Я сидел, обхватив колени руками, глядел на медленное течение реки и думал, что мне делать дальше.
Несмотря на то что большую часть ночи я летал на антиграве, я все-таки сильно устал. Ныло все тело, ломило в висках, и, конечно же, напоминало о себе сердце. Время от времени тугие пальцы неприятно сжимали и слегка скручивали его. Однако все это казалось мне теперь абсолютно не важным. Я находился в том странном состоянии, когда нервное возбуждение перекрывает физическую усталость. Сегодня ночью я наконец делал настоящее дело. И сделал его – не струсил, не сломался, не отвернул.
Сидя на берегу Тесеко, я впервые за много месяцев чувствовал себя приподнято. Однако мое прошлое не ушло от меня. Оно затаилось внутри, отступив на время. И поэтому радость моя была окрашена глухо сосущей под ложечкой тоской. Но даже этот суррогат радости был таким необычным для меня чувством, что некоторое время я сидел, не двигаясь, и, подняв лицо к небу, слушал отчетливо звучащую во мне музыку. Теперь это время прошло. Впереди меня ждала гостиница, желтые простыни и растянувшийся на долгие месяцы уход в информационный континуум.
Я встал и поднял рюкзак. Пора было идти. Я и вправду чувствовал себя неважно и нуждался в кибердокторе. Между тем мне еще предстояло ставить камеру слежения при дороге на Лайлес, да и в гостинице следовало, не откладывая, закончить сообщение для Давантари. Жаль только, что нельзя будет отправить его тут же. В констабуларии наверняка волнуются. Но, впрочем, они будут довольны, дело сделано хорошо,
Я представил себе выражение их лиц, когда они прочтут мое послание, и улыбнулся. Не все было таким мрачным, как мне казалось еще минуту назад. Кое-что изменилось. Теперь за моими плечами был Драный Угол. И Давантари с Юкирой. И Принцепс со своим Советом. И еще у меня была Таш. Таш, которую я увижу и с которой лягу в постель уже через несколько часов.
Шагая по насыщенному влажными испарениями парку, я слушал доносящиеся из-за деревьев звуки пробуждающегося города и радовался снизошедшей на меня благодати. Где-то далеко, за ватными прокладками синапсов и медиаторов, ворочался огромный, страшный, готовый не задумываясь раздавить каждого мир. Там взрывались солнца, перекраивались планеты, пронзали космос многотонные корабли и не удовлетворенные жизнью люди убивали друг друга. Здесь, внутри меня, была тишина. Она пришла неожиданно, и я до сих пор не понимал как. Я шел к кибердоктору узнать свой приговор: сколько мне еще осталось жить? Но внутри меня не было тревоги, а, наоборот, растекался покой, чем-то похожий на счастье. Главное для меня теперь было не расплескать его как можно дольше.
Через полчаса я был уже в гостинице. Судя по тому, что прикрытая мной дверь в коридор осталась в том же положении, Оклахома до сих пор не вернулся. На столике перед входом лежали свежие газеты, гудели в углу электрические часы, из мутных окон лился зеленоватый свет. Я сгреб почту и, сделав шаг мимо конторки, замер. Возле самых дверей, ведущих внутрь, я увидел сгусток крови. Кто-то выплюнул его на пол и растер ногой.
– Явился, – подумал я раздраженно. – Пока я там корячился…
Я осторожно переступил через плевок и, толкнув тяжелые створки, вошел в коридор. Редкая цепочка уже подсохших кровавых пятен тянулась мимо двери Оклахомы и поворачивала за угол, в сторону моего кабинета. Я медленно переложил рюкзак в левую руку. До этого события разворачивались в других местах. Так быстро увидеть кровь у себя дома я не ожидал.
Поколебавшись, я достал бластер и взял его в левую руку, набросив сверху анорак. После этого я медленно двинулся по следам. Проходя мимо апартаментов Оклахомы, я на всякий случай толкнул дверь. Спальня, открывающая вход в маленький салон, была пуста. Скорее всего покалеченный Оклахома прошел через мой кабинет во внутреннюю гостиницу, где хранился его кибердоктор. Честно говоря, его состояние совершенно не волновало меня. Но я обязан был узнать, в какой мере случившееся с ним связано с роем. Я очень надеялся, что Оклахома притащился в гостиницу один. Этой ночью я так устал, что меня можно было брать голыми руками.
