– Кто их знает? Да и какая разница? – прорычал Нелеос.

Но Гилас заметил, какой испуганный у старосты взгляд.

– Вроде пришли откуда-то с запада, охотятся на Чужаков. Ну и ладно! Пускай делают что хотят, лишь бы нас не трогали!

Деревенские поддержали речь одобрительными выкриками.

Гилас облизнул губы:

– А как же закон об убежище? Вы обязаны впустить человека, которому угрожает опасность!

Нелеос примолк в нерешительности. Но потом его лицо посуровело.

– На Чужаков закон не распространяется, – бросил он. – А теперь уходи, пока цел, с собаками шутки плохи!

Скоро стемнеет, а идти некуда.

«Ну и пусть, не очень-то и хотелось! – злился Гилас. – Не нужна мне ваша помощь, сам справлюсь!»

Через сосновую рощу он подошел к окраине деревни. Там никого – все толпятся возле ворот духов. Все думают, будто Гилас ни разу не бывал в деревне – что ж, тем хуже для них. Чужакам трудно прожить без воровства.

Гилас проскользнул через зазор в терновой изгороди и подкрался к ближайшей хижине. Там живет хитрая старая вдова по имени Тиро.

В очаге горел огонь, и в дымном красном полумраке Гилас опрокинул блюдце с молоком для ручной змеи. В углу на кровати валялась груда тряпья, и вдруг эта груда закряхтела.

Гилас застыл. Потом осторожно снял с крючка копченый свиной окорок. Хозяйка повернулась и захрапела. Гилас стянул свисавшую со сваи тунику, а сандалии брать не стал: летом он привык ходить босиком. Тут Тиро опять закряхтела. Мальчик поспешил к выходу, по пути поставив на место плошку. Известно, что змеи все друг дружке рассказывают: прогневишь одну – станешь врагом для всех.

Соседняя хижина принадлежит Нелеосу. Там, к счастью, никого не оказалось. Гилас схватил бурдюк, ремень из сыромятной кожи и плетеный травяной мешок, куда сунул круг кровяной колбасы, сыр из овечьего молока, лепешку и пригоршню оливок. Перед уходом глотнул из кувшина с вином, потом сыпанул туда пепла. Наконец-то подвернулся случай отомстить старосте. Сколько раз Нелеос его порол!

Голоса зазвучали ближе, ворота духов со скрипом закрылись. Гилас улизнул тем же путем, каким проник в деревню, и только потом сообразил, что забыл захватить нож.

Взошла Луна, застрекотали ночные сверчки. Гилас добрался до тенистой рощи миндальных деревьев, торопливо натянул тунику и подпоясался ремнем.

Несколько припозднившихся пчел с жужжанием кружили вокруг ульев. Тут Гилас заметил в траве жертвенный треножник. Надеясь, что все твари, посланные сюда богами, уже насытились, мальчик сунул в рот два пирожка с медом и гороховый блин с вкусной начинкой из лапши, сушеного окуня и крошеного сыра. Оставив чуть-чуть пчелам, мальчик попросил их присмотреть за Исси. Пчелы что-то прожужжали в ответ – то ли согласились, то ли отказались, Гилас не понял.

Сюда Исси точно не приходила, иначе съела бы блин. Что делать – ждать Исси здесь или попробовать добраться до Лапитоса? Может быть, она отправилась туда, к Теламону? Но Лапитос по другую сторону Горы. Ни Гилас, ни Исси там не бывали. Брат и сестра знают об этом месте только по отрывочным рассказам Теламона.

Где-то до сих пор лаяла собака – та самая, которую Гилас слышал по пути к деревне. Лай звучал удрученно: видно, собака уже не надеялась дождаться людей. Вот бы поскорее замолчала. Гавканье напоминало о Брысе. Гилас запретил себе думать о нем, мысленно выстроив стену вокруг всех страшных воспоминаний.

В горах после заката холодает быстро. Мальчика знобило даже в тунике из грубой шерсти. За день он совсем измучился. Надо уйти подальше от деревни и поискать место для ночлега.

Но скоро Гилас обратил внимание: собака больше не лаяла. Теперь она завывала – протяжно, возмущенно. Беглец пошел на звук.

Размером собака поменьше Брыся, но такая же лохматая. Хозяин привязал ее к дереву возле шалаша из сосновых веток и оставил миску воды, но та давно опустела. При виде Гиласа напуганный молодой пес обезумел от радости. Рвясь с привязи, поднялся на задние лапы. У Гиласа сжалось сердце. Перед глазами встала картина: Брысь лежит мертвый, со стрелой в боку.

