I

Она села на пол и заплакала. Плакала, как взрослая, чтобы никто не увидел, не услышал, тихо и слегка подёргивая плечами. А рядом с ней сидел Он. Нежно гладил по голове, и шептал… шептал ей то, о чем ей не приходило в голову из-за грусти, страха, незрелости возраста. Он говорил ей, что это знакомство, эта встреча, это теплое чувство к новому совершенно незнакомому человеку было преднамеренно приготовлено для неё, чтобы она поняла, что в любой ситуации есть свои положительные стороны, что почти в любом окружении можно найти доброго, милого, протягивающего руку помощи к тебе человека, и надо только разглядеть, увидеть свет и идти к нему. Девочка плакала. Она не слышала напрямую этих слов, но её сердце догадывалось то, о чем ей этот добрый незнакомец шептал на ушко.

СОН

Тусклый рассеянный свет. Полумрак. Крики:

– На помощь! Помогите!

– Хочу домой!

– Я не больной, не больной!!!

Кто –то кричал, кто-то хрипло пел всё что придет в голову. Наконец кто-то не выдержал:

-Заткнитесь, а то тапок в пасть воткну.-Кричал раздраженный, уставший, хриплый голос санитарки.

Маленький «мышонок» лежит на скрипучей жёсткой кровати в углу и боится даже выйти в туалет. Она смотрит в большое застекленное окно с решеткой со стороны улицы, а там темнота. Ночь. Наконец все спят. Никто не кричит, не зовёт, не плачет. Но зато громкий храп разносится по всему отделению со всех палат. Над проемом, где должна была быть дверь висит ночник зеленого цвета для чего-то выкрашенный в грязно-коричневый цвет. Все спят. Маленькая сидит на кровати возле подоконника и тихонько плачет утираясь краешком пододеяльника и смотря в черноту за окном. Кто-то появился в дверном проёме, это санитарка пришла проверить, что все на месте, все спят. Она увидела, что «мышонок» не спит, и не громко, но строго и с раздражением приказала лечь и спать. Малышка покорно легла и закрыла глаза. Но она не могла уснуть, у неё разболелся зуб, так как в нём уже давно было черное дупло. Она не могла терпеть эту боль и встала в первый раз за сутки. «Мышонок» не знала куда идти, и пошла чисто интуитивно, туда где был свет. Она подошла к посту, где сидели две женщины, они были сонные и усталые, и совершенно не хотели кого-либо видеть из пациентов поздно ночью: чего не спишь? А ну быстро спать пока укол не вколола!

Девчушка заплакала. Она не могла даже сказать, что её волнует. Вдруг накатила темнота на глаза, всё тело расслабилось и завалилось на холодный кафельный пол. Медсестра приподняла малышку, а санитарка без лишних нежностей стала хлопать по щекам девочку, чтобы та очнулась.

–У меня з-з-з-зуб…Зуб болит. – Уже не плача, но подрагивая сказала маленькая.

Медсестра накапала каких-то горький капель в зуб и строго наказала идти лечь спать, и до утра не вставать и не мешаться ночью.

Конец сна

Девочка просыпалась медленно и тяжело. На часах уже было пол двенадцатого дня. Она сначала даже не поняла, где она. Облокотившись на локти, оглянувшись по сторонам, она выдохнула. Дома.

Мама на кухне сидела за столом пила чай. Папа куда-то уехал. Младшая сестра была в школе. Энн посмотрела в окно: солнечный свет падал на крыши, струился по деревьям и кустам, солнце ярко светило и почти по-летнему грело подставленные ладони. Весна. Энн оделась, нехотя пошла в ванную комнату умыться и причесаться, стараясь пройти мимо кухне так, чтобы её не заметили. Девочка привела себя в порядок. Посмотрела в зеркало: на неё смотрела маленькая девочка, плачущая, зовущая взрослых. На миг показалось, что рядом с этой малышкой двигалось еле заметное светлое пятно. Наверное, Энн это почудилось, ещё не до конца проснулась, или просто зеркало запотело…Энн вышла из ванной и оглянулась в сторону мамы, а в это время мама оглянулась сторону Энн и их взгляды встретились.

– Присядь, Энн. – сказала мама.

Энн не хотелось сидеть наедине с матерью, и не потому что у них были плохие отношения, совсем напротив. Отношения между ними были хорошие, почти близкие. Но Энн предстоял серьёзный разговор, и она это понимала.

