– Да, зачинщик не он. Инициатором всего представления был некто Бородин Юрий Всеволодович. Этот же Юрий Всеволодович и огреб по фейсу несколько раз, пока их остальные не растащили. Народу, между прочим, присутствовало много, целая группа. Они прямо в аудитории хвостами зацепились. Да, в придачу ко всему, у этого Бородина папа солидная фигура в правительстве. Так что мальчик еще тот мажор.
– Вроде вас? – уточнила Крылова.
– Вроде, – не стал спорить Распашной, – только у него папа выше моего подпрыгнул.
– Я поняла. Зацепился за тучку и плавает теперь на ней, плавает…
– Вокруг солнышка, – с улыбкой подхватил Гена. – Видите, Виктория Сергеевна, какое у нас с вами взаимопонимание сложилось. С полуслова. Это ли не верный знак, что пора нам перейти на «ты» в общении.
– Нет, Геннадий, – разочаровала его Крылова, – не умеете вы правильно знаки истолковывать.
– Да? – оперативник разочарованно почесал затылок. – Но ведь какой-то знак все же был?
– Это был знак о том, что, если вам нечего мне больше сообщить, то я с вами прощаюсь. Не затягивайте беседу с Бородиным, да и еще двоих, кого сегодня не было, тоже опросите. Как управитесь, милости прошу ко мне, только предварительно прихватите с собой коллег. Надеюсь, им тоже будет, чем со мной поделиться.
– Ну да, с друзьями оно завсегда веселее, – пробурчал Распашной и, махнув на прощание рукой, направился к своему внедорожнику. – Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мои друзья со мной, – через мгновение донеслось до Крыловой.* (*сноска – Геннадий напевает строчки из песни «Когда мои друзья со мной», стихи М. Танич, музыка В. Шаинский)
Садясь в машину, Вика улыбнулась. Сквозь показную веселость в голосе оперативника явно слышалась плохо скрываемая досада.
Час спустя, открыв дверь ключом, Вика вошла в квартиру и прислушалась к доносившемуся из гостиной негромкому бормотанию телевизора. Судя по голосу комментатора, боксерский поединок был в самом разгаре, и ни одна из сторон пока не собиралась сдавать свои позиции.
– Я дома, – оповестила Крылова о своем приходе.
– Радостное событие, – из гостиной послышалось угрюмое ворчание, – быть может, меня наконец кто-нибудь покормит.
В дверном проеме показалась массивная опирающаяся на костыли фигура.
– Привет, – подойдя к мужу, Вика наклонилась и поцеловала его в подставленные губы. – Как у тебя день прошел?
– Мимо! Как он еще у меня пройти может? – недовольно поморщился Мясоедов и двинулся в сторону кухни. – Что у нас сегодня в плане ужина?
– А ты картошку почистил? – уточнила, уже предвидя ответ, Крылова.
– Нет, времени не было.
– Времени? – растерянно переспросила она.
– Времени, – Жора повернул голову и бросил на нее недовольный взгляд. – Если честно, настроения тоже не было. Еще больше, чем времени.
– Тогда макароны, – вздохнула Вика.
Вздыхать было от чего. Настроения у Жоры не было уже несколько месяцев, с того самого дня, когда медицинский консилиум вынес окончательный вердикт, – ближайшее время пациент, перенесший несколько сложнейших операций и чудом оставшийся в живых, вряд ли встанет на ноги. Что касается будущего, причем весьма отдаленного, то какие-то перемены можно будет ожидать лишь после того, как современная медицина сделает очередной шаг вперед, а она, по уверению людей в белых халатах, такие шаги время от времени делает. Был еще один вариант, но надеяться на него, как поняла Вика после разговора с лечащим врачом, особо не стоило.
– Видите ли, – уже немолодой врач тщательно подбирал слова, вероятно опасаясь внушить девушке неоправданные надежды, – нейронные связи в целом и процесс их регенерации в частности современной медициной изучены еще не до конца. Поэтому от нынешнего состояния пациента могут происходить подвижки как в ту, так и в другую сторону. Впрочем, – он предупреждающе коснулся ладонью плеча собеседницы, – изменений к худшему мы не прогнозируем. Накопленная практика, можете поверить, она достаточно обширна, дает возможность утверждать, что все двигательные функции организма, которые оказались не затронуты, будут и дальше сохраняться в полном объеме, естественно, с поправкой на возрастные изменения организма. Ну и образ жизни, сейчас это необыкновенно важно. Физическая активность, правильное питание, контроль массы тела…
– Я поняла, – Крылова не дала ему договорить. – Хуже быть не должно. А лучше? Лучше стать может?
