© Зверев С.И., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Дрезина, пыхтя двигателем, медленно проехала мимо, оставляя над железнодорожным полотном шлейф запаха бензина и моторного масла. Сырость ночного сентябрьского леса, казалось, впитывала эти запахи железной дороги, раздражая, заставляя ненавидеть врага еще сильнее. Тяжелое низкое пасмурное небо давило, хотя во тьме ночи его было не видно. Оно ощущалось. Еще давила тишина. Зловещая, почти могильная тишина, когда не слышно ни шелеста листвы, ни птичьих голосов, ни лая собак. Только тишина и хриплое дыхание лежащего рядом товарища.

Сколько уже было позади таких операций, когда приходилось вот так лежать и ждать сигнала. Целиком обращаться в слух, чтобы не пропустить свист дозорного. И тогда надо вскочить и бежать к железнодорожному полотну. И забывать обо всем, потому что время пойдет не на минуты, а на секунды. Саперной лопаткой вырыть в щебне под рельсом ямку, обдирая руки и ломая ногти. Потому что лопатка скользит по камню, и зачастую быстрее выгребать щебень именно руками. А потом заложить взрывчатку, вставить детонаторы и бежать назад. И можно не успеть, можно нарваться на немецкий патруль, и тогда заканчивать работу и бежать назад придется под пулями. Товарищи будут прикрывать, но все равно будут потери. Сколько уже соратников осталось лежать на полотне! Нельзя помогать раненым, нельзя трогать убитых. Нужно бежать и успеть взорвать полотно. Таков приказ Родины. Раненых уносить тогда, когда заложен заряд и вставлен детонатор.

Иван Васьков воевал в партизанском отряде уже два года. Обычный сельский милиционер, он до последнего помогал эвакуировать предприятия, партийные и государственные архивы. А сейчас прикрывал вместе с остатками какой-то роты последнюю колонну, удерживая хлипкий деревянный мосток. Пальцы совсем онемели. Иван разжал руку, поняв, что слишком сильно стиснул упаковку со взрывчаткой. Он пошевелил пальцами, разминая кисть, и тут раздался протяжный свист дозорного. Вперед!

Мишутка Панин сидел на толстой ветке тополя, росшего в десятке метров от полотна. Отсюда железную дорогу было видно в обе стороны почти на километр. Хотя ночью можно было и не разглядеть дрезину, если она поедет с выключенными фарами. Или пеший патруль, если он пойдет без фонариков. Но у четырнадцатилетнего мальчишки был зоркий глаз и острый слух. И партизаны доверяли ему, как самим себе. Замерев и вжавшись в ствол дерева, Мишутка дождался, пока проедет мотодрезина с автоматчиками. Ему было страшно. А вдруг заметят – и тогда очередями снимут его, как глухаря. Он испытывал страх, но и злорадство. Ведь не видят, и много раз не видели и не догадывались гитлеровцы, что дозорный под самым носом, вон на дереве притаился.

Потом ответный свист, и мальчик буквально слетел с дерева, упав в жесткую сухую траву. Топая ботинками по камням, он перебежал через полотно и очутился в руках Ивана.

– Молодец, Мишка! – с шумом выдохнул бывший милиционер. – Дуй к лесу, мы взрываем.

И снова, как и в прошлый раз, небо осветилось яркой вспышкой и по ушам больно ударило взрывной волной. Земля вздрогнула под ногами, как от боли. Мишутка схватился за голову, но продолжал бежать. Он не слышал топота ног других партизан, его немного оглушило близким взрывом, но он знал, что сегодня операция прошла удачно, что все бегут назад за ним следом. Получите, проклятые фашисты, развороченное в трех местах железнодорожное полотно! Не успевает враг чинить железную дорогу, не успевает перебрасывать военные грузы и войска. По всей прифронтовой полосе сейчас гремят взрывы: это партизаны по единому плану командования одновременно рвут рельсы и мосты, пускают под откос составы, партизаны многих отрядов и соединений. «Рельсовая война» идет в тылу у гитлеровских войск!

Голос Верховного главнокомандующего был спокойным, даже вкрадчивым. Но от этого голоса рука генерала Пономаренко сделалась влажной. И ему пришлось сильнее сжимать телефонную трубку, чтобы та, не дай бог, не выскочила из ладони. Пропустить что-то из слов Сталина было бы катастрофой.

– Как вы лично считаете, товарищ Пономаренко, результаты «Рельсовой войны» удовлетворительны? Это те результаты, которых мы ожидали, когда в марте решили восстановить Центральный штаб партизанского движения?

