Литмир - Электронная Библиотека

Александра Ронис

Время возвращать долги

Пролог

– Ну вы же должны помогать, разве нет?! – с отчаянием и слезами в голосе снова и снова твердила молодая женщина, прикрывая руками едва выпирающий животик. – Помогать и защищать! Кто, если не вы?!

Ее выразительные глаза с ресницами, особо не нуждающимися в туши, покраснели от слез, щеки от многодневных переживаний запали.

– По-моему, я как раз и хочу тебе помочь, а ты упираешься, – с трудно подавляемым раздражением отвечал ей майор, чье слегка подрасплывшее тело с трудом умещалось в кресле. На разопревшем от жары лице пугающей краснотой горели свежие шрамы, складываясь на левой щеке в подобие креста, на правой – диагональю рассекая кожу. От этого его и без того неприятный облик приобретал и вовсе отталкивающий вид, еще больше пугая взволнованную посетительницу. – Что здесь непонятного, я не пойму? Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. Заметь, помогаю в частном порядке, можно сказать, по доброте душевной, – он постарался придать голосу мягкость, но безуспешно. Грубый характер все равно прорывался наружу.

– И что же это за помощь такая? – она подняла на него заплаканные недоумевающие глаза. – Разве это помощь?

Мужчина вздохнул и принялся терпеливо объяснять:

– Ну, смотри, Олесь. Ты сама признаешь, что твой муж деньги в долг брал? Брал. Потратил их на красивую жизнь для тебя? Потратил. Он их вернул? Не вернул. Вы с ним в законном браке? В законном. Это значит что? Что теперь, после его смерти, все обязательства переходят на тебя.

– Я не отказываюсь от долга! – на эмоциях выкрикнула Олеся. – Я верну! Я все верну! Но не сейчас, не сразу! А они теперь приходят и угрожают мне! Угрожают, что или убьют или ребенка моего отберут!

– Вы можете чем-либо подтвердить факт угроз? – в скептической улыбке расплылся полицейский. – Что-либо, кроме ваших слов? – в ответ на ее едва заметное покачивание головой развел руками: – Ну вот… Что я приложу к твоему заявлению? – он снова перешел на «ты». – Эмоции?

Олеся опустила голову, закрыла глаза. Надежда получить помощь и защиту таяла, уступая в душе место горькому отчаянию.

– А вот если ты сейчас напишешь заявление, которое нужно мне, то я договорюсь о том, чтобы тебя оставили в покое хоть на какое-то время, и дали возможность возвращать долг частями, в разумных пределах.

– Но ведь это неправда, – взглянула в лицо майора девушка. – Я этого человека совсем не знаю, и то, о чем заявление, он не совершал.

– Откуда ты знаешь, совершал или не совершал? – суровый страж порядка стал ещё жестче, мелькнувшие на мгновение искорки доброты исчезли из глаз. – Если хочешь знать, то совершал, причем неоднократно, в отношении одной и той же девушки. Да так, что она теперь боится заявление на него писать. Но ведь такое нельзя оставлять безнаказанным, согласись.

– А если он потом мне что-нибудь сделает?

– Не сделает, – отрезал майор. – Его уже закрыли, но заявления нет. Уедет надолго на зону, а там с такими как он разбираются быстро и по справедливости, – он положил перед ней бланк заявления и ручку. – Пиши, я надиктую.

Олеся несмело подвинула бланк к себе, ещё раз с сомнением взглянула на мужчину – он копался в ящике стола, что-то там выискивая. Всхлипнув, она взяла в деревянные пальцы ручку, приготовилась писать.

– Смотри сюда, – он положил перед ней цепочку, на кулоне которого были выгравированы инициалы, – и запоминай. Вот эту цепочку ты сорвала с него, сопротивляясь, когда он тебя насиловал. Сорвала, а он и не заметил. И все остальное, что сейчас скажу, тоже запоминай. Будешь рассказывать в суде…

Глава 1

Несколько лет спустя…

– Здравствуй, мама.

