Приближался канун Буддистского Нового года, и столица готовилась к празднованию карнавального фашинга.

На Болотной шёл безудержно фееричный концерт сильно помолодевшего за последние тридцать лет Элтона Джона, разогревающего разношерстную публику перед выступлением седовласого сэра Николая Баскова.

Румыны, собравшиеся на площади перед сценой, были в восторге, судя по радостным и непрекращающимся крикам.

На площадке, перед музеем Революции (бывшим Английским клубом), какие-то бородатые и смуглые повстанцы в шафрановых чалмах расстреливали священнослужителей в чёрных траурных рясах, среди которых Люсе удалось разглядеть сквозь щель в наглазной повязке недавно свергнутого папу римского Хорхе Марио и бывшего византийского президента, обнулившего все свои сроки путём весьма «независимого» всенародного голосования.

И если бы не реальность всего происходящего («А это реальность?» -спросила сама себя Люся), то она могла бы подумать, что здесь снимают ремейк фильма Луиса Бунюэля «Призрак свободы».

По Тверскому проспекту в сторону Варшавы тянулась бесконечная череда тяжёлых немецких танков «Тигр-VI» с изображением белых медведей на броне и лаконичной надписью «Повторим?» на русском и немецком языках.

– Что за пиздец! – пролепетала она от удивления, – прямо фантасмагория!

– Achtung! Achtung! Kameraden, impfen! Impfen! – раздался вновь громовой голос с высоты небес, пестрящих стальными цеппелинами и скоростными немецкими «Торнадо».

Люся вдруг вспомнила, что вчера сказала соседке по этажу, что до сих пор не вакцинирована и смотрит на это не столь позитивно, как иные лояльные режиму граждане. Потом она вспомнила подозрительно крысиный взгляд этой тёти Раи и всё поняла в мгновение ока.

– Ах же ты, сука старая! – пронеслось у неё в голове, но тут капрал снова ударил её тяжелым прикладом по спине.

Да, мой дорогой читатель, донос в то время был экономически выгодным явлением – платили золотыми ойро и платиновыми биг-пойнтами, на которые можно было купить вполне комфортабельный Wohnwagen для путешествий по Тавриде и турецкому Черноморскому побережью, от Онапы до Эфеса.

Насколько она могла разглядеть, везли её в сторону бывшего собора Василия Блаженного (ныне – главного имперского «Кроноцентра»), где на историческом Лобном месте проводили показательные публичные казни с прижиганием на кожу раскалённым металлом священного тавро SP-QR, который служители культа Новой Изиды расшифровывали как «Senatus Populus Que Russiae» – «Именем Сената и народа России».

– Я ведь ещё, дура, и флешку в компе оставила перед самой перезагрузкой, а потом отлетела после этих мексиканских трюфелей, и вот те результат, – пронеслось в голове у Люси, когда её вытаскивали, как сникшую свиную тушу, из тёмно-зелёного гелендвагена напротив красных Спасских ворот.

Из чёрного советского репродуктора, торчавшего как одинокое око Циклопа на площади, раздалось привычное, но такое уже далёкое – «Московское время 7 часов 30 минут», а затем дикторша с неповторимым сексуальным голосом произнесла следующее:

– В эфире ежедневная программа «Театр у микрофона», сегодня вы услышите вторую часть радиоспектакля по пьесе Антуана Поля Чехова «Тётя Ваня» с участием актёров столичного театра МХОТ имени Вахтаногова.

Ей бы в этот момент задуматься о своей судьбе, но нет же, что за отстой, почему-то, именно сейчас, она вдруг вспомнила эти строки из запрещённой книги, из-за чтения которой её чуть ли не лишили обоих кистей по приговору мобильной комсомольской тройки, во время учёбы в университете сионисткой культуры и магии.

