Участь стать тем самым счастливым покорителем настоящей вершины выпала Джону. Он потом еще долго хвалился и рассказывал остальным пережитые ощущения. А началось все также: склон стал более пологим, почва под ногами не так сильно разъезжалась, что несколько облегчило саму работу. Джон привязал последнюю лиану и решил уже возвращаться. Потом, по своему обыкновению, взял маленький камень и бросил его вперед по направлению движения каната, чтобы по звуку определить насколько крутой их ожидает подъем. Каково же было его изумление, когда звук от падения камня раздался не вверху, а откуда-то снизу. Он набрался смелости и совершил десяток шагов, выставив вперед обе руки. Странно... он уже практически стоял на горизонтальной поверхности. Еще десять шагов, и... долгожданное чудо! Почва пошла вниз под уклон. Он испробовал таким образом несколько направлений -- везде только спуск. Дальнейшего подъема больше не существовало.
Вот тогда-то и раздался во тьме его радостный громогласный вопль. И уже спустя пару секунд Джон подумал: чему он, собственно, радуется? Лишь факту совершенного подвига? Он стал пристально оглядываться по сторонам, надеясь в толще вездесущего мрака обнаружить хоть какие-то искорки жизни. Он знал, что перед его взором сейчас раскинулся огромный пейзаж с неповторимым ландшафтом: поля, леса, извилины рек... Возможно, даже города. Но он не видел ничего абсолютно, даже пальцев собственной руки. Ни искорки, ни одного светящегося пятнышка. Их собственный костер обнаружить также не удалось. Кратковременная радость капитана сменилась привычной хандрой. Они если здесь и жили, то ради вот таких кратковременных радостей, которые выглядывали как лучики надежды из холодной темноты. Выглядывали, чтобы снова исчезнуть, не оставив после себя даже приятных воспоминаний.
-- Неужели на этой планете нет больше людей? -- спросил Джон свое эхо, но даже оно промолчало.
На вершину горы потом еще несколько раз ходили Вайклер и Антонов в надежде, может, им хоть что-то померещиться. Но темнота была беспощадной и слишком скупой на образы. Она походила на стену из мертвого камня. Она была везде, где только имеет смысл слово "быть". Космоплаватели приходили ко все большему унынию и все больше склонялись к мнению, что их костер, возможно, единственный на всей планете. Утешало лишь то, что он единственный и неповторимый одновременно.
-- Что делать дальше будем? -- спросил Антонов, когда все трое собрались вместе и печально смотрели на эту самую неповторимость.
-- Все-таки рано делать заключения, что на планете отсутствует разумная жизнь. Ну, взобрались мы на одну сопку, ну и что из этого? Может, здесь вообще гористая местность? И на сотни миль вокруг ни одного селения. -- Вайклер лениво подобрал несколько веток и подкинул в огонь.
-- Речь сейчас не о планете. Вблизи от нас селений нет: это точно, мы бы увидели хоть слабый свет. А то, что находится за сотни миль отсюда, для нас все равно что загробная жизнь. Канат плести придется сто лет. Потом еще окажется, что и там ничего нет...
Тут в разговор вмешался Джон:
-- Хорошо. Давайте предположим самый пессимистичный вариант: мы одни на планете. И что? Вешаться теперь?
-- Было бы любопытно послушать твои предложения.
-- Любопытно, так слушай. Умереть мы всегда успеем, это не проблема и уж тем более не подвиг. Но пока нам предоставлена жизнь, какой бы она не была. Мы не в цепях и не на каторжных работах, мы свободные люди...
-- Бичи мы, а не люди, -- саркастически произнес Антонов, но неправильно перевел на английский слово "бичи". В ушах американцев это послышалось как "плетки". -- Я бы сказал даже так: космические бомжи. Посмотрите хотя бы на нашу одежду, в нее бы и свиней побрезговали завернуть.
-- Да не об этом сейчас речь! -- Джон немного психанул. -- Я говорю о другом. Идея проста: на извечный вопрос "быть или не быть" я отвечаю утвердительно. У нас в распоряжении целый мир, который можно исследовать. Когда мы передохнем и попадем в загробный мир, его тоже будем исследовать! Потому что никакой разумный человек долго не выдержит бездеятельности и пассивного созерцания. А когда мы попадем в мир загробнее загробного...
-- Да, да... и там будем плести канаты от одного могильного креста к другому. Чушь все это, -- отмахнулся Вайклер.
Джон, самый заядлый пессимист во всех вопросах, вдруг стал защищать жизнеутверждающие позиции. Впрочем, остальные понимали, что этот порыв благого воодушевления явился ненадолго. Такое у всех бывает и у всех проходит. Желание отчаянных свершений само по себе является душевной акциденцией, это своеобразное светлое помрачение ума.
-- Хорошо, -- Джон пожал плечами. -- Что вы предлагаете?
-- Лично я, -- Вайклер ткнул пальцем в свой замызганный комбинезон, -- ничего не предлагаю. Но считаю дальнейшее плетение каната делом абсолютно бессмысленным.
-- Пожалуйста, займись другим делом, -- произнес Джон. -- Ты, кажется, обещал найти смолу, из которой можно будет сделать факела. Займись этой научной проблемой. Я, к примеру, нахожу душевное успокоение в рыбалке. Еще один вариант: давайте изобретать ловушки для охоты. Кстати, и моя идея насчет плота не такая уж и неосуществимая. Да, нам нечем рубить и обтесывать деревья, но их можно прожечь огнем. Антонов, если боится сойти с ума, может заняться программированием. Будет писать палкой на песке программы на языке Intellet, а я буду за ним исправлять ошибки.
-- Ой-ей-ей! Как это остроумно! -- вставил свое резюме Антонов. -- У меня аж мышцы заднего прохода расслабились от изумления.
-- Антонов, ты пень! Ты даже не можешь понять тонкости моей мысли. Я все свожу к тому, что человек, если он разумный, всегда найдет для себя чем заняться, если даже его на всю оставшуюся жизнь запрут в тесном лифте, лишенном электричества.
-- А вот это уже пошлость...
Вскоре они на самом деле нашли для себя достойное занятие. Все трое залезли в палатку и завалились спать. Вайклер лишь слегка задремал, наученный горьким опытом, что к звукам внешнего мира иногда следует прислушиваться. Опыт оказался как нельзя полезным, потому что менее чем через час он был разбужен слабым монотонным шумом. Тихие капли падали на палатку, настойчиво постукивали, словно прося разрешения заглянуть внутрь. Небо редко купало черный мир своими очистительными дождями. И этот шум прослезившейся стихии так сильно напоминал ту, настоящую Землю, что Вайклер даже слегка затосковал. "Дождь..." -- ностальгически шепнули его губы, потом повторили: "дождь...". И лишь в третий раз Вайклер крикнул на всю палатку:
