Мы вели оживленные дискуссии по самым различным темам – например, помню горячие споры по поводу Бурской войны. А после Боксерского восстания 1900 г. наше внимание было приковано к Дальнему Востоку, однако больше всего нас интересовали внутренние дела страны.
Другим преимуществом дортуара было его расположение. Здание дортуара – дар одного из почитателей Александра II – было построено во дворе университета, в начале улицы, которая выводила на Невскую набережную. Красота этой набережной не переставала очаровывать меня. Именно это величественное место представляло собой самое сердце Российской империи. На левом берегу, прямо перед моими глазами, находились Адмиралтейство и Сенатская площадь, где когда-то произошло восстание декабристов и стояла конная статуя Петра Великого (пушкинский «Медный всадник»), выделявшаяся силуэтом на фоне Исаакиевского собора; а слева от «Адмиралтейской иглы» – Зимний дворец и Петропавловская крепость – знакомые символы истории нашего времени. На Васильевском же острове располагалась Академия наук, основанная в свое время как Кунсткамера (музей редкостей) Петром Великим. Огромные университетские здания были выстроены в гармоничном, величественном стиле начала XVIII в. Рядом с университетом находился бывший дворец Меншикова, ныне – военная академия. Справа к дворцу примыкала Румянцевская площадь – маленький сквер, где в 1899 г. избили студентов; еще дальше виднелись Академия изящных искусств и знаменитые сфинксы. Для меня Петербург был не только великолепным городом Петра Великого, но и местом, получившим бессмертие благодаря Пушкину и Достоевскому. Хотя трагические герои этого писателя жили в отдаленных трущобах вокруг Сенной площади, дух Достоевского тем не менее ощущался во всем городе.
Мы, новички, наслаждались восхитительным чувством свободы. Большинство из нас прежде жили с родителями и только сейчас получили возможность поступать так, как заблагорассудится. Нас бросили в водоворот жизни, где единственными ограничениями оставались лишь те, которые мы сами на себя наложили. Одним из самых замечательных символов этой свободы служил так называемый «Коридор» – длинный проход, соединявший шесть университетских корпусов. Здесь мы собирались после лекций, столпившись вокруг самых популярных преподавателей. Других мы подчеркнуто игнорировали, и те проходили мимо, изображая безразличие.
К тому времени, как я поступил в университет, студенческие волнения закончились, однако их последние следы служили постоянным источником развлечений. Мы с удовольствием бойкотировали тех профессоров, которые пришли на место преподавателей, уволенных в предыдущем академическом году за сочувствие бастующим студентам. Помнится, особенно нам нравилось всячески досаждать профессору Эрвину Гримму, молодому лектору из Казани, назначенному вместо популярного профессора средневековой истории Гревса. Как только объект наших нападок появлялся в «Коридоре», мы принимались осыпать его насмешками и шли за ним в лекционный зал, где его слова тонули в пандемониуме. В конце концов являлся надзиратель и нескольких смутьянов изгоняли из зала. Эта кампания продолжалась до тех пор, пока не стала нам приедаться, после чего мир был восстановлен.
В первый петербургский год у меня не было друзей за пределами университета, за исключением знакомых моих родителей, которые по своему социальному положению находились очень далеко от моей студенческой жизни. Каким-то образом я догадался, что они были шокированы, увидев, что тот скромный юноша, которого они когда-то знали, неожиданно превратился в молодого безумца, сгорающего от возбуждения при разговорах о театре, опере, музыке и современной литературе и намекающего, что имеет знакомства на Высших женских учебных курсах.
Однако осенью 1900 г, вернувшись из Ташкента после первых студенческих каникул, я познакомился с семьей Барановских. Г-жа Барановская, разведенная жена Л.С. Барановского, полковника Генштаба, была дочерью выдающегося китаеведа В.П. Васильева, члена Российской и ряда иностранных академий наук. У нее были две дочери – Ольга и Елена – и сын Владимир, артиллерист-гвардеец. Очаровательная 17-летняя Ольга посещала Высшие женские курсы Бестужева-Рюмина, которые в то время пользовались большой популярностью. Вокруг Ольги образовался кружок студентов, к которому вскоре присоединился кузен Ольги – Сергей Васильев, очень одаренный и инициативный молодой человек, мой ровесник. Эти молодые люди пришлись мне гораздо больше по душе, чем мои знакомые из общества, тем более что у меня с ними нашлось много общего. Круг наших интересов был обширен. Мы вели дискуссии о современной России и об иностранной литературе и без конца декламировали друг другу стихи Пушкина, Мережковского, Лермонтова, Тютчева, Бодлера и Брюсова. Мы были заядлыми театралами и после блистательных спектаклей Московского Художественного театра под руководством Станиславского и Немировича-Данченко, показанных в весенний сезон, неделями ходили совершенно очарованные. Шли в нашем кружке и бурные диспуты о текущих политических событиях в России и за границей, поскольку мы, как и большинство молодых людей нашего времени, находились в непримиримой оппозиции к официальной политической линии. Мы почти единодушно сочувствовали народникам, а точнее, социалистам-революционерам, но, насколько могу припомнить, марксистов среди нас не было. Нужно ли говорить, что многие из нас участвовали в студенческих демонстрациях.
После того как Барановские переехали из своего дома на Васильевском острове на улицу рядом с Таврическим садом, наш кружок распался. К тому времени мы выросли и беззаботная студенческая жизнь закончилась. Впрочем, я не слишком этому огорчался, поскольку Ольга Барановская стала моей невестой.
Согласно университетскому уставу 1884 г, студенчество не имело права создавать свои корпоративные организации; под запретом находились даже самые безобидные ассоциации и клубы, никак не связанные с политикой. Вследствие того что возможность для коллективной деятельности была перекрыта, потребность в служении обществу загонялась в подполье. Крупнейшими студенческими объединениями являлись землячества – братства, открытые для студентов, происходящих из одной местности. Они служили главными центрами студенческой активности, и подавить их правительство не могло. На первых курсах университета землячество туркестанских студентов стало для меня родным, и я был избран в его совет. Главной целью этого и других землячеств являлось оказание помощи нуждающимся студентам и поддержание связей между студентами-земляками. Помимо всего прочего, мы устраивали благотворительные концерты, в которых нередко участвовали знаменитые артисты и певцы. Время от времени мне приходилось обращаться к таким звездам, как Мария Савина, Вера Комиссаржевская и Ходотов, и те никогда не отказывались помочь студентам.
Моя сестра, студентка-медичка, жила в благоустроенном женском дортуаре, где также устраивались благотворительные концерты. Артистов и писателей приглашали участвовать и в других мероприятиях. Первый литературный вечер, на который я попал в своей жизни, был организован группой моей сестры; на нем свои произведения читали такие выдающиеся авторы, как Мережковский и его жена Зинаида Гиппиус. Кроме того, каждое землячество вело просветительскую работу, организовывало библиотеки и книгообмены и т. д.
Одним из основателей московского студенческого движения в 1887 г. был В.А. Маклаков. Московское землячество служило центром «борьбы против произвола и беззакония» со стороны специально назначенных университетских инспекторов. Кроме того, во главе студенчества, как такового, стоял центральный орган, известный как Объединенный совет. Большинство студентов по своим убеждениям склонялось к народникам, но политические партии еще не успели сформироваться, и старшекурсники обычно не шли дальше смутных симпатий к не всегда четко сформулированным идеям свободы. Однако всех нас объединяла оппозиция к абсолютизму.