Светловолосый худощавый парень с объемной спортивной сумкой на плече скрипнул дверью калитки словно бы несмело, словно забыл, каково это – переступать порог отчего дома. В глубоко посаженных серых глазах застыло тревожное ожидание – он не знал, как отреагирует мама на его неожиданное появление. Статья у него была «плохая» (не убийство, конечно, но тоже не «легкая»), после оглашения приговора по которой от сердечного приступа умер отец, оставив маму с семилетней дочкой на руках. Так что получалось, что смерть отца была на его совести, и он не знал, простила ли мама его за папу, да и за все остальное.

Мывшая посуду на столе под навесом женщина при звуке знакомого голоса вздрогнула, резко побледнела и, не вытирая мокрых рук, кинулась к сыну.

– Женя! Женечка! Сынок!

Она обнимала его, беспрестанно целовала родные щеки, с которых уже почти ушла юношеская припухлость, и отчаянно пыталась сдержать слезы радости. Когда первая волна эмоций схлынула, унеся с собой спазм в горле, она наконец смогла спросить:

– Ты вышел?! Тебя отпустили?!

Вместо ответа он просто кивнул – теперь спазмом перехватило горло у него. Еще чуть-чуть, и он бы наверное сам заплакал, как в детстве, но мама крепко прижала его к груди и держала так долго-долго, и его постепенно отпустило. Негоже все-таки мужику в двадцать восемь лет реветь как ребенку, пусть даже никто посторонний и не видит.

– А ты изменился, повзрослел, возмужал, – с любовью заглядывая ему в лицо, заметила мама и спохватилась: – А что же мы тут стоим? Пойдем в дом, – и повела как маленького за руку к крыльцу.

Она как будто боялась, что стоит ей выпустить руку сына из своей ладони, и он тут же исчезнет, пропадет еще на долгих восемь лет.

– Раздевайся, Женечка, – засуетилась мама, стоило им переступить порог, бросилась к холодильнику, от него – к плите. Потом убежала внутрь дома, вернулась через минуту с чистым полотенцем: – Освежись, умойся, ты устал с дороги, – и снова занялась готовкой.

Ухо давно отвыкло от маминого «Женечка», поэтому сейчас все внутри отозвалось теплом. Да и просто «Женя» он уже давно не слышал. Все последние годы он был просто «Крест», к тому и привык.

Умывшись с дороги, Крест распаковал подарки для матери и сестры – целый пакет шоколадных конфет, которыми славился город, где он сидел, золотые сережки – Насте, цепочка с кулоном – маме.

– Это тебе.

Он еще раз с удовольствием обнял маму, поцеловал ее в макушку, прячущуюся за тонким платком, однако не скрывающим поседевшие прежде времени волосы – свидетельство перенесенного стресса и многолетних переживаний, – и только сейчас заметил, как сильно она постарела. Кожа на лице и руках, потеряв упругость, стала мягкой, покрылась возрастными пятнами и сетью морщин. Зато глаза были все те же, мамины, добрые и лучистые.

– А где Настя? – спросил Крест, чтобы не дать подступающему к горлу кому выдавить из него слезу.

– Она в школе, – кинув взгляд на висевшие в простенке между окнами настенные часы, ответила мама и еще раз любовно оглядела подарок сына.

– А ты? – задумался Крест. Точно, он ведь еще на автостанции, рассчитавшись с таксистом, гадал, застанет ли кого дома и не лучше ли пойти сразу на работу к маме – в свою бывшую школу.

– А я на больничном, – она, положив цепочку обратно в бархатную коробочку и убрав ее повыше на полку, бросила нарочито беспечно: – Давление.

Крест не успел спросить, насколько серьезны проблемы со здоровьем, потому что за спиной распахнулась дверь и на пороге появилась Настя. Сестренка, которую он помнил совсем еще девочкой. Сейчас же ей было почти пятнадцать.

– Привет…

При виде незнакомого человека Настя замерла. По ней невозможно было сказать, узнала она брата или нет. Она с подозрением и настороженностью оглядывала Креста, не спеша отвечать на его приветствие.

– Насть, это Женечка вернулся, твой брат. Ты не узнала? – ласково и радостно заговорила мама, но сестра тут же ее оборвала:

– Узнала, – бросила она сквозь зубы и, не здороваясь с ним, не подходя, не глядя на растерявшуюся маму, скользнула к себе в комнату, демонстративно шумно задернув за собой шторки, служившие дверью.

1
{"b":"752179","o":1}