"Если он пришел не один, – думал я, идя по коридору, – то в кабинете у меня гости. Наверное, они уже знают, что я вернулся. Кроме того, у них есть преимущество: они понимают, что я не стану стрелять первым. Интересно, сумеют ли ребята Юкиры догадаться, что я все успел сделать? Думаю, должны суметь. Зачем Юкире дураки?"
Как ни странно, следы не дотягивали до моего кабинета. Какое-то время они прижимались к левой стене, словно идущий держался за нее руками, а потом обрывались между проходом к бассейну и Зеленым будуаром. Поскольку будуар был ближе, я решил начать с него. Мягко ступая по ворсистому покрытию, я подошел к двери, прислушался и, ничего не услышав, тихо потянул за петлю.
Оклахома лежал поперек кровати, обхватив голову руками и поджав колени к груди. Так сжимаются, пытаясь ослабить боль. Зеленая ткань обернутых вокруг него простыней, из которых торчала одна макушка, была вся усеяна бурыми пятнами. Пятна покрывали и подголовный валик, и прозрачные занавеси, и даже малахитовый чат обивки стен. Похоже было, что Оклахома истекал кровью, и я даже почувствовал мгновенный укол страха, подумав, что он мертв.
Минуту я колебался между желанием сейчас же обыскать гостиницу и необходимостью узнать, в каком он состоянии. Я ненавидел Оклахому, но намертво вбитый в меня кодекс патруля заставил меня приблизиться к кровати. Обхватив руками закутанное в материю тело, я осторожно перевернул его на спину и в изумлении отпрянул назад.
На кровати в глубоком обмороке лежал клоун – тот самый клоун, с которым я позавчера познакомился у Фигурного моста. Сейчас он выглядел просто страшно, Кто-то успел хорошо поработать над ним. Левый глаз клоуна почти полностью заплыл, превратившись в узкую щель, а вытекшая из сломанного носа кровь грязной коркой покрывала всю нижнюю половину лица. Гадать, как он попал сюда, было бессмысленно. Я быстро размотал простыни, кое-где с силой отдирая их от кожи, и убедился, что наружных разрывов нет. Дальнейший анализ мог сделать только кибердоктор. Я накрыл клоуна жесткой от крови простыней и уже повернулся было к двери, как меня остановил стон.
Я обернулся. Клоун молча смотрел на меня осмысленным взглядом. Потом его губы дернулись, однако заговорил он опять же не сразу, а только через полминуты, собрав необходимые для этого силы.
– Мокрая плесень, – выдавил он, с трудом шевеля разбитыми губами.
– За что тебя так? – спросил я, садясь рядом и беря его за руку. – Ты хоть знаешь кто?
– Чистильщики, – прошептал клоун, и на его верхней губе снова выступила кровь.
– Чистильщики?! – удивился я.
– Беш уезжала… Я пошел отговорить… – Он тяжело сглотнул. – Там не тронули. Ночью пришли… Но, видишь, я убежал…
Я почувствовал, как непроизвольно сжимаются мои челюсти. За клоуном пришли ночью. Мы это тоже проходили. Последний раз совсем недавно.
Клоун виновато смотрел на меня.
– Извини, что к тебе… – смущенно пробормотал он. – Больше не к кому…
– Успокойся. – Я осторожно положил руку ему на лоб. – Все правильно. Молодец, что пришел.
Снотворное лежало у меня в аптечке в рюкзаке, который стоял рядом, у ноги. Я аккуратно открыл его, следя за тем, чтобы с кровати не было видно содержимого. Выудив таблетки, я дал одну клоуну и пошел к нише за водой. Рука клоуна, протянувшаяся за стаканом, сильно дрожала.
– Проснешься, – сказал я, глядя на дергающийся от глотков кадык, – боль уже пройдет, И не волнуйся: я рядом.
Клоун лежал молча, закрыв глаза. То ли он просто устал говорить, то ли опять потерял сознание. Добрый, несчастный клоун, неосторожно попавший в жернова истории. Одна из первых жертв надвигающегося кризиса.
Я стоял у кровати, задумчиво глядя на запрокинутое лицо со следами побоев. Происходящее становилось опасным. Если такие, как он, оказываются подлежащим уборке навозом, дело худо. Раньше я как-то не обращал внимания на чистильщиков. Я вообще мало на что обращал внимание. Оказывается, за прошедшие несколько месяцев чистильщики стали силой. И сила эта уже узнала вкус крови.
