Резкий стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. Я кричу:

— Да?

— Принес кое-что из одежды Линг, — отвечает Юлий через дверь. Раздается щелчок поворачивающегося замка, и дверная ручка начинает поворачиваться. — Я положу ее, я…

Паника заставляет меня выкрикнуть:

— Оставь их в шкафу! — Мне требуется все, чтобы не сорваться на истерический вопль: «Не входи сюда».

К его чести, Юлий не настаивает, а просто ворчит:

— Поторопись.

После пятиминутной ободряющей беседы с самой собой, я оборачиваю нижнюю часть полотенцем, а второе накидываю на плечи, полностью закутав тело, прежде чем выбежать из ванной, смотря в пол, и добраться до огромного шкафа, который мог бы служить второй спальней.

Я была приятно удивлена выбором одежды, которую он принес. Я натягиваю простые черные трусики, но, как и предполагалось, джинсов не было видно. Тем не менее, была классическая, но удобная пара черных слаксов, которая хорошо подходили мне, но были немного свободны вокруг талии. Я натягиваю свой лифчик, потому что Юлий не догадался взять лифчик Линг, и надеваю со вкусом подобранную белую рубашку с длинными рукавами, застегнув ее на одну пуговицу сверху. Мои волосы спутанные без кондиционера, но я расчесываю их и позволяю им свисать по моей спине.

Когда я замечаю обувь, которую он принес, на сердце становится тепло.

Черные кожаные балетки лежат на ковровом полу шкафа, и в данных обстоятельствах я не могу назвать более разумный выбор обуви. Я стараюсь не думать слишком много о Юлии и его заботе, но это трудно. Когда я обуваю их, чувствую, что они немного большие, но только чуть-чуть.

Оставшись довольна тем, как выгляжу, я выхожу из гардеробного шкафа, осторожно, чтобы излишне не давить на мою больную ногу. Юлий встает со своего места на кровати, сразу замечает мою хромоту и хмурится.

— Совсем забыл. — Его рот кривится. — Очень больно?

Не отрывая глаз от пола у его ног, я протягиваю руку, чтобы заправить выбившиеся пряди волос за ухо, и бормочу:

— Отрывать бинт от раны было не очень весело.

— Нет, — говорит он, его тон был мягким. — Вероятно, нет. — Он смотрит на меня внимательно, прежде чем проверяет свои наручные часы и вздыхает: — Мы должны идти.

Юлий поворачивается и выходит из комнаты, не сказав больше ни слова, оставив дверь открытой. Я воспринимаю это как открытое приглашение и следую за ним, как домашнее животное.

На этот раз я сижу на переднем сиденье черного, страшного внедорожника. И с того момента, как мы пристегнулись и были готовы ехать, Юлий начинает диктовать мне правила.

Нажимая кнопку на водительской стороне машины, все двери запираются одновременно, и когда машина трогается с места, Юлий начинает говорить:

— Я не хочу, чтобы ты меня неправильно поняла, Алехандра, поэтому будет лучше, если я расскажу тебе, как все будет происходить. Если ты попытаешься привлечь внимание прохожих, пока мы едем, я ударю тебя так сильно, как только можно, прямо в губы, и ты потеряешь сознание.

Я вижу не жестокого парня.

Это обнадеживает.

Я молчу, пока он продолжает:

— Если ты скажешь кому-нибудь, что тебя похитили, я выстрелю этим ублюдкам прямо в голову, прямо на улице, и пусть их смерть будет на твоей совести.

Опять же, хорошо быть предупрежденной. Но я и не ожидаю чего-то другого.

— Если ты попытаешься сбежать от меня — что было бы, мягко говоря, глупо, — я запру тебя в моем шкафу без еды и воды до тех пор, пока ты не умрешь с голоду, после чего доставлю тебя к Вито Гамбино и вернусь к своей прежней жизни.

Ой.

Это немного задевает.

Он не смотрит на меня всю дорогу, просто осторожно ведет машину, не сводя глаз с пути. В конце концов, автомобиль замедляется и останавливается около бунгало из красного кирпича в старом стиле.

— Ты ни на кого не будешь смотреть. Ни с кем не будешь разговаривать. Ты будешь вежлива и не будешь говорить, пока с тобой не заговорят, поняла?

— Я поняла, — неохотно произношу я.

