Хоть режь.

Таких, махнув на них рукой, отправляли вместе. Остальных порознь – для лучшей интеграции в общество.

А пока в глаза детям смотреть было неловко… Или страшно… Не хотелось, в общем.

Завывали ветер меж утесов и неутихающие, приглушенные стенами повозки проклятия настоятельницы – она таки выплюнула кляп.

Крики о Мести, о Каре и Спасении Мира… Да, звучало все с большой буквы, нездорового пафоса хоть ложкой черпай. Чокнутая фурия.

– О! Уже и газетчики слетелись, стервятники. Сенсацию им подавай… – ворчали стражи, заметив поднимающихся в гору мужчин, неуместно облаченных в костюмы-тройки, запыхавшихся, но с блокнотами и ручками наготове. – И не лень же было переться!..

Не вся свора, но самые зубастые и голодные из них. Как только пронюхали?.. Даже фотомашину из столицы притащили! Попотеть кому-то пришлось.

– Без комментариев! Расступитесь! Вы, двое, расчистите дорогу, чтоб не приближался никто! – отдавал приказы главный группы орденцев.

– Посторонись!

Пока обыскивали монастырь и собирали улики и образцы всего, что возможно, пока грузили воспитателей и кое-какой инвентарь, пока дети наконец выходили за выломанные ворота, солнце успело встать в зенит и не давало различить вспышки переносного фотоаппарата.

Дети озирались, словно впервые оказались за стенами монастыря. Словно впервые видели столько чужих людей вокруг, подъехавший омнибус и вездеходную машину.

Дети дeржались за руки. Молчали. Смотрели.

*

Спустя восемнадцать лет

…мертвых больше, чем живых, и нас окружат призраки.

Дженни Даунхэм

Рори рисовала пастельными мелками. Цвета выбрала нежные, светлые, несмотря на то что в части парка, где проходил пленэр, скорее преобладали тени, да и солнце уже клонилось к закату.

Она любит свет, и даже тени на ее картинах светлых оттенков синего, сиреневого…

С начала учебы в студии Маэстры Бискотти это уже вторая вылазка с мольбертами за двери самой школы.

В первый раз они ходили на площадь с фонтаном перед Ратушей. На площади этой уже лет сто как никого не сжигали, не вешали и не расстреливали. Поэтому Рори спокойно рисовала грубоватые фасады позапрошлого века, голубей и уводящие в глубь города узкие улочки.

Ну ладно! Без одной дохлой лошади, не пережившей столкновения с автомобилем полгода тому, не обошлось. Один лист оказался испорченным, дар перехватил разум, руку и кисть.

В остальном – Рори пленэры обожала и с нетерпением ждала следующий.

Сегодня она счастлива, и никаким посторонним покойникам не позволит испортить свой день! Хоть вероятность такая и выросла с отъездом Мэлвина.

– Успокойся. Мы же постоянно тренируемся, ты умеешь. Давай, дыши. Живи, – говорил ей Мэлвин – ее экран от мира сего. Экран, вернее, Аврорин, но и Рори он в меру сил помогал.

Сегодня группа из семерых учеников-художников также направилась в исторический центр, на этот раз в парк, квадратом раскинувшийся на границе Первого и Второго районов. От парка с возвышения вели каштановые аллеи к морю.

Когда дар перехватил кисть, снова не поняла. Как всегда.

Мертвая женщина, одаренная, как и сама Рори. Может, из-за этого восприятие и степень напряжения в этот раз столь обострились?

Совсем недалеко отсюда. Женщину оглушили чем-то тяжелым, с каменным или металлическим наконечником. А потом… Рори все отдала бы, чтобы остановиться, не видеть, не запечатлевать на бумаге…

– Вы виноваты.

Никогда раньше Рори не слышала звуков Тонкого мира, тем более человеческого голоса, тем более столь отчетливо произнесенных слов.

– Вы виноваты.

Голос глухой, мог бы принадлежать как мужчине, так и женщине.

– Вы виноваты…

– … Очнись, Рориэн!

– А?! – Рори вскрикнула, подскочила, роняя раскладной стул. Мелок – голубой, как небо над головами, – выпал из сведенных судорогой пальцев.

– Наконец-то! Посмотри, что ты надела… ла… – Маэстра остановилась взглядом на бумаге, разрисованной Рори.

