Непредсказуемый подошел к нему почти вплотную, прожег черными глазами его измотанный дух, потом внезапно достал нож и вхолостую полосонул им по воздуху.

   -- Я убиваю когда мне вздумается и кого вздумается. Если мне надоедает убивать, я творю добро всякому, кто только встретится на моем пути. Когда же мне надоедает творить добро, я вновь начинаю убивать. -- Видящий во Тьме сделал несколько шагов и повернулся к Боссони спиной, возможно, провоцируя его на какие-то действия. Потом зевнул и добавил: -- Готовьте двести тысяч евралей, я помогу вам, адмирал. Но помогу лишь в том случае, если небо пошлет обильный дождь. Молитесь о сем Непознаваемому, если вы вообще в Него верите...

   * * *

   Море древних Атлантов болезненно дышало, вздымаясь огромными волнами. Холодная вселенская тьма давила на него всей своей массой. Тяжелые вздохи, сопровождаемые хрипом ветра и кашлями небесного грома, походили на предсмертную агонию стихии. Казалось, море еще пару вздохнет и умрет навеки, его водяное сердце остановится, поверхность станет мертвецки-ровной, исчезнут кашли и хрипы, исчезнет все... Но агония бездны прерывалась лишь временным затишьем и затем возгоралась с новой силой. "Любимец ветров" издали походил на упавшую с неба щепку, которой бездна играла, как ей вздумается. Слабый, вздорный по своей сути прожектор, установленный на бушприте, привносил размытую каплю света в бездонный океан мрака. Капля эта, к тому же, была и единственный. Все небесные костры погасли, оставив миру страх собственного отсутствия. Небожители намерено не разжигали их вблизи Рассеяния Мира, потому как боялись здесь селиться. Про Рассеяние в черной вселенной ходило масса легенд, противоречащих друг другу. Даже очевидцы, которые зрели его своими глазами, любили приукрасить это зрелище или же откровенно приврать. Из-за шторма "Любимец ветров" шел со спущенными парусами. Матросы, мокрые снаружи и иссушенные внутри, отчаянно гребли веслами. Один из них стоял за штурвалом и, не сводя глаз с бьющейся в конвульсиях стрелки компаса, корректировал курс. Стена яростной тьмы била ему в лицо холодом и несмолкаемым ревом. Слабый прожектор прощупывал ее своим испуганным светом. Обрывки бесконечных волн на какие-то мгновения становились видимы взору и тут же исчезали, мерцая собственным существованием.

   В трюм, постоянное место пребывания Дьессара, вошел капитан Бьюти и принес ему немного еды.

   -- Эй, еретик, подкрепись немного. Я бы, конечно, с удовольствием уморил тебя голодом, но мне заплатили не за это... Жри, ничтожество, да не забудь возблагодарить твоего благодетеля, то бишь меня, -- капитан ткнул пальцем себе в грудь. Потом его взгляд слегка подобрел, даже стал каким-то мечтательным. -- Эх, знал бы ты, еретик, чего я только не повидал за свою поганую жизнь, мотаясь по морям и почти не ведая, что такое суша... Я, старая морская крыса! Кстати, если хоть раз назовешь меня мышью, придушу! Уяснил?!

   Дьессар вообще ни разу его никак не называл. Собственное молчание он считал лучшим жестом презрения для своих врагов. Впрочем, от пищи не отказывался. Он принялся с аппетитом поглощать какую-то смрадную похлебку, наверняка оставшуюся от матросов. Бьюти что-то вдохновенно говорил и говорил, порой махая руками, будто выступал перед целой аудиторией. В его вдохновенную речь внезапно ворвался стук чьих-то тяжелых каблуков. И в трюме появился один из матросов.

   -- Господин капитан! Началось!.. Началось!.. Конец мира близок!

   Бьюти изменился в лице. Лицо его, впрочем, было страшно от рождения, и никакая мимика не могла его сделать краше. Менялся лишь характер его взгляда. Он испытывающе посмотрел на Дьессара, а тот будто ничего не слышал и продолжал хлебать прокисшее месиво.

   -- Еретик! Ты дожил до этого мгновения лишь потому, что тебе предстоит увидеть то, что ты сейчас увидишь... Переварил мои слова?

   Дьессар залез ложкой на дно кастрюли, пытаясь выловить оттуда некую мясную иллюзию. В тот же момент взмах огромного сапога выбил кастрюлю из его рук. Остатки похлебки брызнули в лицо. Обиженно звякая и подпрыгивая, алюминиевая посудина закатилась в темный угол трюма.

   -- Встать, мразь!

   Дьессар поднялся на ноги и демонстративно зевнул, как и подобает воспитанному человеку, прикрыв рот ладонью. Потревоженные цепи издали ленивый лязг.

   -- Вперед и наверх! На палубу! Иначе я отправлю тебя туда пинками!

   Холодный, насыщенный влагой воздух так сильно контрастировал с удушливой атмосферой трюма, что Дьессар опьянел, едва вдохнув его в свою грудь. Десяток матросов стояли, замерев как статуи, и наблюдали невиданное в миражах явление. То, о чем лишь ходили противоречивые слухи, было совсем рядом -- зримо и почти осязаемо. Вселенская Тьма заканчивалась! Тьма, которую считали безграничной и вездесущей, которую упоминали в своих молитвах чуть ли не наравне с именем Непознаваемого, испуганно таяла перед субстанцией еще более могущественной. Впереди прямо по курсу судна зияла голубым цветом огромная стена. Она выходила прямо из границы моря и, слабея в яркости, устремлялась во все стороны мироздания. Впрочем, стоп... Там, похоже, больше не было никакого мироздания. Стена кипела красками голубизны разных оттенков, словно раскаленная жижа. Она-то и являлась границей черной вселенной, объемля ее со всех мыслимых концов. Наш мир являлся лишь ничтожным огрызком трехмерного пространства, вращающемся в Протоплазме. Эта Мегабездна вертела им с такой же легкостью, как море Древних Атлантов играло похожим на простую щепку кораблем. "Любимец ветров" вздымался под гребнями волн и опускался вниз. Шаткий мир раскачивался под ним, а о том, что произойдет, если корабль окунется в этот кипящий монолит, было страшно и подумать.

   Антейро Винатэс, старичок, у которого все извилины мозга имели вид математических формул, носился по палубе с толстой тетрадью, кричал нечто неразборчивое, жестикулировал руками, будто дирижировал стихией, и постоянно что-то записывал. Потом он подбежал к Дьессару, выставил на него свои маленькие глазенки и скороговоркой спросил:

   -- Что, еретик, ты никогда не видел время в жидком состоянии? Ты ведь не знал, что оно голубого цвета? Признавайся, знал или нет?! -- из его рта вместе с напыщенными фразами била слюна.

   Капитан Бьюти, зревший границу мира уже несколько раз, так и не смог привыкнуть к шокирующему впечатлению. Он долго стоял на месте, прикованный изумлением, и рассматривал ни кем еще не объяснимое явление. По стене шли синеватого цвета круги и, расширяясь, таяли. Все, что было на корабле: палуба, спущенные паруса, даже сами люди покрылись голубым оттенком. Вселенная раскололась на две неравные половины. С одной стороны пока еще господствовала тьма, со стороны противоположной все более набирала яркость стена Протоплазмы. Сверхтекучее время кипело, пуская по своей поверхности синие круги и нечто похожее на лопающиеся от давления пузыри. Когда капитан обрел дар речи, он первым делом повернулся к Дьессару и спросил: