Ладно, решил он, подходя к кабриолету. Соплячка просто не знает, с кем связалась. Она-то не программист, и, располагая определенными профессиональными навыками, вычислить ее не составит труда. Фотография на сайте, скорее всего, не ее, но это уже не важно. Кого интересует ее внешность, когда дело приобрело принципиальный оборот! Ты хотела новый мобильник, деточка? Так ты его получишь. Но сначала игрушку придется заработать, и на этот раз будет мой черед веселиться – ты-то уже повеселилась всласть…

Кабриолет коротко пиликнул и моргнул подфарниками, приветствуя хозяина. Антон плюхнулся на водительское сиденье, с неудовольствием покосился на лежащие по соседству конфеты и ликер, открыл окно и закурил. Опускать верх он не стал – по вечерам еще было свежо, да и механизм складывания крыши время от времени заедало вследствие уже немолодого возраста.

Докурив и выбросив за окошко сигарету (и убедившись заодно, что эта последняя короткая отсрочка уже ничего не может изменить), он вставил ключ в замок зажигания. В зеркальце заднего вида мелькнуло что-то темное, как будто некто, до сих пор лежавший, скорчившись, на тесном заднем диванчике, решил, наконец, выпрямиться и сесть более или менее по-человечески, Антон вздрогнул от неожиданности и испуга, ощутив на шее короткий укол, и на этом его воспоминания обрывались, словно обрезанные ножом.

Логика, с младых ногтей служившая ему и оружием, и щитом, подсказывала, что, пока он слонялся по скверу, высматривая в благоухающих весенних сумерках свою жертву, кто-то проник в машину, затаился на заднем сиденье и, улучив момент, сделал ему инъекцию какого-то сильнодействующего препарата, который свалил Антона, как выпущенная в затылок пуля. Затем неизвестный злоумышленник пересел за руль, отодвинув бесчувственное тело хозяина машины, и доставил его в это место, где бы оно ни находилось и чем бы ни являлось. Скорее всего, так и было, потому что таскаться по центру Москвы с телом на спине неудобно и рискованно, даже если речь идет о том, чтобы переместить упомянутое тело из одной машины в другую, стоящую в метре от первой…

Антон Нагибин всегда считал логику одним из величайших изобретений человечества. «Хорошая вещь – логика!» – любил повторять он загнанным в угол оппонентам, завершая выигранный спор. Но сейчас ему отчего-то перестало казаться, что логика так уж хороша. Потому что, начав разматываться, логическая цепочка так и норовила размотаться до конца, а Антону этого больше не хотелось. Но его желания никто не спрашивал, и тренированный мозг сделал окончательный вывод раньше, чем Нагибин успел заставить себя перестать думать.

Похищение с целью получения выкупа отпадало: Антон Нагибин не знал никого, кто согласился бы выложить за него достойную упоминания сумму, и сам такой суммой не располагал.

Автомобиль? Но его можно было спокойно угнать, пока Антон слонялся по скверу. Ведь похититель уже был внутри, когда он сел за руль!

Ограбление? Чушь! Зачем тащить куда-то и связывать по рукам и ногам человека, которого ты уже ограбил? Выверни карманы, выбрось жертву из машины – если ты садист и полный отморозок, это можно сделать прямо на ходу, – и езжай на все четыре стороны! Зачем же с веревками возиться?

Работа? Да, Антон Нагибин программист неплохой и даже хороший, но, прямо скажем, не Билл Гейтс, и в загашнике у него нет и никогда не было ни одной разработки, ради завладения которой стоило бы идти на риск и хлопоты, связанные с похищением человека.

Корыстные мотивы, таким образом, исключались полностью. Врагов, которые пожелали бы разделаться с ним подобным образом, у него не было, как и друзей, способных на такой жестокий, идиотский по любым меркам розыгрыш. Значит, одно из двух: либо его избрал очередной жертвой какой-то маньяк, либо он, наконец, допрыгался, нарвавшись на кого-то, кто не только имеет средневековые представления о фамильной чести, но и готов защищать их до последней капли крови – желательно, не своей, а обидчика…

Оба эти варианта представлялись одинаково скверными и не сулили в перспективе ничего хорошего. И, едва Антон это осознал, события начали развиваться. Послышался протяжный металлический скрежет, в кромешной тьме над головой возник чуточку более светлый квадрат утыканного блестящими, как шляпки обойных гвоздей, звездами ночного неба, на фоне которого мелькнула какая-то черная тень. Раздался громкий шорох, словно где-то рядом разворачивали большой целлофановый сверток, а в следующее мгновение в глаза ударил луч показавшегося нестерпимо ярким электрического света, заставивший Нагибина вздрогнуть и зажмуриться.