Он кивает, слегка вздыхая, выглядя несколько успокоенным.

— Хорошо. Это очень хорошо.

Юлий выходит из машины и подходит к пассажирской двери как раз в тот момент, когда я собираюсь ступить на больную пятку. Я тихо шиплю и снова поднимаю ногу, чтобы снять давление, но Юлий оказывается рядом прежде, чем я успеваю моргнуть, поднимает меня с высокого сиденья внедорожника и осторожно опускает, пока обе мои ноги не касаются земли одновременно.

От мягкого запаха его лосьона после бритья у меня текут слюнки. Юлий пахнет божественно. Я с трудом сглатываю, затем моргаю, глядя на него, его руки все еще сжимают мою талию, и бормочу:

— Спасибо.

Он игнорирует мою признательность так же, как игнорирует мой теплый взгляд, и берет мою руку, кладя ее на сгиб своего локтя.

— Не дави на нее всем своим весом. Используй меня как костыль.

Я использовала людей, как средство, за которое я могу держаться всю свою жизнь, Юлий. Не проси меня сделать то же самое с тобой. Я боюсь.

Потому что я определенно могу привыкнуть использовать Юлия, как костыль. И он станет прекрасной поддержкой.

Нежный ветер сдувает мои волосы в спутанный комок, когда мы двигаемся синхронно. Мы молча идем к парадной двери дома, потому что, откровенно говоря, нам больше нечего сказать. Он делает шаг вперед и поднимает палец, чтобы позвонить в дверь. Вдалеке звонят колокола, и дверь распахивается.

Хорошенькая невысокая женщина с шикарными формами и кожей цвета расплавленного шоколада ахает, заметив Юлия. Джинсы, которые она носит, выглядят чрезмерно обтягивающими, а черная футболка с длинными рукавами облепляет ее большую грудь. Единственное, что здесь неуместно — это ее бело-розовые пушистые тапочки-зайчики. Ее карие глаза окружены длинными густыми ресницами, а длинные каштановые кудри свободно ниспадают на бедра. Ее раскрытый от удивления рот быстро превращается в улыбку.

— Ты сказал, что у тебя есть работа.

В уголках его глаз появляются морщинки, когда он отвечает:

— Я решил сделать перерыв.

Женщина откидывает голову назад и заливисто смеется.

— Полагаю, это самое основное преимущество работы на себя. — Она хмурит лоб и располагает руку на своем крутом бедре. — Ты что, так и собираешься там стоять?

Юлий ослепительно и радостно улыбается, сгребая маленькую женщину в свои объятия и легко покачивая ее, сжимая в руках. Она крепко обнимает его и хмыкает, когда Юлий прижимает ее ближе к себе, и именно в этот момент я решаю возненавидеть ее.

Они отстраняются, улыбаясь, как парочка влюбленных дураков, женщина обращает на меня добрый взгляд своих глаз, прежде чем вновь повернуться к Юлию.

— Так ты собираешься представить мне свою подругу, Джей, или как?

Джей? Она не только удостаивается его улыбки, но у нее еще и припасено для него прозвище…

Ага, так и есть.

Нах*й ее.

Я чувствую его взгляд на мне, когда глупо смотрю на женщину передо мной, а он неумело представляет нас.

— Тоня, это Ана. Ана работает со мной. — Он делает взмах рукой между нами, продолжая знакомить нас. — Ана, это Тоня.

Тоня берет мою ладонь в свои и лучезарно улыбается.

— Ох, проходите же. Что вы будете? Я могу сделать что угодно! Кофе, чай? У меня есть газировка, или я могу сделать Кулэйд? (прим. пер.: Кулэйд — напиток, приготавливаемый из порошка для фруктовых прохладительных напитков.)

Юлий тяжело выдыхает.

— Тоня, милая…

Милая?! Милая! Ох, теперь я буквально прихожу в ярость. Но самое печальное это то, что я даже не понимаю, почему это чувствую.

Да, ты прекрасно знаешь. Бросай прикидываться. Ты ревнуешь. Ты буквально позеленела от ревности.

Иногда я ненавижу свой мозг.

Тоня обрывает его на полуслове легким взмахом руки.

— Не заговаривай мне зубы своим «милая», брат.

Брат!?

Постойте-ка…

Я поворачиваю резко свою голову.

Она что и правда только что сказала «брат»? Эта красавица, Тоня, его сестра?