– Будем поглядеть, не знаю пока, хотя… – Лида задумчиво посмотрела в окно.

– Что же это за сумма, ради которой ты рискуешь своей и моей жизнью?

– Более семи лямов в рублях.

И тут я, неожиданно для самого себя, прикрыв глаза и жестикулируя правой рукой, пустился в пространные рассуждения, сдобренные морализаторством, убеждая её в том, что она молода, что вся жизнь впереди, можно учиться, делать карьеру, выйти замуж, уехать за границу, родить ребёнка. Меня несло, как Остапа, как подвыпившего на корпоративе графомана. Окончательно войдя в роль старшего наставника, я стал уверять, что деньги эти грязные, кровавые, полученные, скорее всего, от сбыта наркотиков и мошенничества с квартирами пенсионеров, да и, честно сказать, не такие уж большие. Наслаждаясь своим красноречием и позой, я неожиданно услышал звуки слива воды в унитазе. Лида была в уборной.

Войдя в комнату через минуту, она сообщила командным тоном:

– Вернусь к обеду, будь дома. Один.

– Есть, мой генерал! – отчеканил я.

Когда дверь захлопнулась, у меня хватило духу позвонить жене и, передав привет Антонине Ивановне пьяненьким голосом сообщить, что всё в порядке и волноваться совершенно не о чем, так как моё окончательное отрезвление не за горами. Не дослушав до конца трескотню своего непутёвого спутника жизни, она прервала связь. На это и был расчёт – возвращаться ко мне ей рано, но и сильно волноваться тоже ни к чему. За годы совместной жизни у нас уже сложилось негласное правило: пока слёзно не извинюсь и не взмолюсь о пощаде, возвращения не будет.

Выйдя на балкон, я подумал, что временами жизнь фантастичнее самого смелого вымысла, и расскажи я кому-нибудь о моих злоключениях и невероятных совпадениях, судя по всему, был бы поднят на смех, как краснобай почище барона Мюнхгаузена. Видимо, из-за упавшего откуда-то сверху на газон спичечного коробка мне вспомнился близкий друг Дима, выбросившийся несколько лет назад из окна девятого этажа. Я всегда боялся высоты и не мог представить ту грань, за которой человек утрачивает врождённое чувство страха, являя могучую силу ужасных обстоятельств, способных подавить инстинкт самосохранения. Сторонний наблюдатель всегда видит лишь мотивы, приводящие несчастного к роковому решению, но не хочет понять, что они лишь спусковые крючки, запускающие процесс разрушения воли к жизни. Ну, задолжал Димка денег, ну разругался с подругой, ну не сдал пару зачётов в институте. И что? Разве это смертный приговор! Всё, как мне тогда казалось, поправимо. Но не тут-то было: сначала выпил уксусной кислоты, получив ожог полости рта и пищевода. Выжил. Лечился стационарно и амбулаторно, три раза в неделю ходил на приём к психиатру, принимал огромное количество медикаментов. Однако воля к жизни уже была надломлена. Это неуловимо чувствовалось при общении, будто человек расстроен из-за опоздания на свой поезд в иной мир и теперь ожидает другого, следующего в том же направлении. В последнем телефонном разговоре Димка несколько раз повторил загадочную для меня фразу: «Ты был прав, ничего изменить невозможно», а через два дня пришёл его состав.

Приближался полдень, а я продолжал наслаждаться бездельем. Зашёл на видеохостинг Ютуб, бегло просмотрел ролик очередного мошенника, гарантировавшего лёгкий и стабильный доход, стоило только приобрести его курс о заработоке в интернете. От рвущихся ввысь диаграмм и графиков, падающих с неба золотых монет, дорогих авто с пачками ассигнаций в багажнике нестерпимо захотелось лирики. Набрав в поисковике слово «поэзия», я быстро нашёл видео с известным актёром, читающим поэму Есенина «Чёрный человек», и послушал любимый отрывок:

Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук»

Нажав на паузу, подумал о том, что не оборви Сергей Александрович свою жизнь в тридцать лет, проживи ещё год, а лучше два, сколько бы шедевров пополнили сокровищницу русской поэзии! Звук дверного звонка вернул меня с небес на землю. Вернулась Лида.

