Опять веселюсь, вспоминая первое утро. ХанГи с огромным любопытством смотрит, как я открываю банку с грибами. Её страшно заинтриговывает выражение острого гастрономического вожделения на моём лице. И мой вид, один в один оргазмический, когда я вкушаю маринованные грузди.

– Тебе не понравится! – категорично заявляю ей. Конечно, она стала выпрашивать неведомый ей деликатес.

Не поверила. И не верит до тех пор, пока я не отрезаю ей кусочек. Очень, очень скупо отрезаю, игнорируя обиду девушки. Предсказуемо, после дегустации продукта, ХанГи отстаёт от меня. И получает в спину контрольный выстрел. Прости, ХанГи, не смог удержаться, какой-то бесёнок внутри завёлся. Во всём виноват он, не я.

– ХанГи-сонбе, не думайте, что я жадничаю. Просто они немного ядовитые, их не всем можно есть. Нет, нет, не бойтесь, от такого кусочка ничего не будет. Вот если б целиком съели…

Сонбе слегка бледнеет и подозрительно спрашивает:

– А почему ТЫ ешь?

– У меня обмен веществ не корейский. Поэтому для меня деликатес, для тебя – вредная еда.

Не поняла она тогда до конца. А что тут понимать? Что русскому хорошо, корейцу – смерть, ха-ха-ха…

Смотрим, что там было дальше. Вернее, в начале. Дальше как раз не интересно. Ведущая отмерла и закруглила передачу. Мои-то выкрутасы были в самом конце. Это я запись перемотал сразу к концу. Есть в телевизорах такая функция, воспроизводить видеофайлы. А флешку мне дали сразу после монтажа передачи. Так-то мы часа три молотили, с этим танцами кучу дублей прогнали. Смотрим.

Агдан и ведущая глядят на большой экран, по которому ползут строки. Моя биография, причём вся засвеченная часть. Почти вся. Про суд, слава небесам, ничего нет. За кадром мужской голос проговаривает весь текст.

– Бонжур, мадемуазель Агдан, – приветственно улыбается мне ведущая.

– Бонжур, – возвращаю ей ещё более приветственную улыбку.

– …мадам Дюваль, лучше просто Анна.

– Бонжур, Анна.

– В тексте про вас всё правильно? Можете что-то добавить или уточнить?

– Я не очень внимательно слушала. Ошибки могут быть, но я не заметила. Французская разведка внушает почтение.

– О, французская разведка ни при чём. Справка подготовлена информационной службой канала.

– Вот я и говорю. Если такое делает обычная инфослужба простой, хоть и сильной бизнес-структуры, то на что же способна ваша профессиональная разведка?

– О-ля-ля! – Анна смеётся, – У вас потрясающее чувство юмора.

– Мерси. Оно мне тоже нравится, – присоединяюсь к её смеху.

– Итак, мадемуазель Агдан, сразу главный вопрос.

Я, честно говоря, напрягся. Неужто будут спрашивать, как я исхитрился столько хитов написать, да на разных языках. Слава небесам, не об этом пошла речь.

– Когда вас ждать? Франция жаждет увидеть вас на своих подмостках.

– До Нового года турне в Японии. Оно давно было запланировано, со времени прошлого визита. Успех во Франции был для нас неожиданным.

– А после Японии?

– А после Японии, то есть сразу, как только наступит Новый год, начинаем готовить визит во Францию. Уйдёт на это не меньше месяца. Получается, появимся у вас в феврале.

– И что нам от вас ждать?

– Как что, Анна? Фурора и бешеного успеха. Но сразу оговорюсь. Окончательное слово за руководством агентства, они могут и переиграть планы.

– Отменить?

– В любую сторону могут переиграть. Могут отменить визит во Францию, а могут отменить японское турне и спешно начать подготовку к французскому.

– Хорошо, этот вопрос мы прояснили? Как у вас дела с вашим женихом?

– Каким женихом? – спрашиваю удивлённо. В последнее время полюбил временами строить из себя дурочку.

– Ну, как же? – Анна оборачивается к экрану, на котором текст быстро прокручивается и останавливается на справке о ЧжуВоне.

– А-а-а, вы про него? Так это не жених.

– А кто? – округляет глаза Анна.

– Нас считают парой, – объясняю я, – на самом деле он мой друг. Не больше и не меньше.

Анна задумывается, потом пытается прояснить тему.

– На самом деле жених кто-то другой, про которого не знают?

Тут я нахожу хороший повод посмеяться. И только затем отвечаю.

– Пардон, Анна, вы сейчас очень смешную вещь сказали. Не знаю, как у вас, а в Корее айдолу спрятаться невозможно. Про нас известно почти всё. Мало что скрыть удаётся. И будь у меня какой-то другой жених, будьте уверены, про него знали бы все.

– Я не понимаю, мадемуазель Агдан. Вы взрослая девушка, около вас симпатичный парень, друг и… ничего?

– Насчёт взрослой меня вы несколько заблуждаетесь, – с удовольствием наблюдаю искреннее недоумение. Люблю людей в тупик ставить. Ничего, крошка, это ненадолго.

– Я понимаю, Франция страна либеральная и терпимая, но всё-таки, что вы скажете, – вот вы, лично вы, – если узнаете, что какая-нибудь двенадцатилетняя девочка завела себе взрослого любовника?

Недаром я указал возраст двенадцать лет. В Корее возраст согласия тринадцать. Во Франции не знаю, но я кореянка.

– Мужчине грозит суд за связь с несовершеннолетней, – неуверенно отвечает Анна.

– Значит, ваше общество осуждает такие связи?

Анна так же неуверенно кивает. Очень интересная неуверенность. Кажется, я не зря стараюсь на улицу лишний раз не выходить.

– Вот поэтому у меня и не может быть жениха, – заключаю я и снова лицезрею забавное недоумение Анны.

– Сейчас объясню…

А дальше подробно разъясняю, как докатился я до жизни такой. О своём вторичном периоде роста рассказываю, и по итогу доказываю, что мне сейчас биологически четырнадцать-пятнадцать лет. И по сему никакого жениха мне иметь (во всех смыслах) не положено. Под конец пошутил… где это? Прокрутил запись.

– Вот скажите, в каком возрасте во Франции девушки получают первый сексуальный опыт?

– В среднем, лет в 16, наверное.

– Вуаля! Как раз через два года я достигну половой зрелости, и мне можно будет обзавестись женихом. И примерно через такое же время по нашим корейским законам я стану совершеннолетней. Понимаете? Мой организм строго, очень строго соблюдает наше национальное законодательство.

Анна посмотрела в замешательстве, я подмигнул. Мы одновременно рассмеялись.

Ещё мы поболтали немного о той истории с песней для АйЮ.

– Не могли бы, мадемуазель, исполнить какую-нибудь песню?

– Нет. Мой голос сейчас меняется, боюсь произвести фальшивое впечатление. К тому же мне нельзя петь новых песен без разрешения агентства. Могу сыграть что-нибудь из старого.

Мне тут же подсунули пианино, и я с удовольствием размял пальцы. Сыграл «Музыку рая» и «Польку».

– Вы играете на уровне самых лучших исполнителей, – замечает Анна.

На что я снисходительно посмеиваюсь.

– Анна, сразу видно, вы не специалист. Да, я слышала подобные отзывы и спорить не буду. Но сейчас и здесь я играла средненько. В трёх местах «смазала». Не заметили?

Анна отрицательно качает головой. Я вздыхаю.

– Мои военные тренировки сказались. Стрельба из автомата, разборка-сборка, чистка, это огрубляет руки. Надеюсь восстановиться, когда мои генералы меня отпустят.

– О, у нас есть кадры, где вы стреляете! – оживилась Анна. И через секунду мы смотрим экран, где я, пригибаясь и перекатываясь, стреляю по появляющимся и исчезающим мишеням. С огромным интересом смотрю на себя со стороны.

– Надо бы с двух рук научиться стрелять… – задумчиво произношу, забыв, где нахожусь.

Анна смотрит удивлённо, ведь только что переживал за руки.

– Это так, посторонние мечты…

А на экране я уже мечу ножи. Вот здесь работаю двумя руками. Левой ещё не со всех позиций научился, но здесь не видно. Это французы организовали для нас показательные выступления своих, а наши генералы ответили мной. Причём напирали на то, что я всего лишь переводчица, хитрые жуки. Мне не трудно, я буквально заболел этим делом, вот и сейчас верчу в левой руке макет ножа.

– Хоть вы и жалуетесь, но сами… – начала Анна.