Пес бодро лаял и вилял хвостом.

– Заткнись! – рявкнул Гилас.

Тот склонил голову набок и заскулил.

Гилас поспешно развязал бурдюк, плеснул в миску. Бросил псу колбасы. Тот быстро проглотил и то и другое, потом сбил Гиласа с ног и лизнул в щеку. Мальчик зарылся лицом в мех, вдохнул теплый собачий запах. Всхлипнув, оттолкнул пса и отполз в сторону.

Собака мотала хвостом и умоляюще поскуливала: «У-у-у».

– Не могу я тебя освободить, – сказал Гилас. – Увяжешься следом – меня поймают!

Животное жалобно глядело на мальчика.

– Ничего с тобой не случится. – Гилас попробовал его успокоить. – О тебе позаботились, оставили воды – значит, скоро вернутся.

Гиласу самому хотелось бы в это верить. Взять пса с собой нельзя: черные воины идут по следу, а собака может выдать. Животному не объяснишь, что хозяин прячется. Но вдруг его убьют? Расправились же с Брысем.

Приняв решение, Гилас схватил миску, отвязал собаку и потащил за собой. Когда подошли ближе к деревне, привязал ее к другому дереву, налил воды и ослабил веревку на шее.

– Все будет хорошо, – прошептал Гилас. – Здесь тебя наверняка увидят.

Мальчик зашагал прочь. Собака села и тихо заскулила, глядя ему вслед. Гилас обернулся. Пес вскочил. Теперь в его поскуливании послышалась надежда. Гилас стиснул зубы и бросился бежать.

Луна пряталась за облаками, и скоро он сбился с пути. Бурдюк и мешок с едой казались все тяжелее. Наконец на лесистом склоне холма Гилас наткнулся на каменную хижину. Прислушался – тихо. Должно быть, заброшенное жилище.

Пригнувшись, мальчик пробрался внутрь через низкий дверной проем. Под ногами захрустели черепки. Внутри холодно, пахнет сырой землей и мертвечиной: видно, какой-то зверь пришел сюда умирать. Но ночевать в хижине лучше, чем под открытым небом.

В темноте Гилас сел у стены и съежился. От него пахло псиной. Гилас вспомнил последние минуты с Брысем. Мальчик оттолкнул его морду. Но почесал ли за ушами? А под передней лапой? Брысь это любил. Гиласу не верилось, что он никогда больше не увидит любимого пса. Брысь не прижмется к нему теплым мохнатым боком. Не разбудит, тыкая усатой мордой в лицо.

Гилас открыл бурдюк, глотнул воды. Развязал мешок, нашел оливки. Руки затряслись, оливки выпали. Попытался подобрать, но никак не мог нащупать. Стена в голове рухнула. Воспоминания хлынули наружу.

Они с Исси остановились на ночлег в пещере на западном пике. Исси пошла выкапывать корни златоцветника, а Гилас тем временем освежевал белку и оставил жариться на огне.

– Сбегаю на речку, окунусь, – предупредил он. – Смотри, чтобы белка не подгорела.

– Когда это у меня белки подгорали? – возмутилась сестра.

– Да позавчера!

– Неправда!

Не ответив, Гилас зашагал по тропинке.

– Вовсе она не сгорела! – прокричала Исси вслед брату.

На берегу горного потока Гилас положил на камень нож и рогатку, стянул через голову тунику и медленно вошел в воду. Тут с вершины донесся клич сокола. Гилас мимоходом подумал – вдруг это какой-то знак? И тут Брысь яростно залаял. «Возвращайся! Беда! Беги скорее!» Потом закричала Исси. Тунику надевать некогда. Схватив нож, Гилас понесся обратно. Медведь, волк, лев? Что так напугало Исси?

От пещеры доносятся мужские голоса. Говорят вполголоса, напряженно. Гилас уловил горький запах сажи. Юркнул за куст можжевельника, выглянул из зарослей. Четыре козы лежат на земле зарезанные, остальное стадо разбежалось. Воины – настоящие воины! – обыскивают место стоянки. Тут Гилас с ужасом заметил знакомый лохматый мех, облепленный репьями, и крупные сильные лапы. Из бока Брыся торчит стрела. Потом Гилас нашел взглядом Исси – та прячется в пещере, от потрясения в худеньком личике ни кровинки.