Поднимаясь выше, Вайклер столкнулся еще с одной проблемой. Исчез мох под ногами и пошли лишь камни. Камни, по которым даже в зрячем состоянии было крайне опасно передвигаться. В любую минуту можно было вызвать небольшой обвал и под его грохот улететь черт знает куда. Тогда он принял решение тянуть канат вбок, надеясь обойти опасное место. Это было верное решение, так как через некоторое время камни кончились, руки опять почувствовали приятный, чуть влажный мох, а канат снова пополз вверх, обвивая кустарники и низкорослые деревья.

   По пути назад произошло нечто странное. Вайклер уже спустился с горы и натренированным движением рук перебирая, точно трамвай электропровода, тянущиеся по воздуху лианы, возвращался на поляну. Даже что-то насвистывал себе под нос. Свист прекратился в тот момент, когда его правая рука вдруг схватилась за пустоту...

   Каната дальше не было.

   Штурман какие-то мгновенья тупо созерцал черную стену перед глазами, и первая мысль, пришедшая в голову, была самой очевидной -- канат порвало ветром. Такое, кстати, иногда случалось. Тут же пришла другая мысль, внушающая неосознанную тревогу. Погода стояла совершенно тихая и безветренная. Причем, когда Вайклер шел к горе, вся линия была цела. Но даже не это являлось причиной его внезапного страха. Держа обрывки лиан в своей ладони, штурман почувствовал, что они словно кем-то пережеваны...

   Он осторожно тронулся с места, выставил руки вперед и принялся искать продолжение.

   Нашел-таки! Буквально в нескольких шагах с ветки какого-то дерева свисал еще один конец. Соединить их между собой было невозможно, а промежуточное звено словно испарилось. Вайклер не хотел развивать пессимистические темы и, успокаивая себя, пытался поверить в то, что он сам по неосторожности оборвал связку лиан. Он быстро и без проблем залатал прореху, собираясь идти дальше. Но тут и произошло самое интересное, можно сказать -- самое трогательное событие. До такой степени трогательное, что он сам чуть не тронулся умом.

   Дикий оглушающий рев разразился столь близко, что бывшего штурмана передернуло как от внезапного удара молнии. Это был хозяин невидимой тайги, никаких сомнений -- та же загадочная тварь, которую они слышали на поляне. Такие звуки могло извергать только крупное животное. И совершенно неважно, что оно хотело этим сказать: пламенную речь или какие-то территориальные претензии. Может, животное просто восхищалось жизнью: для Вайклера это не имело никакого значения. Он почувствовал, что ноги его подкосились, руки с силой сжали канат -- как последнюю ниточку, соединяющую его с островком жизни. И он, спешно перебирая руками, устремился вперед -- прошибая тьму чуть ли не собственной головой, вскрикивая от внезапного удара веток и падая от всякой неровности на земле. Ему постоянно казалось, что ОНО движется по пятам. Дуновение ветра он принимал за ЕГО дыхание, шелест травы под своими ногами -- за звук погони, даже стук собственных зубов -- за клацанье огромной челюсти незримого преследователя. Душа горела, нервы напряглись, как растянутые нити, готовые вот-вот порваться. Вайклер с ужасом представлял себе, как огромные клыки смыкаются на его теле. И с непередаваемым чувством ждал этого каждое мгновение. Он не помнил, испытывал ли он вообще когда-нибудь в жизни такой страх. Это была одна из тех ситуаций, в которые вечности превращаются в секунды.

   Вайклер и не сообразил, что уже находится на поляне. Он словно совершил рывок в пространстве и времени. И лишь когда почувствовал перед собой влажную траву, поднял голову. Пламя костра все танцевало в своем красном огненном платье, которое, кружась, раздувалось и гасло. По листу серой травинки прямо перед его носом ползла какая-то гусеница -- тихо, крадучись и озираясь по сторонам. Странно, но глядя именно на эту гусеницу Вайклер вдруг понял, что жизнь все-таки прекрасна...

   Встав на ноги, он первым делом откровенно выругался. Поток нецензурной брани, приправленный легкой поэзией, разразился над спящей в неге поляной. Матерный слог Вайклера оказался столь вдохновенным и столь впечатляющим, что даже разбудил Антонова. Мохнатая, уже полжизни как непричесанная голова бывшего программиста бывшего экипажа "Безумца" выглянула из палатки.

   -- Чего буянишь?

   Вайклер подошел к палатке и заглянул внутрь, поморщившись от смрадного запаха.

   -- Можно мне прилечь отдохнуть?

   -- Приляг. Только заплати сначала. У нас здесь отель с дорогими люксовыми номерами, а не приют для бомжей.

   Вайклер завалился на колючую перину и обхватил голову руками, по стенам палатки мерещились красноватые призраки костра. Мир снова погас перед взором, оставив лишь этот неприятный запах.

   -- Послушай, Алекс... слышишь меня?

   -- Ну? -- голос донесся снаружи далеко-далеко, как из телефонной трубки.

   -- Мне кажется, бестолку все.

   -- Что именно?

   -- Все абсолютно. И это плетение канатов. И наши наивные надежды. И сама жизнь... Сдохнем мы на этой поляне. Или с ума посходим от созерцания собственных рож.

   От Антонова долго не было ответа. Потом его ленивый абсолютно равнодушный голос произнес:

   -- И чего ты предлагаешь? Утопиться или повеситься? Мне кажется, первый вариант более предпочтителен. Вешаться здесь проблема, в темноте мимо петли можно промахнуться.

   -- Я предлагаю немного поспать... -- Вайклер искренне зевнул. -- Спать, спать и еще раз спать... -- он почувствовал, как сладкий туман забвения проник в его голову.

   Последняя человеческая речь, которую он услышал перед своим отключением, являлась речью Антонова. Дословно (в оригинале) она звучала так:

   -- Ладно, спи, спи и еще раз спи, а я пока схожу за водой...

   Конец цитаты. Земля под Вайклером стала проваливаться в глубокую бездну. Тело потеряло свой вес. Пространство больше не имело определенных направлений, а заторможенное время -- определенного смысла. Он не любил сны, потому что они полны обманчивых радостей и ложных страхов. Но на этот раз снов и не было. Не потому, что их не было как таковых, а просто они не успели ему явиться. Едва он задремал, как издали -- казалось, оттуда где кончается сама реальность, донесся продолжительный рев. До жути знакомый...