня мама, и повторяют их, словно пытаясь вернуть ее назад.

Я нажала на белую клавишу E, затем дотронулась до черной D-диез, чередуя их, пока не перешла к B, D, C и не услышала прекрасную мелодию, родившуюся из нескольких нот. Эта музыка повторялась снова и снова, по моей просьбе немного преображаясь в конце. Струясь из дивного пианино, она проникала в мое сердце, протаптывая свой путь до тех пор… пока не остановилась. Или пока не остановилась я.

Когда на меня упала мрачная тень, я обернулась и увидела, что его фигура, освещенная пылающим огнем камина, стояла слева, а проницательные глаза сверлили меня насквозь.

– Что ты делаешь? – Его возмущенный взгляд затмевал более напряженный голос.

В ту же секунду я убрала руки от пианино, сжав пальцы.

– Не надо, – приказал он.

– Чего не надо?

– «К Элизе», – сказал он, указывая на клавиши. – Нельзя останавливаться на середине… Ты должна закончить.

– Но я не знаю, что дальше.

Его внимание соскользнуло на пианино, а удрученное выражение лица оставляло желать лучшего.

– Прошу прощения, – пробормотала я, быстро соскочив с сиденья, на которое не следовало садиться. – Я ее никогда не разучивала. Мы…

Тишина, которая ранила меня до глубины души, настигла нас вновь, превратившись в нечто более ужасное, потому что сейчас в ней таилось все, о чем я никогда не хотела говорить.

– Мы? – рискнул он. – Ты говоришь о себе… и своей маме?

Я прищурилась на него.

– Откуда ты знаешь о моей маме?

– Просто догадался.

– Действительно, догадался.

Он задумчиво поджал губы, а затем перевел взгляд на излучающий тепло камин, пока тот освещал его изящные черты лица.

– Ее отсутствие, – ответил он, наконец, переключив все внимание на мою персону, – всегда было заметно.

Я и понятия не имела, что на это отвечать. Особенно, когда он говорил так, будто действительно нас подслушивал и, возможно, следил, отчего мне стало совсем не по себе.

– Мы не будем о ней говорить, если ты не хочешь, – сказал он. – Доверься мне… Я понимаю.

Я была готова переехать его на поезде и растерзать на мелкие кусочки. Но неожиданно для самой себя поняла, что не смогла бы этого сделать. Точно не сейчас, когда его слов, наполненных горькой тоской, оказалось более чем достаточно, чтобы убедиться в их искренности.

– Твоя семья, – сказала я, – уже давно мертва.

– Кажется, так и есть, – его признание прозвучало печально. – Но… иногда об этом получается забыть.

Я понимала его, как никто другой.

Мамы уже шесть лет как не стало, и большую часть времени я размышляла о прошлом. Частенько, как и сейчас, мне было невыносимо больно. Но иногда, в мимолетные секунды счастья или вселенской грусти, мне хотелось прятаться в мамины объятья от всех невзгод и жизненных трудностей, и тогда я забывала, что ее уже давно не было рядом.

– Значит, все, что он сказал, правда? – спросила я. – Проклятие убило их… и тебя тоже?

– Бремя проклятия нести только мне, – произнес он уверенным голосом. – И никому больше. Хотя… их смерть и правда была всего лишь последствием моего поступка.