Под плотно сомкнутыми веками плавали фосфоресцирующие пятна. На этом фоне по-прежнему слышался ритмичный шорох, словно к Антону неторопливо приближался гигантский плюшевый медвежонок, у которого не хватило ума освободиться от целлофановой упаковки, прежде чем отправиться на прогулку. Шорох стих, послышался негромкий стук и приглушенный кашель. Слегка ободренный этим простым человеческим звуком, Нагибин осторожно открыл глаза.

Первым делом он увидел обычный электрический фонарик, стоявший рефлектором кверху на выступе сырой бетонной стены. Благодаря этому его луч рассеивался, заливая тусклым равномерным светом тесное помещение с корявыми бетонными стенами, низким, тоже бетонным потолком и сырым земляным полом. Вдоль стен тянулись ржавые толстые трубы в лохмотьях теплоизоляции; Антон увидел зияющую дыру на месте запорного вентиля и понял, что по этим трубам уже много лет ничего не течет. В дальнем углу потолка виднелась квадратная дыра открытого люка. Теперь, когда в камере горел свет, она казалась просто черной, звезды в ней померкли, заслоненные тусклым свечением фонарика.

Рядом с Антоном стоял какой-то человек, одетый в прозрачный пластиковый дождевик с капюшоном. На ногах у него Нагибин со смесью испуга и удивления увидел зеленые хирургические бахилы, а из-под капюшона, к его ужасу, вместо человеческого лица выглядывала бессмысленно ухмыляющаяся картонная маска с длинным, заостренным, задорно вздернутым кверху носом – Буратино. При виде этой носатой образины с круглыми дырками на месте глаз Антон Нагибин понял все раньше, чем возвышавшееся над ним кошмарное видение заговорило.

– Здорово, Артемон, – глухо сквозь маску произнес этот упакованный в шуршащий целлофан призрак. – Тебе привет от Мальвины.

Нагибин замычал, извиваясь на грязном полу, как раздавленный дождевой червяк. Спасти его сейчас могли только правильно подобранные слова, но похититель предусмотрительно лишил его возможности высказаться в свою защиту, заклеив рот.

Словно подслушав его мысли, человек в маске Буратино нагнулся и, подцепив пластырь за уголок, освободил пленнику рот. На руках у него были латексные хирургические перчатки, источавшие слабый, но отчетливый запах какого-то фруктового ароматизатора, совершенно неуместный в этом грязном и затхлом подземелье.

Нагибин со свистом втянул воздух разинутым ртом.

– Кто вы? – торопливо пробормотал он. – Что происходит? Чего вы хотите? Я ничего не понимаю, какой еще Артемон, какая Мальвина?!

Человек в маске пришлепнул пластырь на место, снова запечатав ему рот.

– Не понимаешь, – повторил он с каким-то мрачным удовлетворением. – Что ж, ничего другого я от тебя и не ожидал… кобелек.

В руке у него откуда ни возьмись появился утыканный кривыми ржавыми гвоздями обломок доски. Антон панически завизжал сквозь пластырь, объятый почти мистическим ужасом. Страшнее всего ему казалось то, что орудие убийства, которое в данный момент раскачивалось у него перед глазами, было не изготовлено специально, не куплено на рынке из-под полы и даже не принесено из дому, а просто где-то подобрано – мимоходом, как поднимают с земли камень, чтобы швырнуть в увязавшегося следом дворового пса.

Доска описала в воздухе свистящую дугу и с коротким тупым стуком опустилась на ребра связанного человека. Ржавые гвозди, как клыки осатаневшего от жажды крови хищника, пропороли одежду и впились в тело. Нагибин дико закричал сквозь пластырь. Крик оборвался, когда за первым ударом последовал второй, пришедшийся по голове. Он отчетливо услышал отвратительный скребущий звук, с которым один из гвоздей прошелся по черепу, сдирая скальп, и мучительно застонал. Человек в носатой маске ударил еще раз, и еще; удары следовали один за другим с тупой механической размеренностью метронома, кровь брызгала на бетонные стены и на пластиковый дождевик, расписывая все вокруг затейливыми, жуткими узорами. Нагибин уже не кричал, а лишь мычал, как забитое животное, и, как животное, вздрагивал от ударов. По левой щеке струилось что-то теплое и липкое, и он не знал, кровь это или вытекший глаз – разомкнуть веки и проверить было страшно.