– Как-то по-другому оно тогда выглядело. – Девушка прищурилась, пытаясь понять, откуда шла съёмка, но так и не разобралась. – Лестница?
– Сама ты лестница. Это часть стены, там, где левый флигель. Помнишь пруды? Если встать к ним спиной…
– Нет больше твоих прудов, – безрадостно сообщила Алиса. – Осушили.
– Я видела, – возмущённо поделилась подруга. – Спрашивается – зачем? Классные были пруды.
– Там какую-то ценную рыбу собирались разводить, но что-то пошло не так, подробностей не знаю. Слушай… Ты чего вернулась-то? – Она отбросила шутливый тон и посмотрела на Нинку со всей серьёзностью. – Снимки и правда отличные, даже я готова это признать. Спокойно могла бы найти работу в Москве или в любом другом месте.
– Вот я его и выбрала. Любое другое.
– Вероятно, ты не в курсе, но здесь твои навыки мало кто оценит. Вот если бы ты печи могла чинить или хоть варенье заготавливать…
Нинка усмехнулась, и в её глазах мелькнула едва заметная грусть.
– Помнишь, как я в детстве с дешёвой «мыльницей» бегала?
– Да я только это и помню. По-моему, ты с пелёнок такая.
– Потому что умела видеть то, чего не видят другие, и пыталась им это показать. А теперь показывать умею и хочу научить кого-нибудь ещё.
– Свою школу откроешь? – не поверила Алиса.
– Таков план, – кивнула Нинка. – Буду заниматься с детьми, пусть тоже учатся замечать прекрасное там, где им, казалось бы, и не пахнет. Всё лучше, чем по подъездам сидеть и табачным дымом пропитываться.
– Так у мадам есть миссия?
– У мадам есть деньги, – лукаво улыбнулась подруга. – И желание потратить их на что-то стоящее. Да и на малую родину потянуло, как мама умерла. Ты её помнишь?
– Конечно, – кивнула Алиса. – Слышала, что когда она заболела, ты её в Москву забрала.
– Толку-то, – вздохнула Нинка. – Но вообще, меня всегда сюда тянуло, наверное, просто пришло время.
– Пришло время обеда. А его ещё должен кто-то приготовить. И нет, я не могу, я наслаждаюсь искусством. – Она демонстративно уткнулась в камеру и, игнорируя тяжёлые вздохи подруги, принялась просматривать фотографии. Нинка не обманула: чтобы так снимать, одних, даже очень хороших курсов, мало. То ли училась она гораздо дольше и серьёзнее, чем говорит, то ли обладает поистине уникальным, природным талантом, который просто грех растрачивать на обращение чужих детей в свою веру. Нет, это, конечно, тоже важно, но с созданием собственной школы Нинка могла бы повременить и ещё лет тридцать путешествовать по миру, работать в самых интересных и экзотических уголках планеты, знакомиться со множеством потрясающих людей, становиться свидетелем переломных моментов истории… Что она здесь забыла, совершенно непонятно, ведь уезжая в столицу, возвращаться вообще не планировала. Хорошо хоть, не изменилась совсем, нет с ней этого дурацкого ощущения дискомфорта, когда встречаешь друга детства и просто не знаешь, о чём с ним говорить. Или того хуже – видишь, как он преобразился не в лучшую сторону, и до дрожи боишься, что производишь на него аналогичное впечатление.
Она украдкой взглянула на Нинку и решила, что с выводами поспешила. Облик подруги претерпел приличные изменения: вместо двух тонких косичек на голове красовалась модная, почти мужская стрижка с фиолетовыми прядями в короткой чёлке, в левом ухе болталось какое-то неимоверное, позвякивающее на ветру сплетение из нескольких цепочек, в правом была только одна серебряная серьга, зато – в виде летучей мыши; руки оказались расписанными цветными татуировками, в фигуре появился намёк на регулярные занятия спортом, которого она старательно избегала всю сознательную жизнь.
– Что? – Нинка поймала её взгляд и, непонимающе нахмурившись, оторвалась от походного котелка.
– Вот думаю, что ж Москва с людьми творит…
– Это не Москва, а круг общения, – рассмеялась подруга. – Честно говоря, я была уверена, что ты тоже сильно изменилась, но нет, такое ощущение, что и не было этих десяти лет.