– Мы поговорили о тебе с папой. Прости нас, пожалуйста, Энн. Мы поняли, что ты ещё не готова к самостоятельной, взрослой жизни, в чужом городе, без поддержки родителей и родственников.

Энн ясно понимала, что всё так оно и есть. Но гордость, самомнение и тщеславие горели в ней, бунтовались и хотели кричать, что она всё может, она со всем справится, только дайте шанс! Мама как – будто бы прочитала эти мысли:

–Энн, мы понимаем, что ты хочешь ещё раз попробовать. Мы с папой тоже хотим тебе счастья и успеха. Но послушай, давай чуток попозже? Ты возьмешь академический отпуск на год, мы уже договорились в колледже, а потом попробуем ещё разок попытать счастье. Хорошо, доча? – У мамы слегка задрожал голос, и она быстренько смахнула навернувшуюся на глаза слезинку.

Энни хотелось рыдать, как это делает маленький ребенок, лёжа на полу бить руками и ногами об пол, громко крича и требуя своё. Но Энн уже для этого слишком взрослая. Она молча ушла в свою комнату обдумывать то, что сказала мама, успокаивать свои эмоции слушая громкую музыку.

Год академического отпуска. Тусклый, серый, давящий своей пустотой родной город. Она гуляла, читала, музицировала, ходила в гости. Но всё это было как будто под давлением чьей-то невидимой руки. Она много спала, много ела, почти не мечтала, ей было скучно, хотя её натуре это несвойственно. Прошло несколько месяцев размеренной, однообразной рутинной жизни. Когда её настроение было очень плохим она шла либо на вокзал, либо к мостам. На вокзале она сидела на скамье и смотрела на уезжающую электричку, а когда вокруг никого не было она под музыку в наушниках бегала и прыгала будто танцевала. Когда настроение совершенно не было, жить не хотелось и Энн не знала куда идти лишь бы не быть среди людей, она шла к мосту. Она стояла на мосту и смотрела в воду, будто хотела заглянуть внутрь воды, что делается там, под водой, внутри бурления? Но она не осмеливалась открыть для себя эту тайну.

Однажды зимой, когда часы показывали ещё не очень позднее время, но на улице уже было темно, Энн поссорилась с Молли, своей младшей сестрой. Энн так рассердилась, обиделась и расстроилась, что взяла оделась, обулась и вышла бегом из дома. Она дошла до ближайшего моста, смотрела в воду, смотрела, смотрела, но раздражение и злость не уходили. Она отошла от моста, от дороги, к пляжу всему усыпанному свежем снегом. Сняла куртку, но этого ей показалось мало, она сняла обувь, штаны, теплую кофту, на ней остались футболка и носки. Мороз крепчал. Энн лежала на снегу и смотрела на небо усыпанное звездами. Она уже забыла про ссору с сестрой, про злость и обиду. Она считала звезды и слегка подзамёрзла. Энн почувствовала тепло на стопах, будто кто-то дышал теплым дыханием и согревал её ноги. Тепло поднималось всё выше по ногам, уже в коленях, и выше. Тепло в такой мороз было так приятно, что Энн прикрыла глаза от удовольствия и усталости.

СОН

Вечер. Все готовятся ко сну. Смрад в палате ужасный. Воняет потом, мочой, санитарки перестилают кровати, меняя памперсы престарелым бабкам. Медсестра обходит палату, смотрит на пациентов, о чём-то спрашивает, измеряет температуру, помогает санитаркам. Подходит к Энн, интересуется всё ли в порядке? Энн не может вслух произнести то, что её тревожит, она просит разрешение написать свои тревоги, она любит выражать свои мысли на бумаги, обдумывая предложения, подбирая более правильные слова. Энн сидит возле медсестры на посту и пишет: «Мне страшно. Я хочу умереть. Покончить с жизнью. Я устала здесь находиться. Здесь кричат. Бьют беззащитных. Курят так часто и прямо здесь, у палат, где находятся мы-больные. Я устала. Я больше не могу терпеть матерную брань, наплевательское отношение к старшему поколению, хоть впадшую в маразм. Ночью, когда все заснут, а санитарки будут дремать я возьму пододеяльник обвяжу вокруг своей шеи, открою раму окна, завяжу другой конец пододеяльника на решётке окна и…повешусь.» Энн так боялась этих мыслей, так хотела поддержки со стороны взрослого человека, она понимала, что это мысли «черные», не её, и она искренно поделилась ими с человеком, от которого ждала помощи.