– Так точно, товарищ Сталин, – стараясь говорить бодро и уверенно, заявил Пономаренко. – Как мы и планировали, партизанские бригады одновременно начали взрывать железнодорожное полотно и составы почти на всем протяжении прифронтовой полосы и тактических тылов фашистских войск. По нашим сведениям, немецкое командование бросило дополнительные силы армии на охрану железной дороги, мостов, станций. Подразделения выделены из резервных частей, а также частей, которые подлежали отправке на передовую. Одновременные действия партизанских отрядов вынудили гитлеровцев попытаться наладить подвоз рельсов из Польши, Чехословакии. Они, товарищ Сталин, даже разбирают пути, чтобы из двухпутных участков сделать однопутные и таким образом не уменьшать пропускную способность железной дороги.

– И все же вы просили Ставку провести вторую фазу этой операции? Значит, успех не был достигнут в нужном объеме?

– Так точно, товарищ Сталин! – Пономаренко переглянулся с полковником Корнеевым и полез в карман кителя за носовым платком. – Второй фазы требует обстановка на фронте. Командиры частей и соединений ощутили пользу от нашей операции. Но были и недочеты, товарищ Сталин. Нам не всегда удавалось в полной мере обеспечивать партизанские отряды взрывчаткой и опытными инструкторами-взрывниками.

– Вам удалось, товарищ Пономаренко, парализовать железнодорожные перевозки в тылу у фашистов?

– В значительной мере, товарищ Сталин, в значительной мере! Мы постоянно поддерживаем связь с командованием армий и фронтов. К нам поступает информация о срывах переброски резервов врага на некоторые участки фронтов.

– Большие потери, товарищ Пономаренко? – вопрос прозвучал уже со строгой интонацией.

– Большие, товарищ Сталин, – честно признался Пантелеймон Кондратьевич. – Немцы усиливают охрану железной дороги, проводят карательные операции.

– Ответьте мне еще на один вопрос. Вы просчитывали ущерб и последствия для нас от операций «Рельсовая война» и «Концерт» для Красной Армии, для Советского Союза? Нам ведь эти дороги восстанавливать нужно. Нашей армии придется наступать, и в полосе ее наступления окажутся разрушенные железнодорожные пути и мосты. Как говорят в народе, «овчинка стоит выделки»?

– Война, товарищ Сталин, – чувствуя угрозу в словах главнокомандующего, обреченно заявил Пономаренко. – Жертвы неизбежны. Весь народ, не щадя жизни, сражается с врагом. С нечеловеческим напряжением всех сил.

В трубке послышались короткие гудки. Пантелеймон Кондратьевич осторожно, будто боясь повредить телефон, опустил трубку на аппарат. Хотелось облегченно шумно выдохнуть, но он этого не сделал. Этот разговор мог закончиться чем угодно, в том числе и обвинением лично его, Пономаренко, в плохой организации операции, которую, кстати, предложила именно Ставка. А может, и в измене Родине. Впрочем, еще неизвестно, что будет в дальнейшем. Но Сталин сейчас задал вопросы, которые не раз обсуждались в Штабе партизанского движения и в разговоре с командующими фронтами и армиями. Ведь всем предстояло наступать, предстояло перебрасывать огромные силы на большие расстояния, проводить перегруппировку войск, маневрировать резервами. Как опытный руководитель, Пономаренко понимал, что взорванные пути, недостаток рельсов скажутся и на послевоенном восстановлении хозяйства. Все, что нещадно разрушено войной, предстояло восстанавливать. Но до этого еще нужно было дожить. Дожить, победить врага, изгнать остатки его полчищ со своей земли. Когда это будет… Как это будет…

Полковник Корнеев, отвечающий в Штабе партизанского движения за разведку, понимающе покивал. Бремя ответственности на войне нести тяжело. Тяжело от понимания, что твои приказы, твои решения приводят к гибели десятков, сотен и тысяч людей. Чем выше твоя должность, тем больше твоя личная ответственность за жизни огромного количества солдат и командиров. Ты посылаешь их в бой, посылаешь на смерть, и сколько погибнет советских людей, зависит от тебя. Тяжело сознавать, что погибшие будут обязательно потому, что это война. Но еще тяжелее понимать, что одна твоя ошибка может привести к гибели еще сотни и тысячи людей, которые могли бы жить и сражаться дальше. И у них есть семьи: жены, дети. Или нет семей, и теперь уже никогда не будет, не родятся дети. Через это понимание тоже нужно пройти, перешагнуть, заглушить его в себе, иначе не сможешь командовать. Главное, помнить всегда, что это люди.