Она до сих пор помнила каждое из слов, которые словно крупицы золота перекатывались на её внутренних весах личного противоборства между добром и злом:

«Лишь бы трудились и размножались – а там пусть делают что хотят. Предоставленные сами себе, как скот на равнинах Аргентины, они всегда возвращались к тому образу жизни, который для них естественен, – шли по стопам предков. Они рождаются, растут в грязи, в двенадцать лет начинают работать, переживают короткий период физического расцвета и сексуальности, в двадцать лет женятся, в тридцать уже немолоды, к шестидесяти обычно умирают. Тяжелый физический труд, заботы о доме и детях, мелкие свары с соседями, кино, футбол, пиво и, главное, азартные игры – вот и всё, что вмещается в их кругозор. Управлять ими несложно. Среди них всегда вращаются агенты полиции мыслей – выявляют и устраняют тех, кто мог бы стать опасным; но приобщить их к партийной идеологии не стремятся. Считается нежелательным, чтобы пролы испытывали большой интерес к политике.

От них требуется лишь примитивный патриотизм – чтобы взывать к нему, когда идёт речь об удлинении рабочего дня или о сокращении пайков. А если и овладевает ими недовольство – такое тоже бывало, – это недовольство ни к чему не ведёт, ибо из–за отсутствия общих идей обращено оно только против мелких конкретных неприятностей. Большие беды неизменно ускользали от их внимания».

Она пыталась вспомнить, как звали английского автора, сочинившего этот текст, но никак не могла, как не старалась.

Выходило что-то вроде Ореал или Ариэль. Вместо этого она неизвестно почему вспомнила старинный английский стишок, который она выучила ещё в школе на днях славянской письменности:

«Под развесистым каштаном

Продали средь бела дня

Я тебя, а ты – меня

Апельсинчики как мёд,

В колокол Сен-Клемент бьет

И звонит Сент-Мартин

«Отдавай мне фартинг!»»

Тут же из глубин её памяти, как пузыри из слипшегося придонного ила, поднялись на поверхность её сознания странные слова – Ангсоц, КПСС, СДПГ, Ротфронт, Евросоюз и Комсомол, значения которых она не могла вспомнить, как не старалась.

Жуткий пиздец, одним словом. Тупик по всем направлениям.

Люсю вывели из гелендвагена и повели в сторону Лобного места, откуда уже раздавались радостные возгласы представителей модного в то время молодёжного движения «Наноцыгане», организованного после своего избрания на пост и. о. византийского кесаря бывшего мага и попа-расстриги Джона Аклабыстина, более известного под прозвищем «Иоанн Безземельный».

– Жаль, что я так и не увижу Улан-Батор! – грустно отметила про себя Люся.

Здесь необходимо на минуту прерваться, чтобы объяснить незнающему читателю, что в те времена главной мировой столицей или, как её ещё называли – Welthauptstadt, являлся метрополис Внутренней Моголии – Улан-Батор, также, как в своё время этот почётный титул когда-то носили поочерёдно Вена, Париж, Лондон и Москва.

Ярким подтверждением этого феномена являлись такие артефакты нанокультуры, как знаменитые-фильм «Последний твист-хоп в Улан-Баторе» с Джуд Лоу в главной роли и роман Сладимира Ворокина, ставший мировым бестселлером – «Увидеть Улан-Батор и умереть», ставший культовым.

Даже модная тогда группа Queers посвятила этой теме свой феерический альбом “A Night in Ulan-Bator”, получивший за короткое время статус «платинового».

Одним словом, в Улан-Батор хотели все, как когда-то наши предки хотели жить на экзотическом Бали или в имперском Лондоне.

Кроме того, Улан-Батор входил в политический союз, известный своей нано-геополитической стратегией «Ось Востока», куда помимо него вступили Москва и Пекин для противостояния англо-американским интересам.

Боже, как ей захотелось выпить в этот момент чего-нибудь отрезвляющего и дарующего забытьё, например, янтарного китайского виски со странным названием «Гленморанжи», более известного в народе как «хрен моржовый». В него и правда добавляли при изготовлении моржовый хрен, рога марала и мумиё. Вкус был так себе, но вставлял отменно, особенно в сочетании с хамовническим пивом.

Но этому было не суждено произойти, так как в репродуктор назвали её имя, и два крепких амбала в балаклавах на голове потащили её в центр сцены, где в раскалённой печи одноглазый палач нагревал до красна страшное тавро SP-QR.