– Почему? С чего это ты так решила? У тебя есть какая-то оперативная информация? Тогда почему ты не доложила ее мне? Или это догадки кабинетного психолога с Фрунзенской набережной? Где ты их сделала? В дорогом ресторане в центре Москвы в промежутке между салатом и стаканом сока? Или в кресле в салоне красоты? – Максиму явно хотелось задеть Ольгу, показать ее абсолютную непригодность в «полевых» условиях. Если в Москве ей еще удавалось вертеть генералами в теплых кабинетах, то здесь, «на земле», она была никто в схватке с такими, как он.

Максим смотрел в глаза Ольге и ждал ее капитуляции.

– Мы приехали сюда с утра пораньше, – собеседница вкрадчиво и даже более чем ласково подбирала слова, – чтобы ты почувствовал все, что произошло тогда… Без этого тебе, как главному в нашей операции, в нужный момент не принять правильного решения. Ты же прочитал заново материалы дела, Максимушка?

– Прекрати меня так называть! – Максим резко среагировал на последние слова. Он очень не любил, когда она переходила на эти материнские интонации.

– Не нервничай! Я же не собираюсь тебя отшлепать!

Психолог, явно провоцируя собеседника, повернулась к нему спиной и сделала несколько шагов в угол домика. Прогнившие половицы коварно заскрипели под ее ножками в модных кожаных кроссовках на высокой платформе.

Запах сырого дерева, до конца так и не растерявшего затхлый аромат старого пожара, раздражал и выталкивал из развалин. Что-то мерзкое и гиблое чувствовалось внутри сруба. Отсюда хотелось уйти! Но куда? Вокруг лишь густой лес. Единственный выход – на мост через поляну… И обратно в город! Но туда совсем не хотелось… Там еще хуже…

Ольга смотрела на качавшийся вдалеке подвесной мост и вдруг почти отчетливо увидела ее… Но теперь она не бежала, а стояла в центре моста прямо над плескавшейся на дне оврага рекой. Каково ей было тогда? В миллион раз хуже, чем Ольге сейчас!

Надо было довести разговор с Максимом до конца. И успокоить его! Иначе что-то может пойти не так…

Подойдя к разбитому и заколоченному окну, Ольга развернулась к следователю лицом.

– Или тебе бы этого хотелось, а, подполковник? – В ее голосе снова появились игривые нотки.

Максим сделал несколько быстрых шагов и схватил ее за плечи.

– Ты… не играй со мной! Слышишь?! – Лебедев начал выходить из себя.

– А то что? – Ольга сама посмотрела в глаза Максима стальным взглядом.

Мужчина продержался совсем недолго. В какой-то момент его подбородок чуть задрожал, веки слегка прикрыли глаза. Он резко наклонился и поцеловал ее в губы. Сделал это грубо и больно, явно рассчитывая на какой-то отпор, сопротивление со стороны женщины. Но она даже не шелохнулась. Так, в тишине, они стояли несколько секунд.

«Сорвался, дебил…» – успело промелькнуть в его голове. Наконец Максим оторвался от Ольги и, не отпуская ее плеч, отпрянул слегка назад.

Женщина смотрела на него немигающим взглядом.

– Все? Доволен? – В голосе психолога не было эмоций.

– Я поеду… буду в гостинице. – Максим чувствовал, что и в этой схватке он не вышел победителем. Медленно опустив руки, подполковник отошел к входной двери, висевшей на одной верхней петле.

– Я должна быть уверена, что ты не отступишь! – Голос Ольги изменился, потеряв нотки игривости и ласки. Теперь, кажется, он звучал решительно и даже требовательно. Но были в нем и другие интонации – более теплые и просящие. Она пыталась договориться. – Максим, чего ты хочешь? Скажи! Я дам все… лишь бы ты не отступил!

Максим оглянулся и посмотрел в глаза Ольги. Ему показалось, что в ее взгляде проскользнуло что-то… родное. Максиму хотелось начать говорить. Высказать ей все, что сидело у него глубоко внутри… То ли в душе, то ли в подсознании. Но он не находил слов. Так и ушел, оставив в страшном полуразрушенном домике ту, которую не любил… по крайней мере, так он считал…

Михаил Александрович всегда просыпался за несколько секунд до звонка будильника.