– Дверь домофона была открыта, – сообщила она буднично, опуская на пол большую чёрную спортивную сумку с белым логотипом «Найк» и зелёный полиэтиленовый пакет. – Проголодался?

Ничего не ответив, я потянулся к сумке, но Лида больно ударила меня по рукам:

– Не лезь! Пакет на кухню отнеси.

Послушно, как лакей, я пошел на кухню, достал из пакета поллитровую банку «Хайнекен», упаковку спагетти, охлажденный бекон в лотке, сливки и сыр.

– Пиво попей, а я обед на скорую руку сварганю, – сказала она, уже споласкивая руки над раковиной.

– Сумка где?

– Под диваном. Не трогай её, спокойнее будешь.

Взяв пиво, я вернулся в комнату и лёг на ложе, под которым, если верить, лежали миллионы. Пусть не долларов или евро, но всё-таки миллионы. Открыл банку и сделал большой жадный глоток. Через минуту похорошело, пенный напиток мягко лёг «на старые дрожжи» и творил чудеса. Из кухни донеслись звуки жарки, будоражащий аппетит запах медленно наполнял комнату. Глаза стали слипаться от недосыпа и сладкой неги. Повернувшись на правый бок, я бросил взгляд в сторону прихожей и ясно увидел высокую мужскую фигуру, юркнувшую в спальню. Чувствуя бешеный ритм сердца, тихо встал, вытащил из канцелярской подставки на компьютерном столе ножницы, потом потянулся за гантелей. Тело вдруг сделалось ватным, пол начал уходить из-под ног, воздуха не хватало. «В пиво что-то подмешали», – понял я и, опираясь о стены, ринулся в прихожую, в надежде выскочить на лестничную клетку. Чья-то твёрдая рука сзади обхватила моё горло, из кухни раздался истерический смех, я стал задыхаться и… открыл глаза. Настенные часы показывали без четверти два пополудни, с улицы доносились детские голоса, по потолку приглушённо ухали басы музыкальных колонок. Ткань кошмарного сновидения быстро распадалась, уступая место радостному облегчению. Сев на диване, я задел ногой пустую банку «Хайнекен», валявшуюся на полу, провёл ладонью по спутанным волосам ото лба до затылка, и окончательно проснувшись, пошёл умываться.

Из ванной комнаты доносилось монотонное журчание. Приоткрыв дверь, я увидел стоящую под душем Лиду. Ниспадающие струйки воды облепили её лицо мокрыми волосами, убегая стремительными ручейками вниз по нежной шее и высоким грудям с алыми сосками. Сливаясь в причудливые узоры на животе, они замедлялись в пышном чёрном кустарнике между ног, чтобы упасть с него крупными каплями на дно ванны, где потерять свою индивидуальность. Глаза девушки были закрыты, а я, пуская слюни, смотрел, не в силах отвести взгляд. Поворачиваясь ко мне спиной, Лида уронила с бортика ванны себе под ноги флакон шампуня и кусочек мыла. Потянувшись за ними, она наклонилась, взметнув вверх крутые бедра и крупные персики ягодиц, темнота между которыми блеснула большой розовой щелью. Картина стала весьма неприличной. Чувствуя давление в джинсах, я неожиданного для самого себя бросил нелепую фразу:

– Мне бы умыться.

Лида резко выпрямилась, встав ко мне боком, прикрыв одной рукой груди, а другой низ живота.

– Совсем оборзел!? – вскрикнула она гневно, посмотрев на меня блестящими чёрными глазами.

– Извини, конечно…

Но, не дав мне закончить, она запустила в мою сторону обмылок. Я смог увернуться и успеть закрыть дверь, принявшую на себя удар полетевшего следом флакона с шампунем.

Вернувшись в комнату и сделав несколько силовых упражнений для снятия напряжения, я вытащил из-под дивана сумку, но открывать её не стал. Какая, в сущности, для меня была разница, сколько в ней денег и есть ли они там? Я совершил тяжкое преступление, и теперь расплачиваюсь своим бесправным положением. Самое ужасное, что, скорее всего, это лишь начало, прелюдия к более мрачным последствиям.