Заставить даму замолчать, тем более на полуслове, нереально. Маэстра любила вещать, казалось вовсю наслаждаясь звучанием собственного голоса.

Споро подтянулись и остальные ученики, рассматривая, что так повлияло на их учительницу.

– Всевышний!.. – выдохнула одна из впечатлительных девиц. Вторая, еще более впечатлительная, зажав рот рукой, побежала к кустам.

Рори сдернула лист с подставки. Она сама еще не рассмотрела, что на этот раз отобразил ее проклятый дар. Картины увиденного после транса автописьма будто смазывались в памяти, оставалось лишь общее впечатление.

И слава Богам за это! Помнить те ужасы в деталях – Рори точно свихнулась бы. Ну, уж точно больше, чем уже есть…

– Отойдем, – тихо, в отличие от своей обычной манеры говорить громко и внятно, позвала Маэстра.

– Простите, да… – Рори поскидывала ватман и коробочки с красками и мелками в объёмную сумку. Складной стульчик – на плечо.

Очевидно, сегодня ей продолжить рисовать не грозит. Еще и пальцы ломит от пережитого во время транса напряжения.

– Знаешь, вот ты одна из моих самых одаренных учениц, и с техникой все в правильном направлении движется, и все бы хорошо… Но вот этот припадок – уже второй! На каждом пленэре!.. Ты просто невменяемая становишься. Убьешь кого-то – и не заметишь!

Не говорила Маэстра – шипела, как змея.

– Простите. – Рори склонила голову, пряча наливающиеся слезами глаза.

– Так нельзя, Рориэн. Я отвечаю за действия каждого своего ученика, пока они на моих уроках. А твои… приступы, назовем их так, кажутся мне очень и очень далекими от адекватности.

История повторяется. Что в провинциальном Баскервилле, что в столице – ее дар, эти чертовы явления мертвых не дают ей жить!

Вспышка гнева помогла согнать слезы.

– Я поняла. Этого больше не повторится. – Не могла обещать подобного, но дала обещание Рори.

Маэстра двумя пальцами потянула за угол помятый лист, зажатый Рори второпях под мышкой.

– Есть один момент… – протянула, снова замерев взглядом на пастельном рисунке. – Хоть сам процесс выглядит убого, но вот это… В картине что-то есть.

Маэстра серьезно, будто загипнотизированная, всматривалась в бело-голубые линии на плотной бумаге.

– Эти сцены, жестокость, насилие, изображенные столь нежными мазками, нежными красками…

Рори затаила дыхание в ожидании главного вопроса.

Реальна ли нарисованная ею чужая смерть?

Реален ли изображенный человек?

Если так, то жив ли он?

И реален ли второй, который убивает?

– Продать не хочешь? Есть у меня один любитель подобного жанра. Заработаешь неплохо, я за посредничество процентов тридцать возьму.

Что?

– Как? – Рори ослышалась?

– Продаваться, говорю, такие картины будут. Говорю как эксперт. – Маэстра отвела наконец взгляд от рисунка и посмотрела на Рори. – Заинтересована?

М-да… Столица есть столица. В Баскервилле ее сделали изгоем, чуть ли не ведьмой считали. Было однажды – даже камнями бросали, так что Рори пришлось на дерево лезть, чтобы не достали.

А тут – заработать?

Зарабатывают на всем? На чужой смерти в том числе?

– Нет, не заинтересована, – выдавила через спазм, непонятно отчего сжавший горло.

Маэстра небрежно вернула лист, снова приняв свой обычный, слегка высокомерный вид.

– Уговаривать не буду, но ты не руби сразу, подумай. Деньги хорошие.

Рори послушно кивнула.

– И чтобы на моих уроках припадков, или что это у тебя там такое, больше не было. Не вынуждай окружающих смотреть на этот… процесс. Иначе можешь в студии не появляться.

– Я поняла, Маэстра. Простите.

Рори, не прощаясь с группой, направилась к выходу из парка. Быстрым шагом, чтобы убежать и не слышать обсуждения за спиной.

Этот шепот, эти взгляды, столь привычные по Баскервиллю, настигли ее и в Эдембурге.

Черт, черт, черт!

Рори со злости пнула мелкий камушек, валяющийся на аллее. Хотела пнуть, но промазала, просто шаркнув носком туфли по грунтовке.