– Приму за комплимент, – безрадостно буркнула Алиса, хотя на самом деле придерживалась совсем иного мнения.
– Да что ты, это же здорово! Должно быть в нашем мире что-то вечное…
– Балда, – невольно фыркнула девушка. – Я как те призраки – всё та же и там же…
– На медведей-то ещё охотишься?
– У меня с ними пакт о ненападении. Но на особо языкастых знакомых он не распространяется… А это что? Мой дом, что ли?
– Ага, сфоткала, когда заходила и не застала тебя. Нравится?
– Гораздо больше, чем в реальности. – Она отчётливо вспомнила разваливающуюся халупу, доставшуюся ещё от прадеда, и недоверчиво воззрилась на снимок. – А где моя дражайшая дыра в крыше и окно с фанерой вместо стекла?
– Говорю же, во всём надо видеть прекрасное.
– В людях тоже?
– Людей мне не очень нравится снимать, просто не моё.
– Ну, для себя-то, любимой, как я погляжу, исключение сделала…
– В смысле?
– Я о твоей тяге к автопортрету. Ничего вообще-то, но я бы это никому не показывала: другие, не такие благородные как я, могут и засмеять… Особенно сей незаезженный сюжет с сонной, помятой физиономией и слюной на щеке. Смело, очень смело.
– Да о чём ты? – Нинка перестала нарезать хлеб и подошла ближе. Алиса, ядовито усмехаясь, продемонстрировала столь примечательные снимки, а потом с некоторым беспокойством наблюдала за тем, как стремительно вытягивается лицо подруги.
– Ты фотографировала? Прошлой ночью, пока я спала?
– Очень надо. Я, вообще-то, тоже изредка сплю. И с камерой твоей обращаться не умею. То есть разобралась бы, конечно, но явно не в темноте. Просто смирись, что при полной луне твоя страсть к прекрасному перерастает в нечто зловещее, абсолютно подчинённое природе, слегка саркастическое…
– Да не снимала я этого! – взвыла Нинка. – Как бы я могла, если спала?
– Ну, ваши профессиональные штучки мне до лампочки…
– И очень зря, потому что сейчас они тебя касаются как никогда! Сравни с моими работами, разве я стала бы так халтурить?
Алиса внимательнее всмотрелась в снимки и нехотя признала:
– Да, это не рука мастера. С другой стороны, если мастер собирается кого-то напугать…
– А может, это мастера собираются напугать? Колись давай, зачем меня сюда притащила!
– Затем, что у тебя есть байдарка и иммунитет к выкрутасам Игоря. Ну кого ещё я могла позвать?
– Вернее – над кем ещё ты могла поиздеваться?
– Я тебя не снимала, – отрезала она. – И вообще… – Девушка запнулась и, не веря своим глазам, уставилась на очередную фотографию.
– Что вообще? – начала терять терпение Нинка. – Договаривай уже.
Алиса несколько раз моргнула, словно надеясь, что кошмарное видение исчезнет, но, не добившись результата, молча протянула камеру подруге.
– К-какого чёрта? – охнула та, практически рухнув на поваленное бревно.
Неизвестному фотографу не мешало бы посещать её уроки: в углу кадра виднелось тёмное пятно от пальца, и Алиса непременно высказалась бы о чьих-то кривых конечностях, но была вынуждена сосредоточить своё внимание на собственных – уютно сложенных под щекой. Подруга мирно дрыхла рядом примерно в той же позе.
* * *
– Артём, помоги мне с шашлыками.
– А приставка?
– А наказание?
– Какое ещё наказание? – очень удивился парень. – Знать не знаю, что за зверь.
– Вот именно это меня и беспокоит. Марусь, слезь с огурцов, пожалуйста.
Девочка послушно встала с пакета и зябко поёжилась.
– Мы что, действительно останемся здесь на ночь?
– Как в старые добрые времена.
– Когда у тебя не было денег даже на общагу?
Её брат громко фыркнул, но под строгим взглядом отца веселье прекратил.
– А что такого-то? Маруська права: когда это мы под открытым небом ночевали?
– Когда у тебя ещё не было приставки, – буркнул Герман. – Просто отнеситесь к этому как к школьному походу.
– К школьному чего? Мы с классом в Чехию ездили. Ты бы знал, если бы…