Вообще, зачем он был нужен, этот звонок?! Почему Миша ежедневно включал будильник? Причем делал это каждый вечер… изо дня в день… много лет… Не ставил на ежедневный повтор звонка в своем простом кнопочном телефоне, а именно заводил тремя поворотами ключа механизм в старом дедовском будильнике производства завода «Слава». Кому был нужен этот ритуал? Ведь он все равно не спал. Просто пребывал в каком-то забытье. При этом всегда точно чувствовал все, что происходило вокруг.

Привычным движением майор выкинул свое тело из большой двуспальной кровати. Из той ее части, которая находилась ближе к окну. Он всегда спал на этом месте…

Первое время, оставшись совсем один, Миша подолгу засиживался на диване у телевизора. Включал его достаточно громко. Так, чтобы заглушить все голоса в доме… Как будто здесь кто-то кричал…

Выбор канала не имел значения. Но лучше, чтобы это был спорт – футбол, хоккей, бокс – или боевик покруче. Именно в боевиках, особенно американских, шумели лучше всего.

Потом, с годами, он все же перебрался в их старую спальню. Просторная, с большой кроватью у дальней стены, обставленная старомодной румынской мебелью, доставшейся еще от родителей Михаила, она была его любимой комнатой в доме. Несмотря на полный отказ от звукового сопровождения, в спальне ему удавалось легче переживать ночь. Здесь получалось провалиться в забытье…

А голоса… они продолжали звучать в его голове в любом случае.

Высокий, худой и нескладный, Михаил Александрович тщательно намыливал лицо старым помазком и скоблил его простым одноразовым станком. Тоже многолетняя привычка. Осталась еще со счастливых годов военной службы. Ординарец комполка, он должен был выглядеть на все сто. И, следуя дедовским устоям, брился дважды в день – утром перед завтраком и вечером перед ужином. За это, а также за другие заслуги командир даже написал родителям письмо, где хвалил сына за службу и ставил в пример другим.

А родители дали почитать письмо Гале.

Галя… Как он любил ее! Как знал, что это его судьба, посланная свыше! Еще со школы, класса с пятого… а может, и с третьего. Поначалу нещадно дергал за косы, мутузил почем зря. А потом… спать не мог ночами, ждал рассвета, чтобы нести в школу ее портфель и отгонять других, охочих до голубых глаз Галины, пацанов.

Почистив зубы, Михаил Александрович посмотрел на себя в треснувшее зеркало над раковиной. На него глядел худой, осунувшийся мужчина лет пятидесяти пяти. Хмурое лицо с землистым оттенком кожи и охапкой жестких, как конская мочалка, волос оставляло жуткое впечатление. Он был уверен, что видел перед собой мертвеца… Только когда?! Когда этот труп перестанет наконец дышать?!

Как назло, со здоровьем у Михаила Александровича все было в порядке. Родительские гены и детство, проведенное в полях и лесах предгорий Кавказа, сыграли с ним злую шутку. Не имея никакого желания жить так дальше, он был обречен бороться со своим крепким организмом. Судя по средней продолжительности жизни предков, легко дотягивавших до восьмидесяти, Михаилу Александровичу оставалось мучиться еще лет тридцать-тридцать пять. Ведь ему было всего сорок четыре…

Зазвонил телефон. Незнакомый номер, но Михаил знал, кто мог искать его в это время.

– Да!

– Михал Александрыч, здравствуйте! Это Мукасев, следователь комитета. – Молодой голос в трубке говорил осторожно и аккуратно, как будто боялся обидеть. – Вы не на дежурстве? Можете говорить?

– Слушаю!

– Могли бы зайти к нам сегодня после обеда, Михал Александрыч?

– С вещами?

– Что? Не расслышал! – Молодой следователь явно волновался.

– Я говорю, с вещами приходить, лейтенант? Или так пока? – не меняя сухой интонации, уточнил Михаил.

– А… Да нет, с вещами не надо… Но адвоката бы завести… не помешает, Михал Александрыч. – Голос следователя постепенно становился сочувствующим.

– Москвич здесь?

– Тута уже. Приехал рано утром. В гостинице «Агат» живет, у дяди Арсена.

– Хорошо! – Миша на секунду задумался. – Скажи ему, приду в шесть вечера, перед дежурством. Раньше пусть не ждет, занят! Не устраивает – присылайте повестку.