– Я не хочу вас обнадеживать, – покачав головой, доктор отступил на полшага назад, – есть документально зафиксированные случаи, когда у пациентов с подобными травмами спустя некоторое время наблюдалась положительная динамика. Но вы должны знать, такие случаи единичны, и чем они вызваны, точного ответа нет ни у меня, ни у кого-либо еще. Ну, разве что… – с грустной улыбкой врач ткнул указательным пальцем под потолок, – но, к сожалению, оттуда с нами информацией пока не делятся.
Со времени этого разговора уже прошло около полугода, но голос пожилого хирурга все еще звучал в памяти Виктории:
– Надо верить. Вы должны верить в него, а он в себя. Тогда можно справиться с любыми трудностями.
Врач был прав, несомненно прав, вот только Мясоедов верить в себя и в то, что жизнь отнюдь не потеряла всякий смысл, отказывался категорически. Дни напролет он проводил, сидя в кресле у телевизора. В погожие дни он иногда выбирался на улицу, доезжал в подаренной ему бывшими коллегами прекрасно оснащенной электроколяске до ближайшего супермаркета, где покупал несколько банок пива, выпивал половину из них, сидя посреди детской площадки и с угрюмым видом взирая на копошащихся в песочнице малышей, которых, впрочем, быстро уводили молодые мамочки, весьма обеспокоенные столь странным и неприятным для них соседством.
Крылова, которую однажды две из таких мамочек остановили у подъезда и настоятельно попросили провести с мужем воспитательную беседу, предприняла честную попытку убедить Жору не портить отношения с соседями по дому.
– Ты понимаешь, – пыталась она подобрать убедительные аргументы, – это сейчас со мной говорили, причем женщины. А если с тобой придут разбираться их мужья? Что тогда?
– Тогда это несколько скрасит мои серые будни, – как ни в чем ни бывало отозвался Жора. – Я конечно малость ослаб за последнее время, но уверяю, если кто-то приблизится на расстояние вытянутых рук, – он выставил перед собой два огромных кулака, медленно распрямил, а потом вновь стиснул пальцы, – уверяю тебя, из этих самых рук уже никто не выскользнет. И потом, у меня же коляска по вооружению как легкий танк. Справа электрошокер, между прочим, от аккумулятора заряжается. Слева перцовый баллон на пол-литра. Фишман постарался!
– Фишман? – Вика мысленно прокляла закадычного Жориного друга, а по совместительству командира отряда быстрого реагирования из министерского главка. – А твой Фишман не подумал, во что все это может вылиться?
– Вика, – миролюбиво вздохнул Мясоедов, ну во что это может вылиться? И потом, если случится что-то серьёзное, у меня всегда ствол при себе.
– Ствол? – остолбенела Крылова, ты что, не сдал табельное оружие?
– Ну как я его мог не сдать? – ухмыльнулся Жора, – хотя, нет, и вправду не сдал. За меня все Фишман сделал, когда я в отключке валялся. Но ты же должна понимать. Когда такое было, чтобы у хорошего опера запасной ствол не нашелся?
– Запасной мозг у тебя не нашелся? – в сердцах вспылила Вика. – Ты что, хочешь, чтоб тебя за незаконное оружие посадили?
– Я и так сижу, не переставая, – Мясоедов похлопал ладонью по ободу колеса, – а что касается мозга, особенно спинного, то, знаешь, нет, никакой запаски врачи не обнаружили. Придется довольствоваться тем, что есть. Во всяком случае, мне. У тебя есть выбор.
Единственным плюсом того разговора, закончившегося рыданиями Виктории, запершейся в ванной комнате, было то, что Жора перестал пить на детской площадке. Теперь он предпочитал сидеть с угрюмым видом немного в стороне от заставленного качелями и детскими горками пятачка и периодически издавая громкий не то вздох, не то стон, разом заглушающий и детский смех и беззаботную болтовню родителей.
